– Я прослежу, чтобы все возможности в этой компании для тебя были закрыты.
– Это мы еще посмотрим.
Последние слова Инга крикнула Илье в спину, наблюдая, как он идет к зданию и скрывается в вертящихся дверях. Потом она вскочила и с силой швырнула стакан с кофе в урну. На нее вдруг нашла такая ярость, что внутренности как будто раскалились добела. Инга хотела схватить урну и бросить ее на землю, перевернуть скамейку; ей казалось, что она может силой своего гнева выжечь всю Москву, обратить любого в соляной столб одним взглядом. Она скинула туфли и несколько раз подпрыгнула на месте, с силой ударяя босыми подошвами по земле. Потом заметила, что все это время сжимает телефон в руках, и отшвырнула его на лавку – впрочем, в последний момент остановила размах и бросила так, чтобы телефон не разбился.
Несколько секунд она стояла, тяжело дыша и оглядывая парковку, залитую солнцем. Оно ослепительным блеском отражалось в изгибах машин, отчего те казались похожи на разбросанные елочные игрушки. Из бизнес-центра вышло несколько человек, до Инги долетели громкие щелчки зажигалки и женский смех. Инга села на скамейку, отряхнула пятки и обулась, а потом обхватила голову руками.
Она не вдумывалась в смысл слов Ильи – для нее он не имел значения. Гораздо больше ее поразил сам факт того, что он посмел так с ней разговаривать. Инга всю жизнь старалась избегать конфликтов, и открытая агрессия производила на нее глубокое впечатление. Со стороны казалось, что она впадала в ступор, терялась и цепенела, но изнутри в ней поднималось бешенство, словно огромный огнедышащий дракон. Прежде чем он успевал вырваться и испепелить обидчика, тот обычно уже покидал поле боя, поэтому дракон принимался терзать ее саму, заставляя корчиться от перенесенного оскорбления и упущенной возможности ответить. Однако на этот раз все было по-другому. С уходом Ильи ничего не закончилось, угроза, которую он приберег напоследок, тенью ложилась на Ингино будущее. Дракону наконец было где развернуться. Илья заслуживал наказания: не только за обидные слова или препятствия в работе, а за саму свою суть, за то, что он оказался таким мстительным, ничтожным человеком. По мнению Инги, все плохие люди рано или поздно доживали до расплаты – вот только она не хотела ждать, пока судьба, идя по списку злодеев, доберется до Ильи. Она желала для него возмездия здесь и сейчас, чтобы, страдая, он понимал, отчего это с ним происходит. Если для этого требовалось пришпорить судьбу, Инга ни секунды не колебалась.
Она решительно встала и направилась к офису.
– У тебя точно все нормально? Ты так внезапно убежала, – сказал Аркаша, когда она опустилась в кресло.
Пока Инга шла к столу, все оторвались от компьютеров и следили за ее приближением. Может быть, Илья им что-то успел сказать?
– Все нормально.
– Опять, что ли, с Бурматовым поцапалась? – предположил Галушкин, возвращая взгляд к экрану и вертя ручку между пальцами.
Его голос звучал так буднично, что в Инге снова всколыхнулась злость: они все думают, что ее ссоры с Ильей – мелкое недоразумение, и даже не догадываются, что это свидетельства его гнилостности и подлости. В Инге словно взревел двигатель. Она должна была открыть им глаза.
– Мы не просто цапаемся. Он меня ненавидит, – торжественно объявила она.
Галушкин хмыкнул. Из всего отдела он и раньше наиболее скептически относился к Ингиному конфликту с Бурматовым. В то время как остальные под командованием Мирошиной теперь ее жалели, он старался сохранять беспристрастность.
– Вроде еще недавно он тебя, наоборот, любил.
Неприятно было лишний раз убедиться, что Галушкину, а значит и другим, бурматовское повышенное внимание к ней было очевидно. Инга, конечно, и раньше это себе говорила, и Илью этим пугала, но в глубине души надеялась, что страхи преувеличены. Она привыкла считать, что их отношения – это как тайная комната, которую они спрятали у всех на виду, и именно поэтому ее до сих пор никто не нашел. Теперь же в комнате как будто внезапно включили свет, и оказалось, что внутри давно толпятся люди, прежде молча наблюдавшие за ней из темноты. Чтобы не подавать виду, будто слова Галушкина ее обеспокоили, Инга надменно произнесла:
– Вот именно. Раньше любил, а теперь вдруг перестал. Вам самим не кажется это странным?
Повисла пауза.
– Что ты имеешь в виду? – не поняла Мирошина.
Еще секунду Инга сама не знала точно, что собирается сделать, но в этот момент все вдруг встало на свои места. Она должна была рассказать правду. Илья думал, что ей не хватит духу признаться в том, что на самом деле между ними происходит, и до тех пор имел над ней полную власть. Он мог унижать ее, рушить ее планы и угрожать. Однако если он считал, что ей стыдно, то ошибался – это ему нужно было стыдиться, а Инга за собой никакой вины не чувствовала. Илья трясся от страха, что руководство узнает об их отношениях, потому что с его стороны ситуация и правда выглядела некрасивой: начальник пристает к своей подчиненной. Ведь это он к ней приставал, звал ее обедать, водил в бары, поехал провожать ее тогда зимой, набросился на пороге квартиры. Это он поцеловал ее в лифте после фокус-группы, он писал ей неприличные сообщения во время совещаний. Он заставлял ее заниматься с ним сексом, которого ей даже не хотелось. И при этом он имел наглость говорить Инге в лицо, что она корыстно пользовалась своим положением любовницы! Да ее только тяготило это положение! А если он и продвигал ее на работе, то это была не ее вина – она ничего не просила. Такие поблажки были нарушением этики только с его стороны, а не с ее.
От этих мыслей Ингин гнев снова рассиялся. Она не будет заложницей мнимого стыда, который Илья пытался ей внушить. Она сломает эту ловушку, она расскажет все как есть. Пускай остальные решают, кто тут прав: начальник, домогавшийся ее и теперь мстивший за отказ, или она, не нашедшая в себе сил сразу положить этому конец.
Инга поймала взгляд Мирошиной и вспомнила, что та задала ей какой-то вопрос. Остальные давно потеряли интерес к разговору и вернулись к своим делам.
– Я скоро обо всем расскажу, – пообещала Инга.
Не давая себе остыть, она открыла новый документ на компьютере и набрала: «То, что я сейчас напишу, тяжело для меня самой, однако я чувствую, что должна это сделать».
Инга перечитала и решительно стерла первую строчку. Курсор пульсировал на чистой странице.
Начинать так было нельзя. Инге ведь вовсе не было тяжело, наоборот, ей очень хотелось рассказать. Она знала, что если ее первые слова будут неискренними, то весь текст получится фальшивым. Поэтому она начала сначала:
«Я долго думала, прежде чем собралась с духом рассказать об этом».
Это тоже было лицемерием – она думала не больше минуты. Инга закрыла глаза и глубоко вздохнула. Она знала, что, как только найдет правильную интонацию, слова польются сами собой – ведь она совершает смелый поступок, а правду, как писали в какой-то книжке из школьной программы, говорить легко и приятно.
Она вспомнила, как давным-давно, кажется столетия назад, обсуждала с Максимом, что станет делать, если расставание с Ильей осложнит ей работу. Инга прекрасно помнила, как смеялась тогда и говорила, что мстительные начальники бывают только в фейсбуке. Уму непостижимо, она и правда в это верила! Думала: кому-то, может быть, и не везло, но уж ей-то, с ее разумностью, осмотрительностью и чувством собственного достоинства, точно ничего не грозит. Да и Илья казался ей человеком, неспособным на настоящее злодейство. И вот теперь она сидит в офисе, посреди дымящихся руин своей возможной карьеры, только потому, что осмелилась сказать ему «нет».
Инга снова ощутила злость, уже порядком ее утомившую. Она припекала изнутри, как сломавшийся радиатор, а старания написать хоть строчку напоминали Инге попытки распахнуть заклинившее окно в жарко натопленном доме. Однако на этот раз вместе со злостью пришло и новое чувство, похожее на самоотверженность. Типичность ее беды была очевидна. Дело было не в них с Ильей, двух конкретных людях, а в том, что такое могло произойти с каждым. С каждой, мысленно поправилась Инга. Это неожиданно наполнило ее поступок высшим смыслом: она должна была рассказать правду, открыть глаза тем, кто еще не сталкивался с подобным. Уберечь других самонадеянных женщин от произвола мужчин. Инга начала в третий раз:
«Я никогда не думала, что окажусь на этом месте. Думала, это какая-то другая реальность и чужая борьба. А может, и нет никакой борьбы на самом деле. Я была настроена очень скептически, за что теперь расплачиваюсь, ведь именно со мной это все и случилось. Я считаю своим долгом об этом рассказать».
Инга почувствовала, как в ней нарастает решимость.
«Все началось в ноябре, спустя два месяца после моего выхода на новую работу. Руководитель моего департамента Илья Бурматов позвал меня на обед и объявил, что мой испытательный срок окончен и меня берут в штат».
Инга дописала и задумалась. Обеду предшествовал инцидент в баре, когда она, пьяная, гладила Илью по руке. Сущий пустяк на фоне остального, но воспоминание об этом все равно неприятно шкрябнуло по сердцу. Не стоит начинать рассказ с противоречивой ноты, к тому же так издалека; лучше сразу перейти к сути. Инга стерла абзац и напечатала заново:
«Все началось в ноябре. В тот день руководитель моего департамента Илья Бурматов отмечал день рождения. Вечером он позвал меня и нескольких коллег в бар, но когда я приехала, Бурматов был один. Спустя пару часов он вызвался отвезти меня домой. Я не нуждалась в этом и не просила, однако он настоял. Выйдя из такси, он также настоял на том, чтобы проводить меня до дверей квартиры. Все это казалось мне странным, но он сказал, что на улице холодно и прощаться на пороге неправильно. Я хотела скорее попасть домой, поэтому не стала спорить».
Инга не помнила, говорил ли Илья, что на улице холодно. Она точно помнила, впрочем, что холодно ей было: она прятала пальцы в рукава пальто, а ветер дул в спину, пробирая до костей. Да имело ли это вообще значение, главное, они оказались в подъезде. В ее памяти всплыло, как она поднималась по ступенькам, внимательно глядя себе под ноги, и слышала позади шаги Ильи. Она ведь в самом деле недоумевала, зачем он за ней идет, и не понимала, как с ним попрощаться, чтобы избежать неловкости.