У Инги запылали щеки и даже кончики пальцев как будто наэлектризовались. Как он может? Она и так постоянно чувствовала себя опозоренной, идя на поводу у его желаний, а теперь он еще и указывает, где ее место?! Инга смотрела на Илью, но не в лицо, а на грудь, потом опустила глаза ниже и увидела его сморщенный член. Она ощутила вдруг такое омерзение, что зажмурилась. То, что он, весь такой угрожающий, стоял перед ней голым, было еще более унизительно. Инга была готова расплакаться – то ли от жалости к себе, то ли от злости.
В следующую секунду Илья обнял ее, но Инга яростно сбросила его руки. Он прижал ее к себе снова, крепче, не позволяя вырваться.
– Ну извини, – сказал он вновь почти весело. – Ты такая своенравная. В этом даже что-то есть.
Поняв, что освободиться не получится, Инга перестала отталкивать его и замерла, с отвращением чувствуя, как он целует ее в шею, потом оттягивает ворот футболки и продолжает целовать ее ключицу и плечо. Ей хотелось ударить его, пнуть в живот – не для того даже, чтобы он перестал, а просто чтобы сделать больно. Однако она продолжала стоять не шевелясь. Ей казалось, что если она не будет двигаться, то как бы исчезнет и ему нечего станет целовать. Внутри у Инги все замерзло, на месте внутренностей образовалась глыба льда, и только в тех местах, где Илья прикасался губами к ее коже, оставался жар, похожий на ожог.
Он ничего не замечал и продолжал ее целовать. Инга по-прежнему стояла с закрытыми глазами и плотно сжатыми губами. Теперь Илья ослабил хватку, и ей ничего не стоило вырваться, но даже дотрагиваться до него лишний раз было противно. Она мечтала съежиться, уменьшиться в размерах, только чтобы свести контакт своего тела с телом Ильи к минимуму. Илья развернул ее лицом к столу и, с силой надавив на шею, пригнул вниз, а другой рукой стащил с нее трусы. Инга не сопротивлялась и не открывала глаз. От первого толчка она пошатнулась и неловко вцепилась в столешницу, опрокинув стакан. Стекло хрупнуло, вода разлилась – Инга поняла это, потому что ее футболка на груди моментально намокла. Она думала о том, что могла бы нашарить сейчас осколок, развернуться и всадить его Илье в плечо, или в шею, или куда попадет, – мысль об этом была такой сладостной, что Инга с упоением прокручивала ее в голове, пока Илья пыхтел сзади. Она вообще больше ничего не чувствовала, только представляла раз за разом, словно перематывала пленку на магнитофоне, как разворачивается и бьет, бьет Илью осколком стекла.
Когда Илья кончил, он выдохнул и тоже слегка согнулся, прижавшись своей грудью к ее спине. Инга подумала, что глаза когда-нибудь придется открыть. Так они постояли несколько секунд.
– Ну, ты чего притихла? – как ни в чем не бывало спросил Илья. Его голос опять звучал весело и вместе с тем – самую малость обеспокоенно, словно он спрашивал, не заболела ли она.
Инга молчала. Больше всего ей хотелось в эту же секунду оказаться дома, где никого нет.
– Эй, ты чего? – снова спросил Илья, отстраняясь.
На этот раз беспокойство в его голосе звучало отчетливее, и Инга опять подумала, что сейчас расплачется, а потом – с ужасом – что прижмется к Илье и расплачется у него на груди. Это казалось немыслимым и одновременно естественным – словно только он и мог сейчас ее утешить. Она всхлипнула.
– Инга, Инга, что с тобой? – по-настоящему испугался Илья. Он развернул ее к себе, сам натянул на нее трусы, а потом суетливым жестом отвел ей волосы со лба. Инга наконец открыла глаза. – Я сделал тебе больно? Тебе было неприятно?
Инга видела, что он шарит по ее лицу взглядом, словно надеясь прочитать на нем разгадку. Илья выглядел по-настоящему перепуганным, глаза как плошки, рот приоткрыт. У него был такой встревоженный вид, словно раньше его не было в комнате, словно он только что, секунду назад застал Ингу здесь и искренне не понимает, что с ней произошло. Может быть такое, что он не понимает? Инга даже помотала головой, отвечая себе на этот вопрос, но одновременно с этим поняла, что слезы уже отступили.
Она посмотрела на стол – оказывается, стакан не разбился. Треснутый, он просто лежал на боку.
– Футболка вся промокла, – тем временем говорил Илья, продолжая оглядывать ее со всех сторон, будто, потеряв надежду найти ответ в ее лице, теперь пытался найти его в остальном теле. – Пойдем, я дам тебе другую. Инга, дорогая, что все-таки случилось?
Он впервые назвал ее «дорогой», и Инга с изумлением обнаружила, что в ней что-то дрогнуло – но не от трогательного обращения, а от опалившей ее жалости к себе.
– Нет, – наконец произнесла она. Голос ее звучал хрипло. – Ты не сделал мне больно.
– Прости меня, если что-то было не так, – поспешно сказал Илья. Кажется, он обрадовался, что она заговорила. – Я не хотел тебя обидеть. Или напугать. Или что там произошло. Пойдем, я дам тебе сухую майку.
Инга позволила отвести себя в комнату. Когда они подошли к шкафу, она подумала, что сейчас скажет ему. Он что, в самом деле ничего не осознает? Он же видел, что она не хотела, что ей было неприятно, и все равно продолжал! В ней вдруг распахнулась бездна какого-то детского наивного непонимания: как же так, она ведь самостоятельный человек, и она не хотела, а с ней не посчитались.
Илья отодвинул зеркальную панель и стал рыться в своих футболках. Когда он снова повернулся к Инге, лицо у него было совершенно спокойным. Она уже приготовилась говорить, но, увидев его выражение, как будто налетела на препятствие. Молча взяв майку, она переоделась, так ничего и не сказав.
– Может, хочешь чаю? – спросил Илья.
– Нет, – ответила Инга. Как ни странно, голос ее звучал обыденно.
– Слушай, прости, что я на тебя наехал, – сказал Илья. – Мне, конечно, не стоило так. Ты просто меня разозлила. Ну что, мир?
Улыбнувшись опять, он протянул ей руку с оттопыренным мизинцем. Инга с недоумением уставилась на его мизинец. Илья взял ее руку, переплел их мизинцы вместе и потряс.
Инга вдруг рассмеялась. Это все было настолько абсурдно, настолько дико, что у нее закончились слова.
– Ну вот, я рад, что ты повеселела, – удовлетворенно сказал Илья. – Пойду вытру воду на кухне. Точно не хочешь чаю?
Инга опять сказала нет, а когда Илья вышел, опустилась на кровать. Она посмотрела на свою одежду, разбросанную на полу, и подумала, что нужно сейчас же собраться, уехать и больше никогда не возвращаться. Все произошедшее казалось ей таким сломанным и безумным, что ей срочно надо было вырваться на воздух, прочистить голову, позвонить Максиму. Но в то же время не хотелось совершать никаких резких движений: ни суетиться, ни натягивать на себя в спешке одежду, ни куда-то бежать она просто не могла. Ее, наоборот, начало клонить в сон. Как славно было бы лечь под одеяло, свернуться клубочком и некоторое время вообще ни о чем не думать.
Когда Илья зашел в комнату, Инга продолжала сидеть на кровати, разглядывая пол перед собой.
– Я все-таки принес тебе чай.
– Я прилягу.
– Ты спать хочешь? Сейчас даже десяти нет.
– Я на минуточку, – пообещала Инга и, едва успев натянуть на себя одеяло, мгновенно уснула.
Она открыла глаза, когда рассвело. Было еще совсем рано, и свет с улицы казался холодным. Несколько секунд Инга смотрела на синеватые утренние сумерки за окном, балансируя между сном и бодрствованием, а потом разом вывалилась в реальность, вспомнив, что произошло вчера.
Илья еще спал. Инга пошарила рукой по тумбочке в поисках телефона, но его там не оказалось – она не могла вспомнить, когда вчера в последний раз держала его. Оттого что нельзя было сию же секунду почувствовать в руках его знакомую тяжесть, посмотреть, сколько времени, привычно открыть соцсети, Инга занервничала, словно очнулась в незнакомом месте и потеряла последнюю связь с домом.
Вставать и искать телефон ей не хотелось. Вообще не хотелось лишний раз шевелиться, чтобы не разбудить Илью. Лучше всего было бы пролежать так весь день, тихо и незаметно, чтобы никто ее не видел. Однако глухая тишина, которая снизошла на нее вчера вечером и заставила уснуть, больше не была абсолютной. Инга слышала, как внутри нее – почему-то не в голове, а в животе – рождается что-то темное. Это было похоже на далекий гул, который постепенно приближался, и Инга знала, что если продолжить лежать без движения, то этот гул докатится и обрушится на нее, беззащитную, валом мыслей.
Поэтому Инга сдерживала его, сколько могла, а когда почувствовала, что больше не может не думать, выскользнула из кровати и отправилась в ванную. Телефон почти наверняка был на кухне, но заходить туда Инге не хотелось. Ванная была ближе. Инга изучила свое лицо в зеркале. Тушь, которую она вчера не смыла, размазалась, отчего под глазами залегли тени, и Инга выглядела более изможденной, чем на самом деле была. Она умылась с мылом, запоздало вспомнив, что у нее с собой ничего нет, даже зубной щетки. Отправляясь после работы к Илье, она дала себе слово, что не останется у него на ночь и вернется домой. За последние полторы недели она ни разу не ночевала здесь, каждый раз находя предлог, чтобы уехать.
Бортик раковины был усеян крохотными волосками – видимо, Илья брился здесь вчера. Она смыла их водой. Инга знала, что раньше ей было бы противно – ее вообще всегда раздражала мелкая бытовая неопрятность Ильи, которую не могла победить даже регулярно приходящая домработница, но сегодня это не имело значения. Чувство, намного большее, чем простое недовольство, затмевало Инге все.
Она заставила себя, наконец, зайти на кухню и сразу увидела свой телефон на столе. Включила его и посмотрела на время – шесть двадцать восемь утра. Если она прямо сейчас вызовет такси домой, то успеет переодеться, нормально собраться и не опоздает в офис. У Ильи будильник обычно стоял на семь, а это значило, что был шанс уйти, пока он не проснулся. Инга прокралась в спальню, собрала свои вещи, разбросанные по полу, и переоделась на кухне. Такси приехало через три минуты, и Инга на цыпочках выбралась из квартиры.