Инга кивнула. Она немного смутилась.
– Я не знала, что ты собиралась поехать.
– Да не бери в голову. Говорю же, когда мы это обсуждали, ты еще, по-моему, у нас даже не работала. Но я ему все же скажу, что неплохо о таких вещах ставить меня в известность заранее.
Ингу опять что-то кольнуло, и она спросила:
– А вы вообще много с Бурматовым общаетесь?
– Да нет, – пожала плечами Алевтина. – Мы с ним до этого вместе в агентстве работали, он был начальником отдела, а я так. Мы все в одном кабинете сидели. Вот тогда много общались.
– А потом что случилось?
– Да ничего. Он перешел сюда, а потом позвал и меня заниматься коммуникациями. Теперь просто времени нет.
Мирошина с недовольным лицом вновь взялась за свою кружку. Инга не без злорадства отметила, что у нее получается какой-то монстр.
– Ну, поздравляю тебя, Инга, с Парижем, – сухо сказала она. – А мне до вторника кровь из носа нужно согласовать интервью с Егоровым для журнала. Слушай, а может, ты мне поможешь?
– Как?
– Ну ты-то общаешься с Бурматовым. Скажи ему, чтобы напомнил Егорову. А то я пишу-пишу, а он не читает.
– Я не общаюсь с Бурматовым, – быстро проговорила Инга. – По крайней мере, не больше, чем все остальные.
– Да? А мне как раз казалось, вы нашли общий язык.
Инга метнула на Мирошину быстрый взгляд, пытаясь понять, действительно ли слова той прозвучали так двусмысленно, как Инге показалось. Лицо Мирошиной, впрочем, выражало не лукавство, а повышенное увлечение лепкой.
– Я могу попросить его напомнить, – аккуратно сказала Инга. – Но не думаю, что он прислушается ко мне больше, чем к тебе.
– Попроси, пожалуйста. Ну вдруг. Я тоже его попрошу еще. А то я уже не знаю, как этого Егорова отловить. Я сначала за ним две недели бегала, чтобы интервью взять, будь оно неладно, а теперь уже больше недели бегаю, чтобы заставить его прочитать.
Когда занятие закончилось, Мирошина предложила зайти куда-нибудь выпить кофе. Инга уже была не в силах говорить про психотерапию и духовные практики, но согласилась, чтобы не дать возможность им с Алевтиной обсуждать ее за спиной. В том, что они непременно начнут это делать, как только останутся вдвоем, Инга не сомневалась. Вместе они дошли до Китай-города и сели там в кофейне.
Теперь Алевтина рассказывала, как ездила на Гоа на випассану – десять дней она провела в молчаливой медитации с перерывами на еду.
– Мы сидели в хижине под жестяной крышей, – восторженно говорила Алевтина. Инга никогда раньше не замечала, чтобы что-то другое в ней вызывало такие сильные эмоции. – И днем она раскалялась так, что внутри была просто душегубка. Но это было даже лучше. Я сразу понимала, хорошо ли я сконцентрировалась. Если я по-настоящему погружалась в медитацию, то не замечала жару, а если замечала – значит, плохо старалась.
Инга совершенно не понимала, что приятного можно найти в таком отдыхе – десять дней сидеть, скрестив ноги, на полу в духоте и молчать, особенно если за стеной у тебя – пляж и океан. Однако, когда она осторожно спросила об этом, Алевтина всплеснула руками. Этот жест тоже был ей вообще-то несвойственен, но, судя по всему, йога и медитация, вопреки своему предназначению, и правда вызывали у нее бурные чувства.
– Да это был мой лучший отпуск! Я прямо чувствовала, понимаешь, физически, как моя голова очищается. Я тогда вернулась и сразу, во-первых, рассталась с молодым человеком, потому что поняла, что он из меня все время просто выкачивал энергию, сил ни на что не оставалось. Во-вторых, переехала в другую квартиру. Я к тому моменту уже сто раз собиралась, но постоянно что-то мешало – опять же, сил просто не было. Вот ты в студии говорила про ответственность. Я тут и поняла, что только я отвечаю за свою жизнь и если мне что-то не нравится, то нужно это менять.
– Вот с этим я согласна! – одобрила Мирошина. Она, как обычно, заказала десерт – морковный торт, потому что он, по ее мнению, был наиболее здоровой сладостью в меню, и теперь уплетала его, огромный, политый глазурью, с прослойкой из заварного крема. – Знаете, есть такая фраза, что надо бросать плохие книги и уходить с плохого кино? Это чистая правда. Нельзя тратить жизнь на мудаков.
Инга давно заметила, что официант, обслуживающий их столик, то и дело поглядывает на них.
– Мне кажется, ты понравилась нашему официанту, – с улыбкой сообщила она Мирошиной.
Она была уверена, что Мирошина, как всегда в таких случаях, обрадуется, но она только скривилась, едва скользнув по парню взглядом.
– Фу, – недовольно сказала она. – Ненавижу, когда пялятся. Поесть спокойно невозможно.
Инга на всякий случай еще раз посмотрела на официанта – в нем не было ничего отталкивающего. От гончарного мастера он отличался разве что отсутствием бороды.
– Как там, кстати, Аркаша поживает? – усмехнулась Алевтина. – Он пытался перед тобой как-то извиниться за Новый год?
Мирошина страдальчески закатила глаза.
– Ой, не напоминай. Мне до сих пор стыдно. Как ему вообще в голову пришло, что можно ко мне подкатить? Нет, ну нехорошо, конечно, так говорить, но давайте честно: где он и где я? Обычно таких позорных ситуаций не происходит, потому что каждый понимает, на что он может рассчитывать. Вот этот официант, например. Вот чего он смотрит? Не стану же я встречаться с официантом!
Алевтина рассмеялась.
– Ну ты даешь. А с мастером по лепке горшков стала бы встречаться?
– Серьезно – не стала бы. Но в качестве романтического приключения – почему нет. В этом даже есть что-то богемное. Ой, да что вы так на меня смотрите? Как будто сами думаете по-другому! Вот давайте честно: Алевтина, если бы к тебе подкатывал Аркаша и Галушкин, кого бы ты выбрала?
– Кого бы я выбрала, это другой вопрос. Просто мне бы не показалось позорным, что ко мне подкатывает Аркаша.
– Ты так говоришь только потому, что он к тебе никогда и не подкатывал, – обиженно буркнула Мирошина, недовольная тем, что не нашла поддержки. – К тебе вообще только красивые мужики подкатывают. Ой, да ладно вам, я же не при всех это сказала, а только вам, по секрету, потому что была уверена, что вы так же думаете. Да вы и думаете так, только не признаетесь.
Инга попыталась представить, что за ней одновременно ухаживают Илья и Аркаша. Неужели ее бы оскорбил Аркаша? Она была уверена, что нет, хотя ситуация казалась такой нереалистичной, что Инга сразу же отбросила эту мысль.
– Я встречалась с людьми, которые мне совершенно не подходили. – Алевтина изящным движением помешала кофе ложечкой и беззвучно положила ее на блюдце. – Вот как раз тот человек, от которого я ушла, приехав с випассаны. Это был кошмар, если честно. Он играл в какой-то группе, передвигался по городу только на мотоцикле, нигде толком не работал, брал деньги у отца. У него отец был богатый. А еще употреблял ЛСД и говорил мне, что это помогает ему сочинять музыку.
– А внешне он был как? – вкрадчиво спросила Мирошина.
Алевтина вздохнула.
– Ну красивый, да. Мы с ним стали жить вместе через три недели после того, как познакомились. Мне все говорили, что я сошла с ума и на меня это непохоже, но я просто не могла физически не быть рядом с ним, так тянуло.
– Вот видишь! Богатый, красивый, и тебя к нему тянуло. Понятно, что как человек он мог быть говно, но по формальным признакам он был с тобой в одной категории.
– Ну, я не категоризирую людей! – снова рассмеялась Алевтина.
– Все категоризируют, – заупрямилась Мирошина. – Просто стесняются об этом сказать. Было какое-то исследование, что человек принимает решение о том, продолжать ли общение с другим человеком, за пятнадцать секунд. Пятнадцать секунд! Ты впервые его видишь, ничего о нем не знаешь, но уже все понял! Так это и работает.
– Ну подожди, – вмешалась Инга. – Если бы этот парень был не официантом, а директором мегакорпорации, ты бы все равно не хотела, чтобы он к тебе приставал?
Мирошина вздернула нос.
– Если ты хочешь обвинить меня в меркантильности, то не выйдет. Дело не в том, сколько он зарабатывает, а в том, в какой он лиге. А это сразу все вместе – кто его родители, откуда он, где учился, что умеет, как одевается, что любит.
– Ну, за пятнадцать секунд ты никак не поймешь, где человек учился, – заметила Алевтина. – И кроме того, раз уж мы говорим о конкретных примерах, у Аркаши все хорошо с бэкграундом и по социальному статусу вы примерно равны.
Мирошина явно хотела парировать, но не придумала как. Нахмурившись, она капризно сказала:
– Да что вы на меня набросились! Ясно же, что я имею в виду. Ни одна из вас не стала бы встречаться с Аркашей. Или с официантом. Или с дворником!
– Ну почему, если это очень симпатичный дворник, – мечтательно сказала Алевтина и снова рассмеялась.
Глядя на нее, Мирошина рассмеялась тоже, и разговор был закончен.
Когда они попросили счет, официант поинтересовался, все ли им понравилось.
Смотрел он при этом только на Мирошину.
– Да, спасибо, – холодно ответила она.
Инге даже стало жалко официанта, который и не подозревал о том, что не вписывается в категории.
– А вдруг у него тоже богатый отец? – невинно спросила она, когда он отошел.
Мирошина смерила ее долгим взглядом, но ничего не сказала.
На улице они договорились, что такие посиделки нужно обязательно повторять как можно чаще (Инга содрогнулась от своего лицемерия), дошли до метро и там расстались. Мирошина отправилась в аптеку, Алевтина поехала домой, а Инга решила еще пройтись. Ближе к вечеру похолодало, но она все равно хотела успеть насладиться первым по-настоящему весенним днем.
Она шла, держа руки в карманах, и потому почувствовала, как в одном из них завибрировал телефон. Инга достала его, взглянула на экран и в первую секунду даже не поняла, кто ей написал, – на экране горело имя «Anton Z». Только открыв сообщение и увидев переписку выше, она наконец-то сообразила – и от изумления остановилась посреди улицы.