– Ой, спасибо! – с искренней радостью воскликнула Алевтина, едва надрывая бумагу. – Я так давно ее хотела!
Инга метнула взгляд на Галушкина, но он стоял с ничего не выражающим видом. Она быстро оглядела остальных коллег. Все улыбались. На глаза попался Илья. Он тоже улыбался, но, как показалось Инге, по-особенному. Она отвела глаза.
Корпоратив был назначен на семь, и Инга еле успела выскочить от визажистки к моменту, как все собрались ехать. Она сама провела у нее от силы полчаса, в то время как Алевтина – все полтора. Выглядела та, впрочем, сногсшибательно, не без сожаления отметила про себя Инга. Алевтина переоделась в черное платье в пол с вырезом на спине, гладкие черные волосы завиты, губы накрашены сочно-красным. Мирошина тоже празднично завила волосы, правда, у нее они лежали беспорядочным каскадом кудряшек, что в сочетании с ее круглым лицом и нежно-розовым платьем в ворохе воланов и оборок придавало ей сходство с сахарным ангелком на макушке торта. Инга на их фоне смотрелась бы почти буднично, если бы не была так щедро усыпана блестками и если бы подол ее платья был подлиннее: когда она примерила его утром, то сначала даже засомневалась, стоит ли вообще его надевать, настолько коротким оно оказалось. Выбежав из переговорки, она громко извинилась, что заставила всех ждать, но никто, кажется, не обратил на это внимания – все уставились на ее ноги. У Инги были красивые ноги. Она была не против.
Все погрузились в арендованные автобусы. Корпоратив должен был проходить в лофте внутри исторического особняка на Арбате – это все, что Инга знала. Пока они ехали, начал падать снег, автобусы предсказуемо встали в пробку – внутри же теперь настоящей рекой лилось шампанское, поэтому никто не возражал. Правда, через час всем одновременно захотелось в туалет, а самые нетерпеливые даже попросили их высадить, потому что они «лучше на метро». Когда через полтора часа автобусы наконец-то доползли до особняка, все с большим облегчением устремились внутрь.
В зале был разлит синеватый полумрак, по стенам кружились блики от диско-шара. По периметру были расставлены столы с едой; шампанское и вино наливали официанты. В углу находился бар, где можно было заказать коктейль или что-то покрепче. Музыка играла оглушительно громко, но даже больше, чем музыка, Ингу раздражали паузы в ней: к микрофону то и дело подходили начальники, начиная с самого главного, Кантемирова – руководителя всего российского подразделения, и говорили поздравительные речи. Сначала речи были долгими и несмешными, а когда все опьянели, речи стали еще более долгими и несмешными. Большинство собравшихся, впрочем, исправно смеялись и хлопали. Илья тоже говорил речь, но, к чести его, Инга должна была признать, что она хотя бы вышла короткой.
В офисе Ингу охватило приподнятое настроение, а здесь она почему-то никак не могла слиться с остальными в праздничном экстазе. Возможно, ей мешали орущие колонки. Она вообще не слишком любила корпоративы: при всех составляющих веселья – музыке, алкоголе, шумной толпе – Инга всегда с напряжением думала о том, что на следующий день ей предстоит снова оказаться с этими людьми в консервативной офисной обстановке, поэтому нельзя давать себе волю. Это убивало кураж. Традиционно на рабочих вечеринках она стояла в окружении коллег, с которыми близко общалась, и глазела по сторонам. Наблюдение за окружающими порой приводило к любопытным открытиям. Например, прямо сейчас Инга с изумлением наткнулась взглядом на Капитонову, которую даже не узнала поначалу: та была в золотом платье и в огромных золотых серьгах, придававших ее облику что-то цыганское. Держа в руках узкий бокал, она хохотала, запрокинув голову, а руку положила на плечо какому-то мужчине. Тот взирал на нее с явной опаской.
Однако сегодня даже это развлекало Ингу меньше обычного. Мирошина, вертевшаяся рядом в своем приторном образе, и вовсе ее раздражала – она то и дело куда-то отходила, а потом возвращалась едва ли не запыхавшейся – хотела показать, что она нарасхват, – и, закатывая глаза, принималась рассказывать, что с ней только что приключилось. Истории ее в основном были связаны с ожиданием шампанского или с неожиданным столкновением в туалете, но громкая музыка, в которой тонули слова, лишала их крупиц осмысленности. Для Инги, стоявшей в метре от Мирошиной, ее кривляния казались скорее пантомимой, и она следила за ее ужимками с чувством легкого отвращения.
Алевтина Ингу тоже немного раздражала, но по-другому – своей идеальностью. Она пила красное вино, изящно держа бокал за ножку. Когда с ней заговаривали, она отвечала с неизменной приветливостью. Было неясно, как ей удается так хорошо всех слышать. В неоновом сумраке, придававшем коже мертвенность, она единственная казалась бледной аристократически. Галушкин, хоть и не мог проявлять свои чувства открыто, старался как мог – приносил Алевтине вино и канапе, держался все время рядом, то и дело обращался к ней и иногда даже шептал что-то на ухо.
Инга оглядела зал, надеясь увидеть Илью. Она знала, что он не стал бы так же виться вокруг нее – с их стороны это было бы слишком беспечно, да и вряд ли он успел к ней настолько привязаться, но ей все равно хотелось, чтобы Илья был рядом. Сама Инга по нему не скучала, но он был ей нужен, как подтверждение ее исключительности среди коллег, пусть даже они бы об этом не догадывались.
Ильи, однако, нигде не было видно.
Через час градус всеобщего опьянения повысился достаточно, чтобы начались танцы. Мирошина, не прекращая жаловаться, как ей натерли новые туфли, позволила увлечь себя на танцпол трем хихикающим девицам из бухгалтерии. На ее место за их фуршетным столом тут же пришел Аркаша. Выглядел он совершенно потерянно и молчал.
– Ты чего такой грустный? – спросила Инга, перекрикивая музыку. Аркаша в ответ только вздохнул и покачал головой, посмотрев в сторону танцпола. Инге показалось, что он очень пьян.
Мимо продефилировала офис-менеджер Кристина. Она была по-настоящему хороша – в облегающем черном платье с огромным вырезом. Инга уставилась на ее вырез, позабыв о смущении. Лицо у Кристины, впрочем, было злое.
– В туалете уже кто-то наблевал, – громко сказала она, останавливаясь у их столика, но в этот самый момент песня резко оборвалась, и в наступившей тишине гневный возглас Кристины разнесся по залу. Многие оглянулись, кто-то рассмеялся.
– Инга, Инга, – заверещала Мирошина, налетев откуда-то сбоку так неожиданно, что Инга невольно отступила. – А ты же сейчас ни с кем не встречаешься?
Лицо у Мирошиной было раскрасневшееся, в глазах лихорадочный блеск – то ли от алкоголя, то ли от какой-то новости, которую она только что узнала и готовилась немедленно рассказать.
– Ч-что? – оторопело пробормотала Инга. – Почему ты спрашиваешь?
– Мне просто казалось, что ни с кем. Я узнала, – Мирошина захлебнулась от переполнявшего ее возбуждения, – я узнала, что ты кое-кому нравишься! Мне девочки рассказали. Вон, посмотри. Да не верти головой, ты че, аккуратно посмотри! Видишь, мужик рядом со Свиридовым стоит? Его Андрей зовут.
Инга, как и было велено, осторожно посмотрела туда, куда указывала Мирошина. Рядом со Свиридовым стоял тот самый продажник, который приходил недавно к Галушкину обсуждать сноуборд.
– Ну? Ничего такой, скажи? – сияя, спросила Мирошина.
– Света, ему лет сорок пять. У него вон залысины.
Мирошина надула губы.
– Ему сорок один, я узнала. И он классный специалист. И не женат, детей нет.
Инге стало смешно от того, как она обиделась.
– Ну Света, – громко сказала она той на ухо, потому что музыку опять включили, – мы же вместе работаем. А ты сама мне говорила, что у нас на работе отношения запрещены.
– Света! Света! Ты такая… классная! Пойдем со мной танцевать?
Мирошина, Инга, Алевтина и задержавшаяся у их стола офис-менеджер Кристина синхронно повернулись на этот громогласный выкрик.
Аркаша стоял, покачиваясь, и для верности держался за стол. Скатерть он свирепо мял пальцами, то и дело сжимая ее в кулаке и натягивая на себя, но вряд ли замечал это. Глаза у Аркаши были мутные: смотрел он вроде бы на Мирошину, но не мог сфокусироваться.
Последовала пауза.
– Фу, Аркаша, ты пьяный, – неприязненно протянула Мирошина и сделала шаг в сторону, словно ей даже рядом находиться было противно.
Аркаша мотнул головой.
– Не… нет. Я давно хотел тебе сказать. Пойдем танцевать!
– Аркаш, может, мы тебе лучше такси вызовем? – с тревогой спросила Алевтина.
Инга краем глаза заметила, что отходивший за вином Галушкин вернулся и, еще не поняв, что происходит, хотел заговорить, но Алевтина остановила его, схватив за руку.
– Я сам… могу. Я не хочу. Я…
С этими словами Аркаша вздохнул и широко шагнул к Мирошиной, которая все это время продолжала понемногу пятиться. Скатерть из рук он так и не выпустил, и все предметы, стоявшие на столе, – к счастью, их было немного – посыпались на пол.
Алевтина ойкнула и отскочила, Инга тоже. По Аркашиной штанине распустился потек от шампанского. Он медленно перевел взгляд на ногу. Люди, стоявшие неподалеку, ахнули и повернули головы, но из-за музыки и царящего в зале пьяного ажиотажа почти никто ничего не заметил.
Алевтина кинулась поднимать с пола разбитые бокалы, Галушкин поспешил ей на помощь. Инга и Кристина тоже присели на корточки и шарили в темноте в поисках осколков.
– Тебе завтра будет очень стыдно, – отчеканила Мирошина с такой торжественностью, словно не констатировала факт, а налагала проклятие. Никак не помогая и вообще больше не глядя на коллег, она развернулась на каблуках и скрылась в толпе.
Аркаше вызвали такси, и Галушкин пошел его проводить. Кристина завернула огрызки бокалов в скатерть и отдала сверток официанту. После этого, продолжая ахать и качать головами, они с Алевтиной пошли за новой порцией вина.
Оставшись одна, Инга еще некоторое время постояла у стола, но теперь ей стало совсем неуютно. Извиняясь, она протиснулась к выходу и, наконец оказавшись за дверью, направилась к уборной.