ве узкие кровати, стол и стул, деревянный шкаф, у которого оказалась сломана одна дверца, ванная чистая, но не новая. Окна выходили на лес. Впрочем, тут везде был лес. Чуть в стороне виднелась небольшая беседка.
Ее соседки пока не было, и Инга уже с надеждой подумала, что, может быть, ее и тут оставят в одиночестве. Однако не успела она разложить вещи, как дверь открылась и на пороге показалась женщина лет сорока. Лицо ее было знакомым, но Инга не помнила, в каком отделе она работает и как ее зовут.
Увидев Ингу, женщина помедлила в дверном проеме, но в следующую секунду вошла и сдержанно поздоровалась.
– Нина, юридический, – сказала она, протянув руку.
Инга попыталась ее пожать, но едва коснулась Нининой ладони, как та ее тут же отдернула.
– Инга, внешние коммуникации.
– Я вас узнала.
Инга поняла, что за этими словами скрывается исчерпывающая осведомленность, и замолчала.
Через пятнадцать минут они вместе вышли из номера. Нина обещала показать дорогу к главному дому, куда им всем следовало прийти после заселения. Места вокруг были живописные: повсюду покосившиеся деревянные лесенки, скрипучие мостики, заболоченные пруды. Все выглядело таким же несовременным, как и обстановка номеров, но если комната наводила на Ингу уныние, то снаружи такое очарование запустения радовало глаз.
Главный дом прятался среди деревьев, но узнать его оказалось просто – он был огромным. По форме он напоминал не избушку, как остальные, а скорее корабль с множеством лестниц, открытыми террасами и рядами окон, блиставших на солнце. Дом нависал над обрывом, как будто вот-вот должен был соскользнуть с него и пуститься в плаванье. Внутри царил полумрак и приятная прохлада. На первом этаже столовая, сказала Нина, махнув рукой в сторону двухстворчатых дверей. В каждой створке было небольшое круглое окно на уровне лица, что еще больше усиливало сходство с кораблем. Проходя мимо, Инга заглянула в окошко: столовая была ослепительно белой, с белыми скатертями на столах и белыми стульями. Окна были открыты, и длинные белые шторы надувались от ветра.
Инга с Ниной поднялись на второй этаж в просторный зал, уже забитый людьми. Нина тут же куда-то ускользнула, а Инга, найдя глазами Аркашу, направилась к нему. Весь ее отдел сидел там же. Заметив Ингу, все замолчали, потом кивнули ей. Алевтина убрала свою сумку со стула, освобождая Инге место.
Сначала долго и очень нудно выступал Кантемиров, говоря что-то о вызовах, предстоящих компании, и о том, как важно сохранять сплоченность и быть настоящей командой. Инга взяла лежащий перед ней блокнот с ручкой и принялась рисовать узоры.
Потом столы и стулья подвинули к стене и начали тренировать ту самую сплоченность. Всех в случайном порядке разбили на группы, вручили каждому по карточке, на которой была нарисована бессмысленная, а на Ингин взгляд – отчетливо шизофреническая картинка. Нужно было объяснить своим товарищам по команде, что на ней изображено, не показывая сам рисунок. Картинки были каким-то образом связаны, и требовалось найти человека, чья карточка предваряет твою, и человека, чья карточка за твоей следует. Побеждала команда, первой сумевшая выложить карточки в порядке, образующем связную историю. У Инги была нарисована лестница в небо, слоны на длинных ногах и падающий вниз головой мальчик в тельняшке в ярко-красную полоску.
Суть игры была очевидна: нужно было как можно больше общаться. Этого Инге категорически не хотелось. Саму идею таких тренингов она считала глупой, но в ее нынешнем положении она казалась и вовсе самоубийственной. Поэтому Инга объявила молчаливый бойкот: отошла в сторону и наблюдала за своими коллегами, скрестив руки, с выражением мрачного презрения на лице. От всего этого сходство со школьными годами только усиливалось. Инга понимала, что ведет себя как ребенок, но присоединиться к хохочущим коллегам ей мешали упрямство и страх.
Через пять минут оказалось, что стоять в стороне еще глупее, чем играть. Пока остальные метались по залу, смеялись, выкладывали подошедшие пары карточек на полу, она одиноко дулась в углу. Ей уже хотелось, чтобы кто-нибудь к ней подошел – персональное приглашение позволило бы ей, не потеряв достоинства, влиться в игру, но Ингу словно не замечали. Она вполне допускала, что на нее в самом деле просто не обращают внимания, но голос в ее голове нашептывал ей, что это намеренно. Никто не хотел с ней знаться. Все старались ее изгнать. Глаза у Инги защипало.
Победила команда, в которой был Илья. Инга заметила его, только когда одна из групп взорвалась криками и торжествующе вскинула руки. Он стоял в центре и улыбался. Потом цельную историю сумели сложить и остальные. Инга подошла и незаметно положила свою карточку в цепочку других без всякого смысла, просто чтобы ее не обвинили в том, что, простояв столбом, она саботировала игру. Ее команда, впрочем, так и не успела справиться с заданием за отведенное время.
Дальше все снова расселись и принялись обсуждать результаты. Почему у одних получилось быстро? Что проигравшим надо было сделать по-другому? Участники поднимали руку, брали микрофон и совершенно серьезно излагали свой взгляд на выигрышную стратегию. Ингу опять накрыло чувство глубокого презрения и даже некоторой жалости: взрослые люди, а спорят про карточки с картинками. Общий вердикт был такой: побеждает команда, в которой находится сильный лидер, сумевший эффективно организовать игровой процесс. В команде, собравшей историю первой, таким признали Илью. Он встал и шутливо раскланялся, прижимая руку к сердцу и по-прежнему обворожительно улыбаясь. Инга стиснула зубы и заставила себя посмотреть в сторону.
Так прошел весь день. Игры чередовались с походами в столовую и более формальными занятиями вроде сессии вопросов руководству и всяких объявлений. Например, начальница отдела дизайна сообщила, что головной офис постановил заменить цвет в их логотипе с фуксии на мадженту. Инга, на всякий случай загуглив оба, тяжело вздохнула.
Она говорила себе, что пока эта поездка полностью оправдывает ее ожидания: ей было скучно, неловко и временами обидно, но хотя бы никакой катастрофы не случилось. Во время обеда Инга разузнала, что завтра в три они уже поедут в Москву, и это значило, что ей нужно пережить только сегодняшний вечер и завтрашнюю первую половину дня. В ее жизни бывали дни тяжелее.
Вечером все перешли на крышу, где стояли столы, накрытые для фуршета. Воздух был теплым и как будто тягучим после дневной жары. Инга взяла себе бокал белого вина и стала у края крыши, облокотившись на поручни. С первым же глотком на нее снизошла необъяснимая благодать, какой она не испытывала уже несколько недель. Все сейчас было ладно и правильно: теплый нежный вечер, ледяной бокал, приятно холодивший пальцы, запах нагретого леса, голоса людей за спиной. Они обволакивали Ингу, но не вторгались к ней. Она закрыла глаза, и темнота под веками ощущалась теплой, розоватой от светившего на них солнца. Инга не сомневалась, что это обманчивое спокойствие долго не продлится – слишком уж резко оно наступило, но была благодарна даже за такую передышку.
Передышка и в самом деле оказалась короткой. Опьянение вскоре разъединило Ингу с остальными. Голоса за спиной начали звучать громче, то тут, то там вспыхивал смех и громкий визг, кто-то разбил бокал. Инге же алкоголь вернул жалость к себе, она ощутила себя покинутой и ненужной. Люди волновались вокруг нее, как море, а она была щепкой, которая не могла ни потонуть, ни раствориться и только неприкаянно носилась по волнам.
Сгустилась темнота, на крыше зажгли лампочки. Листва растущих рядом деревьев окрасилась в теплый зеленый цвет, но глубина леса тонула во мраке и иногда волновалась от налетающего ветра. Инга хотела бы этим наслаждаться, веселиться со всеми, громко хохотать, любоваться, но не могла. На столе рядом стояла недопитая бутылка вина, и, подхватив ее, Инга тихонько спустилась с крыши. Одиночество среди людей из приятного, как в начале вечера, стало болезненным, поэтому она решила, что теперь ей поможет только по-настоящему остаться одной.
Она не спеша направилась к своему домику. Приблизившись, Инга вспомнила про беседку, которую видела из окна, и свернула к ней. Беседка была ярко освещена, но пуста. Из нее все вокруг казалось погруженным в густую плотную мглу – ни очертаний леса, ни очертаний дома, в котором не горело ни одного окна, было не различить. Слышался только ветер, время от времени ерошивший листву, и иногда, совсем издалека, голоса на крыше. Инга села на скамейку и налила себе вина, глядя туда, где был лес. Когда ветер стихал, до нее доносился стрекот кузнечиков.
Оставшись одна, она надеялась вернуться в то же умиротворение, что посетило ее в начале вечера, но ничего не выходило. Каждый взрыв смеха, который доносил ветер, причинял Инге почти физическую боль. Между нею и этими счастливыми людьми пролегала пропасть. Она опять чуть не заплакала – действие вина. Инга облокотилась на стол и подперла голову руками, понуро глядя перед собой. Конечно, ей надо уволиться. Другого выхода нет. Ничего здесь ее больше не ждет. Инга неожиданно почувствовала щемящую печаль, даже тоску, как будто еще несколько часов назад не содрогалась от презрения к окружавшим ее людям. Здесь, в беседке, ей казалось, что ее отделила от них случайность, фатальное стечение обстоятельств, в котором никто не виноват, и в эту минуту она искренне грустила, что судьба распорядилась так.
Раздался хруст гравия на дорожке, и Инга резко обернулась. Из-за контраста между светом в беседке и тьмой вокруг разглядеть ничего было нельзя. Шаги приблизились, а потом человек материализовался в круге света. По ступенькам в беседку поднялся Илья.
В первую секунду Инга испугалась, но теперь, узнав его, неожиданно ощутила облегчение, и эти два чувства, подогретые вином, тут же сплавились в ней в щекочущее, трепещущее возбуждение. Илья сел рядом, глядя не на нее, а перед собой, в лесную темень. От волнения у Инги захватило дух, словно она оказалась на гребне волны, и, сама не понимая, что делает, она пододвинула к Илье бутылку вина. Он покосился на ее руку, а потом взял бутылку и сделал глоток прямо из горла.