Помимо Кантемирова, в кабинете было еще два человека: начальники юридической службы и отдела кадров. Они сидели по бокам от Кантемирова, а по другую сторону стола, в паре шагов, стоял одинокий стул. Инга поняла, что он предназначается ей, и безропотно села, тесно сжав колени и сцепив руки. Ей вспомнились клипы, где девушки приходят на прослушивание и танцуют перед комиссией унылых старичков.
– Инга, нам бы хотелось понять, что произошло, – бесстрастно начал Кантемиров.
У него была большая голова, казавшаяся еще больше из-за густых, крупно вьющихся волос, бороды и пышных усов. Борода и усы были совершенно седые. Размеренный голос и монументальная внешность придавали ему сходство с богом из детской Библии.
Инга плотнее сцепила ладони.
– Мой начальник Илья Бурматов вынудил меня вступить с ним в отношения, а когда я решила их закончить, стал угрожать мне. Сказал, что добьется, чтобы все возможности в компании для меня были закрыты.
– Вынудил? – переспросила начальница отдела кадров.
Инга прежде видела ее один раз, когда подписывала договор, и совершенно не помнила, как ее зовут. Сейчас она ей не понравилась. В отличие от Кантемирова, у начальницы было обеспокоенное недружелюбное лицо с плотно сжатыми губами. Она держала между пальцами ручку и делала движение, как будто постукивает ею. Стука, однако, не раздавалось, потому что ручка не касалась стола.
– Вынудил, – твердо сказала Инга. – Я никогда не хотела заводить с ним никакие романтические отношения.
– Вы знаете, что отношения между сотрудниками запрещены уставом компании?
– Знаю. Но повторяю, я этого решения не принимала.
– Ну как же не принимали, – медленно проговорил Кантемиров. – В вашем посте написано, что вы несколько месяцев встречались с Бурматовым. Даже если изначально вы не хотели, что-то же заставляло вас продолжать.
– Если меня что-то и заставляло, так он сам, Бурматов, – нетерпеливо сказала Инга. Она разжала руки и провела ими по коленям. – Как вы себе представляете отношения начальника и подчиненного? Я только вышла на работу, Бурматов казался мне недосягаемой величиной. Да я боялась ему слово наперекор сказать. Он к тому же то не давал мне прохода, то игнорировал. Это же все классическая манипуляция. И я ей поддалась – ничего хорошего в этом нет, но поймите, я боялась, что он меня уволит. И продолжала бояться еще несколько месяцев. Так что это столько длилось вовсе не потому, что я была в восторге. Просто собиралась с силами, чтобы уйти.
– Инга Александровна, у нас тут ваша зарплатная ведомость, – сказала кадровичка и подтолкнула в центр стола какие-то листы. Кантемиров и юрист склонились над ними, словно видели впервые, хотя Инга не сомневалась, что они внимательно изучили всё до ее прихода. – Вы у нас работаете десять месяцев, и за это время ваша зарплата выросла дважды – сразу после испытательного срока, а потом еще раз. Кроме того, вас премировали больше всех в вашем отделе. Это как-то связано с вашими отношениями с Ильей Борисовичем?
Инга усмехнулась.
– Мне было бы интересно послушать, что скажет на это Илья Борисович, – ядовито сказала она. – Если вы намекаете на то, что я требовала у него повышения зарплаты под предлогом наших отношений, то это неправда. Я о таком даже не заикалась. Наоборот.
– Вы отказывались? – спросил Кантемиров.
Инга смутилась.
– Нет, я не отказывалась, но много раз говорила, что это производит странное впечатление. Что неправильно поощрять меня, если у этого нет веских причин. Илья… Бурматов всегда отвечал, что мое повышение продиктовано исключительно объективными данными. Что я ценный сотрудник.
– Кто-нибудь из ваших коллег знал о ваших отношениях?
– Нет.
– А вам было известно, случалось ли раньше у Ильи Борисовича подобное на работе?
Инга опять вспомнила фотографию с Алевтиной.
– Нет, – поколебавшись, ответила она.
– Вы уверены? – прищурившись, спросила начальница отдела кадров.
Инга снова крепко сжала руки в замок.
– Мне ничего об этом не известно.
Кантемиров отодвинул от себя ведомость. Очкастый юрист, который за весь разговор не проронил ни слова, перехватил ее и, поднеся к глазам, стал пристально рассматривать. Инга вспомнила, что видела его на корпоративе. Проходя мимо них по коридору, он поздоровался только с Ильей. Тогда это показалось Инге очень надменным, поэтому сейчас она посмотрела на него неприязненно.
– Расскажите еще раз, что произошло после того, как вы разорвали ваши отношения с Бурматовым, – велел Кантемиров.
Инга рассказала, не жалея красок. Вчера она переживала, что ее фейсбучный пост мог оставить Илье лазейки для отступления, поэтому решила не повторять своих ошибок. Инга прочувствованно описывала, как несколько недель страдала от несправедливых претензий, как решила перевестись в другой отдел, чтобы сохранить дорогую ее сердцу работу, как столкнулась с Ильей на парковке. Под конец она смогла разжалобить саму себя, впрочем, неясно было, разжалобились ли остальные. Кантемиров степенно слушал, кадровичка по-прежнему трясла ручкой, а юрист, положив ведомость на стол, продолжал изучать ее с невозмутимым видом. Может быть, он просто избегает женщин?
Инге задали еще несколько вопросов и вскоре выпроводили, объявив напоследок, что, возможно, вызовут еще раз. Она вышла из кабинета и закрыла за собой дверь. Впечатления были смешанные. С одной стороны, ничего неожиданного или плохого не произошло, с другой – ее преследовало чувство, что она опять оказалась недостаточно убедительной.
В приемной секретарша Кантемирова что-то бойко печатала на компьютере и даже не взглянула на Ингу. Та моментально прониклась к ней симпатией. За несколько часов, что она сегодня провела в офисе, Инга уже успела поймать столько любопытных взглядов, что отсутствие интереса к себе приняла за молчаливую поддержку.
В приемной был еще кто-то – приглядевшись, Инга узнала Меркулову. Она сидела в кресле с высоченной спинкой и казалась в нем крошечной. В отличие от секретарши, Меркулова пристально за ней наблюдала.
– Вас тоже вызвали? – негромко спросила Инга, поравнявшись с ней.
Меркулова продолжала внимательно смотреть, и несмотря на то, что стоя Инга возвышалась над ней, от Меркуловой прямо-таки исходила значительность.
– Вызвали, – подтвердила она. – Тебя обсуждать будем.
Инга немного стушевалась от ее взгляда, но уже в следующую секунду вздернула подбородок и заявила:
– А должны были бы – не меня, а Бурматова.
Меркулова усмехнулась и резко вскочила с кресла.
– И Бурматова будем. Ну и шороху ты навела.
Инга с опаской смотрела на нее, не понимая, какое за этим последует продолжение. Меркулова уперла руки в бока. Ее прямоугольное платье приподнялось и очертило круглый живот.
– Уж не думала я, когда собиралась брать тебя на работу, что такая каша заварится.
– Извините, – вздохнула Инга и потупилась.
Меркулова ей нравилась. В самом деле, было жаль доставлять ей неудобства.
– Уж не знаю, что там выявит проверка, и в любом случае тебе сейчас не позавидуешь. Но должна сказать, что ты произвела на меня впечатление. Если то, что ты говоришь, правда, нужно не стесняться давать отпор.
– Это правда, – горячо прошептала Инга, вскидывая на Меркулову глаза. – Он действительно меня принуждал, а потом…
Меркулова подняла руку, останавливая ее.
– Мне ты ничего объяснять не должна. Не я тебя проверяю. Я тут сама только для того, чтобы рассказать, как было дело с твоим переводом. И скажу все как есть. Я хочу, чтобы это поскорее закончилось, потому что у меня своей работы во. – Она провела большим пальцем по горлу. – Только вашей мне еще не хватало. Но если Бурматов виноват, как ты говоришь, то я по нему плакать не стану.
С этими словами она, как ракета, устремилась в кабинет к Кантемирову, и Инга еле успела посторониться.
В The Village и на «Снобе» вышел пересказ ее поста и комментарий. В нем Инга говорила, что не ожидала такого отклика на свою историю и, хоть она бы и предпочла, чтобы с ней такого никогда не случалось, теперь даже рада, что стала голосом всех женщин, которые сталкивались с харассментом на работе, но не могли об этом рассказать.
Через день Инга отправилась на интервью к Арефьевой.
Продюсер Татьяна велела ей приехать к семи вечера на Электрозавод, подойти к подъезду номер пять и позвонить. Инга редко бывала в этом районе Москвы, и здание Электрозавода ее поразило – оно занимало целый квартал и напоминало настоящий замок. Инга опаздывала, да еще долго не могла найти пятый подъезд. Когда она наконец позвонила Татьяне, то готовилась услышать в трубке сдержанное недовольство, но Татьяна разговаривала с ней так же любезно, как раньше.
Она спустилась за Ингой и повела ее через проходную вглубь здания, а потом на четвертый этаж. Внутри Электрозавод поразил Ингу даже больше своей потрепанной советской монументальностью – бесконечные коридоры с высоченными потолками, двери, похожие на ворота, мозаичные полы. Пока они шли, Татьяна не уставала говорить Инге комплименты. Она была очень полной, с короткой стрижкой, и ее высокий мелодичный голос звучал так чужеродно, словно она украла его у какой-то русалочки.
Ингу действительно завели в гримерную и сдали на руки визажистке. Визажистка усадила Ингу на высокий барный стул перед зеркалом, по периметру подсвеченным круглыми белыми лампами. Инга видела такие в бэкстейджах фильмов или модных показов. В ней снова зашевелилось тщеславие, но она строго напомнила себе, зачем сюда пришла.
Студия оказалась в точности такой, как Инга и представляла: огромная, пустая, с шершавыми кирпичными стенами. В центре на полу лежал ковер, на нем на значительном расстоянии друг от друга стояли два одинаковых темно-зеленых кресла. Инга направилась к ближайшему, левому, но ее вежливо усадили в другое. «Маргарита всегда сидит слева», – пояснила Татьяна.
Наконец-то пришла Маргарита. Она оказалась очень высокой, но в остальном полностью соответствовала образу в Ингиной голове: была одета в красный брючный костюм, держалась самоуверенно и очень по-деловому. У нее были идеально прямые белые волосы, падающие по обеим сторонам лица. Даже сейчас, когда она стояла перед ней, Инга как будто видела Маргариту на экране, такая она была четкая, резкая в бьющем сбоку свете, как будто отретушированная. Только запах ее духов напоминал Инге, что это настоящая женщина, а не двухмерное изображение.