ивались слезы. Она пыталась их скрыть, глядя в сторону и часто моргая. О том, чтобы дать Илье отпор, не могло быть и речи – лишь бы не разреветься у всех на глазах. Вообще-то Инга плакала легко и нисколько этого не стеснялась: она запросто могла разрыдаться в кинотеатре над грустным фильмом или в очереди, если ей нахамили. Перед своими молодыми людьми, едва узнав их получше, она заливалась слезами и вовсе по любому поводу. Такая непосредственность объяснялась просто: Инга давно выяснила, что ее плач обезоруживает, и пользовалась этим средством безо всяких угрызений.
Но здесь было совсем другое дело. Для Ильи ее рыдания стали бы подарком, а для остальных – нескончаемым источником сплетен, поэтому Инга изо всех сил держалась. Она даже не догадывалась, что это так болезненно и тяжело. Каждый раз, когда Илья ее ругал, явно наслаждаясь процессом, а остальные посмеивались, кидая друг на друга многозначительные взгляды, у Инги знакомо перехватывало горло и свербило в носу. От этого неприятного ощущения можно было легко избавиться, дав волю слезам, но делать этого ни в коем случае не стоило, поэтому следом на Ингу накатывала паника: а вдруг не сдержится? В итоге горло сдавливало еще больше, дышать становилось невыносимо, и это, в свою очередь, только усиливало страх, как в заколдованном круге. Инга могла только молча смотреть в пол, молясь, чтобы выговор закончился раньше, чем ее силы терпеть. Постепенно она стала бояться этих стычек с Ильей не из-за них самих, а только из-за угрозы опозориться.
Однако чем больше Илья на нее нападал, тем меньше смеялись остальные. Через три недели все признали, что он перегибает палку, и даже пытались Ингу подбодрить. Особенно ее удивила Мирошина. Еще недавно она была главной заводилой Ингиной молчаливой травли, а теперь неожиданно стала сочувствовать ей больше всех. Каждый раз, когда они выходили из кабинета Бурматова, Мирошина негромко возмущалась и заставляла присоединяться остальных. Чтобы поддержать Ингу, она потащила ее с собой и Алевтиной на лекцию по истории моды, потом уговаривала пойти с ней вместе на концерт каких-то японских барабанщиков, постоянно пыталась чем-то угостить – то своим безглютеновым печеньем, то овощными чипсами, а однажды после очередной придирки Ильи встала со своего места и, к Ингиному величайшему изумлению, обняла ее. Инга относилась к этой внезапной сострадательности подозрительно, но постепенно поверила, что Мирошина вполне искренне хочет ее поддержать. Очевидно, эта внезапная оттепель объяснялась бескомпромиссностью Ингиной опалы.
Инга считала дни до конца месяца, после которого Илья, как он говорил ей в Париже, должен переехать. Четыре недели в таком режиме еще можно было прожить, но не больше. Ей и так уже не хотелось ходить на работу, и каждая неделя до выходных тянулась бесконечно. Однако в конце месяца ничего не произошло. Сам Илья ни о чем не объявлял, Мирошина, как Инга постаралась исподволь выведать, тоже ничего не слышала. Следующую неделю он как ни в чем не бывало ходил в офис, и Инга заподозрила, что с его переездом что-то не заладилось. Это, с одной стороны, внушало злорадство, а с другой стороны, пугало: сколько же еще он будет над ней издеваться?
Максим, которому Инга жаловалась беспрерывно, спросил, не думает ли она сменить работу. Ингу это предложение застало врасплох. Она так привыкла считать, что ее мучения закончатся с отъездом Ильи, что даже не помышляла об этом, сосредоточившись на исчезающих днях в календаре. Однако теперь она зашла на «Хедхантер», обновила резюме, просмотрела с десяток вакансий и даже получила два письма от каких-то кадровых агентств, хотя сама ничего им не отправляла. Все варианты были непривлекательные: либо требовался огромный опыт, либо, наоборот, искали стажера, зарплата же везде была «по результатам собеседования». Инга догадывалась, что ее нынешняя зарплата, спасибо Илье, значительно выше того, что ей предложат на новом месте. Открывая каждую новую вакансию, Инга пробегала глазами по первым строчкам описания, видела фразы вроде «быть, а не стараться стать спецом в PR» или «погрузиться в бизнес и понять боли клиентов, которые решает наш сервис» и переходила к следующей. Везде ей что-нибудь не нравилось: язык, которым написано объявление, угрожающие намеки «быть готовым к ненормированному графику» или требование «постоянно генерировать контент для Instagram». Особенно смешные вакансии она пересылала Максиму, и они вместе над ними смеялись – на короткое время это увлекло их почти так же, как анкеты в тиндере. Однако за три дня изучения «Хедхантера» резюме Инга так никуда и не отправила, поскольку в каждом объявлении обязательно находился непреодолимый недостаток.
На самом деле ей вовсе не хотелось менять работу. Помимо того, что ничего сопоставимого с ее нынешней не находилось, она не хотела сдаваться. Это было бы унизительно. Ее уход означал бы, что Илья победил. Она сперва гадала, почему он не уволит ее сам, но пришла к выводу, что даже для него это был бы слишком вызывающий жест. Илья выбрал стратегию изводить ее бесконечными упреками, пока она не решит, что с нее хватит. Инга не желала доставлять ему такую радость. Более того: с тех пор как весь отдел постепенно перешел на ее сторону, она даже находила извращенное удовольствие в своем положении жертвы. Теперь, когда Илья ругал ее на глазах у всех, Инге больше не хотелось плакать, но она все равно страдальчески смотрела в пол и молчала – это гарантировало ей большее сочувствие. Ее жалели и восхищались тем, как стоически она переносит несправедливые упреки. Всеобщее одобрение, которое она постепенно заслужила, поднимало Ингу на ту самую вожделенную моральную высоту. С нее она презрительно взирала на Илью, испытывая теперь не стыд или вину перед ним, а затаенную злость, дремавшую в ней до поры до времени, как свернувшаяся змея.
Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы в один прекрасный день Галушкин не вернулся со встречи и не сказал, что в отдел развития бизнеса ищут руководителя.
Инга, правившая в этот момент статью (уже не в первый раз – предыдущие версии Илья, как обычно с издевкой, отверг), сначала не придала этому значения. Она даже толком не знала, чем занимается отдел развития бизнеса. Однако спустя пять минут она поняла, что не может сосредоточиться на тексте. В ее сознании, как молнии на горизонте, вспыхивали неясные, едва уловимые мысли. А что, если это ее шанс? О таком изящном повороте событий можно было только мечтать – сменить работу, не поменяв компанию, более того, уйти на повышение, вырвавшись из подчинения Ильи.
Инга свернула текстовый файл со статьей и открыла справочник компании. Так и есть: отдел развития бизнеса был частью департамента стратегического планирования, которым заведовала Меркулова Е. В. Инга прочитала фамилию и вдруг вспомнила – Илья знакомил их на большом совещании несколько месяцев назад. Елена, точно, Елена. Она была невысокой и полной, одетой в тот день в кожаное прямое платье, делавшее ее похожей на тумбу. Инга тогда подумала с сочувствием, что надо же – возглавлять целый департамент и совсем не уметь одеваться. Ноги зато у нее были восхитительно стройные, и когда ее кто-то окликнул, Меркулова быстро попрощалась с Ингой и Ильей и унеслась прочь головокружительно быстро, сверкая этими своими красивыми ногами.
Если бы Инга могла перейти в другой департамент, это бы разом решило все ее проблемы.
– А чем вообще занимается отдел развития бизнеса? – спросила она, глядя в экран и ни к кому конкретно не обращаясь.
– Да бумажки какие-то пишут, – пожала плечами Мирошина. Если у вопроса не было явного адресата, она считала, что он по умолчанию предназначался ей. – Идеи придумывают. Муть какая-то. Заберите у меня уже кто-нибудь эти конфеты, а то я их сейчас все съем.
Аркаша тут же вскочил со своего места и протянул руку. Скользнув по нему пустым взглядом, Мирошина подвинула пакет.
– Не скажи, – возразил Галушкин. – По-моему, у них очень интересная работа. Ну, если у них получается идею продавить. Наш контракт с «Пежо» на беспилотные автомобили – это они как раз придумали. В общем, они анализируют рынок и решают, в чем нам выгодно поучаствовать.
– Очень вкусные конфеты, – подобострастно сказал Аркаша, жуя с наигранным энтузиазмом. Инге стало смешно. – Где ты их покупаешь?
– Господи, Аркаша, – закатила Мирошина глаза. – В магазине возле дома. Так, я за кофе, кому-нибудь что-нибудь принести?
Аркаша, смутившись, покачал головой. Алевтина попросила латте.
Инга еще раз посмотрела на экран с открытым справочником.
Почему бы и нет? Это был дерзкий план, но ничего не мешало попробовать. Если в этом отделе развития бизнеса нужно что-то придумывать и писать, то она справится. Само ее желание перейти в другое место всегда можно объяснить повышением, и не придется говорить, что она хотела сбежать от начальника. Конечно, было страшно, что ее не возьмут, а Илья узнает. Уж тогда он ее точно со свету сживет. Однако для начала нужно было разведать обстановку, а потом уже принимать окончательное решение.
На «разведывание обстановки» у Инги ушел день: она поговорила со знакомой из стратегического департамента и узнала, что да, нынешний начальник отдела уходит, да, ему ищут замену, нет, пока никого не нашли и даже вакансию на «Хедхантере» еще не опубликовали. Инга отыскала в фейсбуке начальника, который уходил. Он был всего-то на три года старше ее и закончил университет менее престижный, чем она. Правда, опыт у него был обширнее и на эту свою должность он пришел, уже поработав в другом месте руководителем, но Инга решила не поддаваться сомнениям. Она недавно как раз прочитала большую статью про гендерные исследования, в которой было написано, что на работе женщины, в отличие от мужчин, склонны себя недооценивать. Инга сочла, что эта статья попалась ей на глаза неспроста. Судьба благоволит смелым!
Инга собралась с духом и написала Меркуловой, что хотела бы обсудить с ней рабочий вопрос и не найдется ли у той пятнадцати минут, чтобы выпить, например, кофе. Она боялась, что Меркулова может ее не помнить, поэтому добавила про знакомство на совещании. Меркулова ответила на имейл моментально, заявив, что идет обедать прямо сейчас и Инга может составить ей компанию. Эта простота вселила в Ингу надежду.