«Не понимаю этого нытья. Ну и что, что начальник. Да ко мне бы хоть Путин полез, я бы сказала нет, и все. Значит, сама хотела».
«Она с ним встречалась, и все было ок, а стоило поцапаться, так сразу кляузу в паблик. Решила к повестке присосаться. Одно слово – бабы».
«А вы заметили эту деталь: «встречались только в квартирах, никуда не ходили». То есть ее на самом деле бесит, что он ее по ресторанам не водил и по тайландам не катал».
«А нечего было бухать вместе в баре. Нажралась, потрахалась, а на следующее утро – ой, я же не такая!»
Инга торопливо щелкнула по крестику и закрыла фейсбук. Мысли в голове намертво спутались в косматый клубок, так что подцепить и вытащить одну не получалось. Просто мешанина эмоций – и тревога, и раздражение, и злость, и обида, и разочарование.
Обедать они пошли, как обычно, всем отделом, впрочем, поход не задался. Галушкин даже не смотрел в Ингину сторону. Аркаша хранил молчание и ковырялся в тарелке, явно думая о чем-то своем. Когда Алевтина попросила его передать салфетки, он вздрогнул. Сама Алевтина держалась доброжелательно, но сохраняя дистанцию – впрочем, она всегда так держалась. Мирошина как будто немного оттаяла, но по-прежнему была тише обычного. Обед прошел в молчании, и как только Аркаша, самый медлительный из всех, отправил в рот последнюю ложку супа, все как по команде встали из-за стола и направились к лифту.
В лифте они ехали с двумя девушками с другого этажа – Инга смутно помнила, что видела одну из них мельком, когда ходила на собеседование к Меркуловой. Сейчас они обе молчали, но то и дело поглядывали на Ингу, а потом многозначительно улыбались друг другу. Инга старалась не обращать внимания, но их улыбки как будто существовали сами по себе, как у чеширских котов. Даже когда Инга специально отворачивалась, они, казалось, висели в воздухе и маячили где-то на периферии зрения.
Вернувшись в офис, Инга направилась на кухню. Там было три человека, и они разом замолчали, когда Инга вошла. Она подошла к стеллажу с чистыми чашками, спиной ощущая их взгляды, бросила в одну чайный пакетик и подставила ее под струю горячей воды из кулера. На кухне по-прежнему стояла тишина, нарушаемая только неправдоподобно осторожным стуком вилки о тарелку, словно человеку в присутствии Инги неловко было орудовать приборами в полную силу. Эта деликатность казалась особенно зловещей. Воздух был буквально пропитан пристальным вниманием. Инга смотрела, как вода наполняет чашку, и считала секунды.
Когда она вернулась за свой компьютер, ее ждало несколько сообщений от Максима, который продолжал присылать ей посты знакомых и незнакомых людей, все еще исключительно женщин, со словами поддержки. Это немного ободрило Ингу. Она внимательно прочитала каждый пост, посмотрела комментарии и подумала, что сдаваться рано. Она знала, на что шла. Конечно, те, кто работал с Бурматовым давно, недовольны, что она помешала палкой их застоявшееся болото, но ведь в этом и заключалась сила ее поступка – в одиночку дать бой корпоративному лицемерию. Инга написала об этом Максиму.
«Да не забивай себе голову. Ты сейчас местная знаменитость. Им всем интересно. Тебе же никто, кроме этого твоего, с украинской фамилией, гадостей не сказал?»
«Не сказал. Но неприятно, когда тебе так пялятся вслед», – капризно ответила Инга, надеясь, что Максим разовьет мысль и продолжит ее утешать.
«Минусы славы, игнорируй».
Инга подождала еще, но Максим больше не писал.
«Ты считаешь, я все правильно сделала?»
«Я думаю, ты разумный человек и хорошо представляла себе последствия. Так что если решилась, то не теряй запала. Все утрясется».
Инга кисло подумала, что это не больно-то обнадеживает, но промолчала.
Она вдруг вспомнила, что написала с утра матери, и решила проверить, не пропустила ли ответ. Ее собственное последнее сообщение мать прочла, но реакции не было. Инге стало немного стыдно. Мать даже на расстоянии, беззвучно и безбуквенно, умудрялась транслировать укор. Как она это делает? Ведь еще с утра Инга считала, что безупречно права в своей обиде, и гордилась, что дала ей волю, однако стоило матери просто не ответить, как она уже мучилась чувством вины и искала пути примирения.
Она решила проявить характер и не писать. Вместо этого она опять открыла фейсбук и погрузилась в чтение ленты.
Инга быстро пожалела, что раньше посмеивалась над феминистками: они все выступили единым фронтом.
«Я не сомневаюсь, что сейчас Инга Соловьева переживает трудные минуты. Думаю, нашлось немало людей, недовольных ее поступком. Хоть мы и не знакомы лично, я хочу сказать: Инга, это пройдет, и твоя сила только умножится. То, что ты сделала, объективно геройство. И не позволяй никому внушать тебе, будто ты сама виновата. Ты была поставлена в невыносимые условия и все равно нашла в себе смелость дать отпор».
««Женщина – украшение коллектива», «радуйте нас и дальше вашими улыбками», «желаем любви и простого женского счастья» – все это мужчины на работе говорили мне лично. А еще: «ох уж эта женская логика», «бабы не умеют программировать», «на эту позицию мы рассматриваем только мужчин». Даже в самых продвинутых компаниях считается, что женщины – это люди второго сорта, их можно прокатить с должностью, но облапать на корпоративе. История, которую все сегодня обсуждают, – это вершина такого отношения. Начальник вынудил свою подчиненную спать с ним, запугал, а когда она все-таки решилась уйти от него, стал подло мстить. Я глубоко восхищаюсь Ингой Соловьевой, которая не побоялась рассказать об этом. Публичность – наша единственная защита. Только так мы сможем заставить всех понять, что это неприемлемо».
«Когда я была студенткой, ко мне приставал преподаватель. К счастью, это не зашло так далеко, как у Инги с ее боссом, но я помню, как мне было тогда плохо. И невозможно было даже пожаловаться. Он был заведующим кафедрой, все его любили. С матерью у меня были плохие отношения. Я рассказала подруге, а она сказала: ты дура, надо пользоваться. Плохая была подруга, но я тогда еще этого не понимала. Мне было противно, я пропускала его пары, шарахалась от него в коридоре. Ужасное время, и оно закончилось, только когда я выпустилась. Мне тогда не хватило смелости этому противостоять. Поэтому лучи поддержки, Инга! Только тот, кто через это прошел, знает, как это тяжело».
Инга едва не плакала от умиления и раскаяния. Она даже не подозревала, что всколыхнула такую важную проблему, что было так много женщин, понимавших ее. И все они сочувствовали ей, в то время как сама Инга, раньше читая подобные признания, испытывала только равнодушие, а то и злорадство. Теперь ей хотелось повиниться перед каждой, очистить душу и стать еще более достойной восхищения. Поддержка делала Ингу мягкой и особенно сентиментальной. Даже то, что в офисе никто явно не торопился вставать на ее сторону, сейчас не злило Ингу, а только печалило. Да, это тяжкая ноша – говорить правду. Она делает человека одиноким. Но Инга была не просто сильна – она видела, как важна ее правда для других людей, поэтому обязана была идти до конца.
Собравшись с духом, она написала продюсеру Татьяне. Чего ждать, если она была согласна еще утром? Блеск софитов в воображении Инги, однако, померк. Ей больше не хотелось просто красоваться на экране, ей хотелось стать символом перемен. Инга почти с воодушевлением думала, что интервью обернется для нее окончательным отчуждением в офисе, новыми оскорбительными комментариями – их изрядную порцию она прочитала под каждым сочувственным постом. В своем подвижническом рвении она была готова и на это. Она намеревалась совершить настоящий, исторического масштаба подвиг, и перспектива принести себя в жертву на глазах у публики казалась даже более радужной, чем грядущая слава звезды ютуба.
Вечером она встретилась с Антоном, но быстро поняла, что напрасно: прошедший день принес ей столько сильных переживаний, что на хорошее настроение не осталось сил. Инга апатично помешивала трубочкой лед в стакане и слушала, как Антон болтает о своем. Он выглядел таким беспечным, что к Ингиной утомленности добавилась досада. Мог бы наконец обратить внимание на то, что она ведет себя тише обычного. Она удивлялась, как это он до сих пор не наткнулся на ее пост – может, не сидит в фейсбуке? – но хотя Ингу это должно было радовать, ее это возмущало, как неопровержимое доказательство того, что на самом деле она ему безразлична. Когда Антон наконец спросил, не случилось ли что-то, Инга назло буркнула «нет». Разговор дальше не клеился. Антон смутился и пытался ее развеселить, Инга холодно отвергала его старания, через полчаса заявила, что устала и отправляется домой спать. Отрывисто чмокнув Антона в щеку, Инга уехала на такси, хотя идти до дома пешком ей было двадцать минут.
На следующий день Ингу вызвали к Кантемирову. Начитавшись очередных сообщений с поддержкой, она приказала себе не волноваться и смело отправилась в его кабинет. Он располагался на самом верхнем этаже и был огромен – тут отлично поместилась бы целая квартира. За все то время, что Инга работала в компании, она заходила в этот кабинет только однажды, когда привела журналиста на интервью, но задержалась не дольше нескольких секунд. Илья, который должен был присутствовать при разговоре, тут же мягко выпроводил ее и закрыл дверь.
Одна стена здесь тоже была стеклянной (все та же обязательная демократичность), сквозь нее виднелась приемная. Вторую до самого потолка занимали книжные стеллажи, укомплектованные штабелями книг. Корешки были в основном бордового и зеленого цвета, с золотыми надписями. Инга гадала, есть ли среди этих книг хоть одна, которую в самом деле читали, или все они были куплены для украшения. В дальнем конце кабинета стоял исполинский кантемировский стол, в лаковой поверхности которого отражалось небо. Небо же и занимало собой еще одну стену, представлявшую собой сплошное окно. Инга немного обомлела, когда только вошла, – первое, что она увидела, была беспредельная голубизна. Только когда она сделала несколько шагов по ковру, внизу показались сверкающие дома и река, по которой плыл катер. Отсюда река казалась гладкой, как полотно, на котором плывущий катер оставляет затяжку.