В сентябре в нашу компанию пришла новая сотрудница. Учитывая, что ее публичные фейсбук-посты легли в основу этого разбирательства, я считаю себя вправе назвать ее – Инга Соловьева. Инга сразу проявила себя хорошо: быстро схватывала, подключилась к важному проекту и очень помогла. Поэтому я принял решение взять ее в штат раньше, чем закончился испытательный срок. Теперь я думаю, что, возможно, она неправильно поняла меня тогда и увидела в этом намек на мое особое отношение.
Почти сразу Инга стала проявлять ко мне интерес, выходивший за рамки обычной рабочей коммуникации. Например, однажды в баре, где мы сидели с коллегами, она, оставшись со мной наедине, вдруг стала поглаживать меня по руке. Я был изумлен, Инга, кажется, сама смутилась и быстро ушла. Однако двусмысленные ситуации повторялись: мы оказывались в пустом офисе вдвоем, разговаривали в моем полутемном кабинете, Инга делилась со мной историями из личной жизни. С сотрудниками у меня всегда были исключительно деловые отношения, поэтому Инга своим поведением выделялась, но я его не пресекал. Поначалу это казалось мне своеобразной игрой. Я считал, что, так как мы оба понимаем – романтическая связь между нами невозможна, это не более чем развлечение, ненавязчивый флирт.
Однако грань между игрой и реальностью в итоге стерлась. На работе мы отмечали мой день рождения, Инга приехала, когда остальные уже разошлись. Мы опять оказались вдвоем. Мы пили, разговаривали, много смеялись. Было уже поздно, и я предложил проводить Ингу домой. Это казалось мне естественным, ведь она задержалась из-за меня. У ее дома мы оба медлили прощаться, а в итоге поднялись к ней в квартиру, где занялись сексом. Было ли это решение добровольным с обеих сторон? Абсолютно. Было ли оно правильным? Нет, и тут я беру на себя полную ответственность. Я не должен был терять контроль над ситуацией, но алкоголь, внимание красивой девушки и ее явное желание сыграли свою роль.
На следующее утро я сожалел о произошедшем и думал о том, что всех подвел. Руководитель не имеет права так себя вести. Мне было стыдно перед Ингой. Что бы она ни делала, я-то уж точно должен был соблюдать дистанцию. Наступили выходные, мы больше не виделись. Я решил, что мы оба предпочитаем обо всем забыть и вести себя так, как будто этого не произошло. Но вскоре оказалось, что у Инги другое мнение. Она продолжала искать встреч со мной на работе, была явно расстроена, что я не отвечаю, а в итоге даже приехала ко мне домой под предлогом того, что нужно привезти какие-то документы. И так я снова поддался. К этому моменту я действительно уже был увлечен Ингой и надеялся, что мы сможем провести четкую грань между работой и личной жизнью. Да, нетипичные и, честно говоря, сомнительные отношения, но тогда мне казалось, что все получится, ведь мы оба этого хотим.
Несколько месяцев так и было. Я старался сохранять баланс, не смешивая рабочее и личное, и, кажется, это получалось. Но постепенно ситуация опять начала выходить из-под контроля. Инге хотелось публичности, признания своего статуса моей девушки, в том числе среди коллег в офисе. Я же считал, что это может только повредить. У нее уже и так портились отношения с другими сотрудниками. Кто был в этом виноват, не мне судить, но как начальник я замечал внутренние трения. Постепенно наш конфликт нарастал, мы ругались по рабочим вопросам и наконец в мае расстались. Я был разочарован и расстроен, но считал, что так, возможно, будет лучше.
Однако Инга не пожелала смириться. Она убедила себя, что после расставания я веду себя предвзято. Это, конечно, было не так. Несмотря на разрыв, я по-прежнему очень тепло к ней относился. Инга попыталась перевестись в другой отдел. Новая должность не отвечала ее компетенциям, и такое решение выглядело как жест отчаяния, которым она хотела то ли вернуть меня, то ли наказать. Когда руководство спросило меня, что я думаю о переводе, я ответил честно, что это будет ошибкой. Ингу оставили на прежнем месте, и тогда она, видимо, окончательно решила меня проучить.
Она обвинила меня в домогательствах. Из ее постов следует, что я чуть ли не изнасиловал ее после того, как проводил до дома, что, однако, не помешало ей потом встречаться со мной несколько месяцев. Бессмысленно доказывать ложность этих обвинений – никого, кто бы подтвердил правоту одного из нас, тем вечером, конечно, не было, но не могу не обратить внимания на саму их парадоксальность. Посчитав, что этого мало, Инга следующим постом обвинила меня в домогательствах к другой сотруднице. Когда я читал это, у меня буквально волосы встали дыбом. Если в первый раз я мог списать все на ее обиду, расстроенные чувства, ложную память и ошибки восприятия, то во второй раз это была сознательная ложь. Руководство, естественно, тут же вызвало эту сотрудницу на разговор, и она была потрясена не меньше моего. Между нами с ней никогда не существовало других отношений, кроме рабочих. Ничего, что можно было хотя бы истолковать как приставание – некорректный комплимент или двусмысленную шутку, я тоже никогда не позволял.
Руководство опросило всех сотрудников, проанализировало всю мыслимую документацию, чтобы найти следы моего злоупотребления полномочиями, но ничего не обнаружило. Обвинения в домогательствах тоже не подтвердились, поэтому сегодня меня восстановили в должности. Не буду скрывать, это как гора с плеч, и я очень рад, что теперь могу говорить обо всем открыто. Инга также продолжит работать в компании. Я сам на этом настаивал. Я по-прежнему считаю, что, даже учитывая все последние события, это и моя вина тоже. Как руководитель я не должен был этого допустить. Я еще раз приношу свои извинения всем, кого эта ситуация задела. Это стало для меня хорошим уроком.
Однако за последнюю неделю я понял еще кое-что: мы живем в новой реальности. Я не буду сейчас оценивать, плохая она или хорошая. Я считаю злоупотребление властью и любые формы домогательств недопустимыми и глубоко уважаю всех женщин, которые не боятся говорить об этом. Они меняют наш мир к лучшему. Однако сам я оказался по другую сторону баррикад и не могу закрыть на это глаза. Несправедливые обвинения едва не стоили мне работы и репутации. Слова, сказанные сгоряча или в отместку, могли перечеркнуть всю мою дальнейшую жизнь, если бы их приняли на веру без всяких доказательств. Мне очень повезло, что мои коллеги проявили щепетильность и разобрались в ситуации, но увы, часто происходит по-другому. Я считаю это опасной тенденцией.
Когда слышишь о таких историях, они кажутся чем-то очень далеким, но когда сам оказываешься внутри, понимаешь, насколько ты на самом деле зависим от общественного мнения. Поэтому я понял, как важно сохранять беспристрастность – на какой бы стороне ты ни оказался».
Инга прочитала последнюю строчку и обмякла в кресле. Несмотря на то, что, читая, она впивалась глазами в текст и иногда даже шевелила губами, проговаривая слова, они моментально изгладились из памяти. Это было все равно что смотреть на полотно какого-нибудь импрессиониста с близкого расстояния – видишь отдельные мазки, а целиком картина ускользает. Инга отмотала пост на начало, но не смогла заставить себя его перечитать. Ее взгляд просто блуждал по абзацам, выхватывая отдельные слова.
Пост был опубликован полчаса назад, и под ним уже образовывались комментарии.
«Наконец-то! Самое правильное – это рассказать все как есть. Спасибо!»
«Илья, ты лучший. Поддерживаю тебя полностью. Хорошо, что все закончилось!»
«Очень сильный пост. А девушке должно быть стыдно».
«Эта «новая этика» буквально разрушает жизни. Наконец-то кто-то об этом сказал. Сделать комплимент нельзя, прикоснуться нельзя, даже посмотреть – и то нельзя. А как люди вообще должны знакомиться, заводить отношения?»
«Когда я только прочитала эту мадам, сразу сказала: какой бред. Я знаю тебя десять лет. Ты неспособен на аморальный поступок. Обнимаю!»
«Его оклеветали, и ему еще приходится извиняться. Вам не в чем каяться, это обычное поведение при поиске партнера. Ханжи и радфемки пусть истекают ядом. Они, если б могли, вообще секс запретили».
Инга скроллила экран вниз и читала, читала, не в силах оторваться. Каждую минуту она обновляла страницу и видела новые комментарии. От количества сердечек, поднятых больших пальцев и эмодзи огня у нее рябило в глазах.
Попадались и те, кто был недоволен объяснением Ильи:
«Омерзительный шовинистский пост. Строит из себя несчастного и во всем обвиняет девушку – она его и соблазнила, и отношения разрушила, и оболгала. А он как будто вообще ни при чем».
«Отношения между начальником и подчиненной – это всегда дисбаланс силы и психологическое давление».
«Она сказала, он сказал… Мы никогда не узнаем, как было на самом деле».
Хотя таких комментаторов было немного, хуже было другое: да, Илью в них осуждали, но ведь и Ингу никто не защищал. Люди верили его посту. Из бесстрашной женщины, не побоявшейся в одиночку выступить против мужского корпоративного мира, Инга превратилась в склочную мстительную истеричку, безнадежно влюбленную в начальника. И без того слабые голоса блюстителей морали, тех, кто все равно считал поступки Ильи некрасивыми, звучали не слишком убедительно, ведь он заблаговременно признал вину и рассыпал по тексту извинения. Охотников мусолить очевидное почти не находилось.
Инга обратила внимание, что Илья в посте не повторял свою ложь про Париж и обходил молчанием вопрос, кто кого бросил. В фейсбуке он решил действовать осторожнее, потому что там ему было что терять. Может быть, боялся, что Кристоф узнает. Кантемиров-то Илье явно поверил и лишних вопросов не задавал. Наверняка он вообще мечтает замести все под ковер.
Кристоф. От одной мысли у Инги скрутило живот. Она даже не думала о Париже. Перед глазами у нее стояла остервенело хлопающая дверь метро, на которую Инга смотрела, прощаясь с ним по телефону. С каким пренебрежением она прощалась! Почему-то именно этот момент – хлопающая дверь и безграничное чувство превосходства, которое Инга тогда испытывала, – сейчас заставлял все ее внутренности сжиматься и переворачиваться от нестерпимого, испепеляющего стыда.