Странно, но она по-прежнему совсем не терзалась угрызениями совести. Возможно, перед Антоном самую малость, но нисколько – перед Ильей. Она-то, которая так хвалилась своей непререкаемой верностью! Инга пригубила кофе. Этому находилось только одно объяснение: видимо, она никогда не воспринимала Илью всерьез и не считала себя чем-то ему обязанной. В каком-то смысле она вообще согласилась быть с ним вопреки своему истинному желанию, можно даже сказать – случайно! Скрашивала одиночество.
Вообще-то Инга знала, что это несправедливо. Они с Ильей никогда не договаривались, что вместе временно, пока один из них не найдет кого-то получше. С другой стороны, они вообще ни о чем не договаривались. Илья ни разу не сказал, что любит ее, – это, между прочим, еще недавно даже беспокоило Ингу. Они встречались уже больше четырех месяцев, но Илья избегал признаний – она была убеждена, что намеренно. Сама Инга тоже ничего не говорила. Во-первых, не в ее правилах было признаваться первой, а во-вторых, никакой любви и не было.
Зато теперь эта недосказанность явилась облегчением: так проще было думать, что между ними с Ильей нет ничего особенного, а значит, измена ее совершенно условна. Пожалуй, Антон мог не разделить ее точку зрения, но ему вовсе не обязательно знать. Все эти формальные правила романтического этикета Инга оставляла книгам – жизнь, сказала она себе, намного сложнее, и в ней главным было то, как она сама относилась к происходящему. Если отношениям с Ильей она не придает значения, то и признаваться в них незачем. Главное, закончить их поскорее.
Тут, конечно, была проблема. Инга не находила в себе решимости сделать это быстро. Все-таки они с Ильей работают вместе, потом им придется видеться каждый день. Если уж расставаться, то хорошо бы сначала прощупать почву, да и после лучше не рубить с плеча, а плавно свести на нет. Совсем славно было бы, если бы Илья сам ее бросил, но рассчитывать на это накануне поездки в Париж не приходилось. Это поездка вообще связывала Инге руки. Илья явно преподнес ее Инге как подарок, и расставаться с ним сейчас было некрасиво. Что ж, значит, после. Это как раз даст ей фору почти в месяц – более чем достаточно, чтобы постепенно отдалиться и закончить отношения без лишних драм.
Но тогда она будет врать на месяц дольше и, что страшнее, на месяц дольше рисковать. Единственное, что по-настоящему беспокоило Ингу, – вдруг ее поймают с поличным. Вдруг Антон узнает? Мало ли какие у него принципы. А вдруг Илья? Инга успела выяснить, какой он злопамятный. Способов отомстить ей на работе у него было предостаточно.
Впрочем, чтобы не поддаваться испугу понапрасну, стоило помнить: вероятность узнать друг про друга у них стремилась к нулю. Илья предпочитал все общение с Ингой прятать под надежной защитой квартирных стен. Прийти к ней в гости без предупреждения кто-то из них вряд ли отважится. Вероятность столкнуться в городе с одним в компании другого тоже была мала – все-таки Москва. В конце концов, нужно потерпеть всего лишь две недели до отъезда и неделю в Париже, а потом все закончится.
Сизая туча, угнетавшая ее небосклон, стала постепенно рассеиваться. Главное было расставить приоритеты. С Ильей она покончит скоро и безболезненно. Инга представила, как выкинет стыдную коробку с игрушками из-под кровати, и ей тут же так нестерпимо этого захотелось, что она чуть было не бросилась к телефону написать ему прямо сейчас. Дурацкий Париж. Надо же было Илье выдумать эту поездку. Инга выплеснула остаток кофе в раковину и помыла кружку.
Илье она, конечно же, ничего не написала, зато написала Максиму. Ей требовалось окончательно уложить мысли в голове, а общение с ним походило на интерактивную форму личного дневника: Инга делилась переживаниями и получала немедленный ответ.
Она честно, без утайки рассказала обо всем: как получила от Антона сообщение, как согласилась встретиться, как не стала признаваться, что встречается с другим, и как переспала с ним. Никакого стыда Инга не испытывала – наоборот, чем больше она писала, тем глубже в себя ей хотелось залезть, вывалить перед Максимом даже самые неприглядные свои мысли. Решив скрывать правду от двух людей, Инга с особым рвением исповедовалась третьему, непричастному, словно сам факт покаяния уже отпускал ей грехи.
Максим, как обычно, был настроен шутливо, но рационально. Он считал, что люди могут совершать какие угодно поступки, если готовы к последствиям, поэтому Ингу не осуждал.
«Н-ну, и как это было?» – спросил он, когда Инга торжественно сообщила, что изменила Илье.
«Очень хорошо, – ответила она. – Для первого раза – просто великолепно. Я бы сказала: мой лучший первый раз».
«Дорогого стоит».
Инга пожевала губу, глядя на последнее сообщение, а потом набрала:
«А когда ты спишь с кем-нибудь, чей оргазм для тебя важнее – твой или другого человека? – И прежде чем Максим успел ответить, добавила: – Даже так: чьим оргазмом обычно оканчивается секс?»
«Заканчивается чьим придется, – ответил Максим, – но важнее мне, конечно, мой. А тебе?»
Инга пожевала губу ожесточеннее.
«Мне – другого человека, – наконец напечатала она. – Но, по-моему, это проблема всех женщин».
«При чем тут все женщины? – удивился Максим. – Мне кажется, это исключительно твоя особенность».
«Ну, потому что это то, что внушается патриархальным обществом. Удовольствие мужчины всегда должно быть на первом месте. Ты что, не читал все эти адские паблики, где женщины рассказывают, что им приходится терпеть ради мужиков? Типа им больно, а они стесняются сказать. Или им просто не нравится, а они стесняются».
«Знаешь, Инга, я сейчас одну вещь скажу, ты только не обижайся. По-моему, ты оправдываешь вымышленным коллективным опытом свои личные проблемы с одним конкретным хмырем. Я буду счастлив, когда ты бросишь своего Илью и начнешь встречаться с этим Антоном. Хотя он тоже, помню, поначалу был не подарок».
«Да дело не только в конкретном хмыре, – призналась Инга. Ее окончательно захватил исповедальный азарт. – Просто у меня всегда было так. Мне кажется, что если человеку со мной не лучше всех, то я плохая и неправильная».
«Моя зая(У тебя комплекс неполноценности, ты знаешь об этом? Только непонятно с чего – ты красивая и умная. Да любой должен умереть на месте от счастья, если ты всего лишь разрешишь ему дотронуться до своего плечика».
Инга тихонько засмеялась и даже зажмурилась от удовольствия.
«Помнишь, ты рассказывал мне, как однажды ходил на секс-вечеринку?»
«Еще бы».
«И я тогда говорила тебе, что не могу понять, как ты решился. И что я бы ни с кем не смогла там переспать, потому что это небезопасно и все такое? И вообще, что мне нужны ЧУВСТВА».
«Помню».
«Так вот, я потом много думала об этом, и, по-моему, это чушь».
Инга лгала, но сама не замечала этого. Тогда она ни о чем не думала, открытие настигло ее только что и поразило как гром среди ясного неба.
«По-моему, я избегаю спонтанного секса потому, что боюсь не оказаться самой крутой. И типа лучше не пробовать, чтобы не разочароваться в себе. И чужой оргазм мне важнее своего по этой же причине. То есть это не жертвенность, понимаешь? А высокомерие. Мне приятнее просто доказать, что я лучше всех, чем физически получить удовольствие».
«Я в полшаге от того, чтобы посоветовать тебе психиатра».
«Да нет, ты не понимаешь, – остервенело выбила Инга на клавиатуре. – Так всегда было, а сейчас не так. С Антоном я об этом не думаю! Я с ним вообще не думаю о том, как выгляжу со стороны, мне просто хорошо».
«Дай бог, моя дорогая, дай бог».
Несмотря на то, что поездка в Париж внезапно оказалась досадной отсрочкой на пути к счастливой личной жизни, было в этом что-то эстетское – страдать из-за такого. Инга рассудила, что нужно думать не о тягостных днях, которые ожидают ее там с Ильей, а о том, что это престижная командировка и удачная карьерная возможность. Ведь в Париже она познакомится с французским начальством, а в международной компании это всегда плюс. Инга решила, что ей нужно приложить все усилия, чтобы пресс-тур прошел хорошо, и постепенно подготовка в самом деле захватила ее.
Она тщательно отобрала издания, составила список журналистов, согласовала его с Ильей, написала каждому и договорилась выпить кофе. С большинством этих журналистов ее уже знакомили раньше, но тогда Инга была просто новенькой сотрудницей и не сомневалась, что те ее не запомнили. Все эти люди были редакторами технологических отделов или даже главными редакторами отраслевых СМИ, и Инга с удовлетворением думала, как мудро и дальновидно с ее стороны подружиться со всеми.
Чем больше она старалась, тем жарче в ней разгоралось рвение. Инга неожиданно для себя обнаружила, что задерживается теперь на работе не потому, что это считалось хорошим тоном, а потому что у нее в самом деле появились неотложные дела. Ее и раньше нельзя было упрекнуть в лени – как, впрочем, и похвалить за целеустремленность: Инга выполняла ровно то, что ей поручали, не больше и не меньше. Она с унынием думала, что напрягаться смысла нет. Карьерные возможности бывают у каких-то других людей, ей же, с ее вопиюще гуманитарной специальностью и небольшой должностью, стоит рассчитывать разве что на периодическую индексацию зарплаты. Даже когда Илья повысил ее до ведущего специалиста, Инга восприняла это как красивый, но бессмысленный жест: обязанности ее ничуть не поменялись, рабочее место тоже, прибавилось только одно слово в трудовой книжке и тридцать тысяч к зарплате (вещь, несомненно, приятная, но, в общем-то, не жизненно важная). Однако теперь, когда она сама придумала себе цель – идеальный пресс-тур, Инга демонстрировала неимоверную работоспособность.
Было и еще кое-что. Щедроты, которыми одаривал ее Илья, предусмотрительно не слишком вызывающие, зато регулярные, давили на Ингу. Она не считала себя должницей – поверила, что и в самом деле хорошо справляется с заданиями, хоть и не проявляет инициативу. Но ее огорчало, что, даже если она будет работать из рук вон плохо, для нее ничего не изменится. Илья поддерживал вокруг нее постоянный уровень комфорта. Видимо, так он представлял себе ухаживание, подобно тому как другие считают обязательными цветы или подарки, но этот комфорт казался Инге вязким, как болото. В душе она была амбициозна. Она хотела добиться признания, едва представится такая возможность. Поэтому теперь, когда возможность представилась, а с Ильей она собралась расстаться, в Инге моментально загорелась жажда деятельности: наконец-то она сможет проявить себя по-настоящему, без его навязчивого внимания, показать всем, на что способна. Инга даже стала думать, что прошедшие несколько месяцев Илья, окружив ее вниманием, нарочно сдерживал ее потенциал. Каждый раз, бродя по лабиринту своих мыслей и приходя к этой, Инга ощущала прилив неприязни к Илье и одновременно – благодарности к Антону, который одним своим появлением ее освободил.