Инга помотала головой.
– Тогда у вас наверняка есть вопросы. Мой метод называется интегральное нейропрограммирование. Вам он знаком?
Инга опять помотала головой. Она не имела представления ни об этом методе, ни о любом другом. В ее воображении все встречи с психологами были одинаковы: специалисты в очках и с блокнотом слушали сопливые рассказы клиентов, возлежавших на кушетке. Название «интегральное нейропрограммирование» ей, впрочем, понравилось. Оно казалось солидным.
Анна принялась рассказывать. Инга честно слушала первые несколько минут, но из-за монотонности ее голоса вскоре потеряла нить. Ее начало раздражать, что Анна говорит так долго и неинтересно. Она шла сюда не для того, чтобы ей читали лекцию о психологии. На стене висели часы. Инга видела их краем глаза, но стеснялась посмотреть в открытую – Анна не сводила с нее глаз, когда говорила.
– Хотите ли вы узнать что-нибудь еще? – наконец спросила она.
Инга неопределенно пожала плечами.
– Что, например?
– Что угодно. Понятно ли вам, как мы построим нашу работу. Или, может быть, вы хотите спросить про мое образование или опыт.
– Нет-нет, ничего такого.
Инге хотелось только поскорее перейти к сути, а спрашивать про образование и вовсе казалось невежливым. Это как будто выдавало в ней сомнения. Уж если эта Анна заседала в кабинете в клинике, то и так понятно, что какие-то дипломы у нее имеются.
– Тогда расскажите мне про вас. С чем вы ко мне пришли?
Инга вздохнула, собираясь с мыслями. Ее взгляд остановился на цветах на столе. Наверное, все-таки искусственные. Смотреть на Анну она избегала, потому что чувствовала, что та пристально ее изучает, и не хотела встречаться с ней глазами.
– Ну-у-у… Это сложно сказать. Так быстро не ответишь.
– Мы никуда не торопимся.
«Это ты никуда не торопишься, – недовольно подумала Инга. – А у меня сессия пятьдесят пять минут, из которой, наверное, уже половина прошла».
– Ну… У меня проблемы на работе.
Анна хранила молчание, продолжая на нее глядеть. Она не пыталась помочь. Инга вздохнула еще тяжелее.
– Там произошел скандал. Из-за него у меня осложнились отношения с коллегами.
– Ваша проблема с этим связана – с отношениями с коллегами?
Инга удивилась, что Анна не спрашивает, какой скандал.
– Моя проблема скорее в том, как на меня это влияет.
– А как на вас это влияет?
– Я стала плохо спать. Думаю, это связано. Не могу заснуть и все время думаю. Я почти ни с кем не общаюсь. Мне одновременно и хочется, и нет. В итоге провожу время дома, но тоже толком ничего не делаю, только опять же все время думаю. Мысли ходят по кругу, и я от них уже устала. Я вообще как будто от себя устала, но никуда не могу деться, я ведь все время ношу себя с собой. Можно устать от себя?
– Можно устать от чего угодно, но судя по тому, что вы говорите, вы устали не от себя, а от повторяющихся мыслей. О чем вы думаете?
– О том, как можно было бы все изменить.
– И как-то можно?
– Нет. Я пытаюсь представить, как мне надо было повести себя в прошлом, чтобы ничего этого не случилось. В какой момент все пошло не так.
Анна записала что-то в блокноте. У нее и правда был блокнот. Инге стало одновременно приятно (вот как ее внимательно слушают) и тревожно (может быть, она по-настоящему больна?).
– Вы говорите, что почти ни с кем не общаетесь, – продолжила Анна. Подняв глаза от блокнота, она опять уставилась на Ингу. У нее был не то чтобы тяжелый взгляд – обычно под этим подразумевают недружелюбие, которого Анна была лишена, как и всех прочих эмоций, – но какой-то цепкий. Когда она наводила его на Ингу, та терялась, как будто ее неожиданно застали врасплох. – У вас обычно большой круг общения?
– Да не очень. У меня есть близкий друг. Несколько знакомых, с которыми я нечасто вижусь. Парень… был. Мы с ним расстались. Мать.
– Какие у вас отношения с матерью?
«Ну начинается», – подумала Инга.
– У меня с ней нормальные отношения, – сухо ответила она. – Мы не лучшие подружки, но вполне понимаем друг друга. Наше понимание заключается в том, что мы стараемся не лезть друг к другу в жизнь.
Анна опять принялась что-то быстро строчить в блокноте.
Инга решила, что ей нужно сходить к психологу, чуть больше недели назад. Это был ее белый флаг, знамя окончательной капитуляции. Как она и говорила когда-то Мирошиной, она не отрицала саму идею – бывают же у людей настоящие травмы: катастрофы, смерть близких, чудовищные разводы. Депрессия опять же бывает. Инга не была дремучим скептиком. Она вполне допускала существование депрессии как болезни, подтвержденной врачами, но верила в нее примерно так же, как верила в существование атомов: удостовериться не может, но в учебниках врать не станут.
Однако ни с кем из ее знакомых жизнь не обходилось особенно жестоко, поэтому представить, что им требуется настоящая помощь, Инга не могла. Она списывала повальное увлечение психологами на дань моде. Кроме того, платные разговоры казались ей недвусмысленным подтверждением того, что у человека просто нет друзей, с которыми он может поговорить даром. Это соображение было особенно постыдным и заставляло Ингу избегать психологов вдвойне. Все заверения, что эти визиты – такая же забота о себе, как походы в спортзал, Инга считала самооправданием.
Злосчастная Маргарита Арефьева тем не менее пошатнула ее уверенность. Невозможно было представить, чтобы такая независимая волевая женщина шла на поводу у толпы. Впрочем, последующие события заставили ее очарование в глазах Инги поблекнуть, и она уже не так торопилась во всем Маргарите подражать.
Проблема была в том, что навязчивые мысли в самом деле не давали ей покоя. Инга надеялась, что они прекратятся, как только она примет решение, что делать с работой, но хотя оно наконец было принято (Инга выбрала не увольняться), они никуда не делись. Стало даже хуже, потому что теперь к неотступным сомнениям, правильно ли она поступила и можно ли было что-то изменить, добавилось кое-что еще, куда более страшное и гораздо менее решаемое.
Это началось с той ночи на турбазе. Идея, посетившая Ингу в беседке, так напугала ее, что она действительно стала плохо спать, чего отродясь не бывало. Это была не идея даже, а только едва уловимый проблеск идеи, но хотя Инга ни разу не проговорила ее словами и даже не позволяла себе больше думать в том направлении, в ней что-то как будто сдвинулось. По ночам она часами лежала в постели, уставясь в потолок, а утром чувствовала себя выжатой как лимон, но первое, что происходило, когда она разлепляла глаза, – мысли снова шли по кругу. Любое ее действие в течение дня сопровождалось одними и теми же вопросами: правильно ли она поступает? Может ли она что-то изменить? Есть ли выход? Даже когда она ненадолго чем-то увлекалась и не концентрировалась на мыслях, они не выключались совсем, а просто стихали, чтобы зазвучать громче, как только она потеряет бдительность.
Сначала Инга предприняла очевидный шаг. У нее ведь были друзья, поэтому она пожаловалась Максиму. Разговор с ним по душам всегда помогал. На этот раз ей тоже ненадолго стало легче, однако выявилась проблема: Инга не могла быть откровенной полностью, как привыкла. Нечто, обитавшее на задворках ее разума, так пугало ее саму, что произнести это вслух было попросту невозможно, а иначе не наступало облегчение. Инга, впрочем, не оставляла попыток. Она хотя бы жаловалась Максиму на все остальное: что не может спать, что постоянно хочет плакать, что устала, что на работе невыносимо. Однако от проговаривания однообразные жалобы только набирали силу, словно овеществляясь.
Инга наивно думала, что ее груз удастся разделить на двоих, но вместо этого он, наоборот, удвоился, давя теперь и на Максима. Поначалу он, как хороший друг, живо вовлекался в Ингины рассказы и пытался советовать, но рассказов не становилось меньше, и к тому же они не менялись. Максим явно стал тяготиться своим бессилием и невозможностью помочь. Инга наконец пожалела его и примолкла.
Вместо этого она решила, что ей нужно под завязку набить свои дни делами, чтобы у нее просто не оставалось времени на размышления. Можно сказать, что она решила начать новую жизнь, полную осознанности и эффективности – всего того, что так любили люди в фейсбуке. Для начала она купила абонемент в спортзал (чего никогда прежде не делала) и принялась исправно ходить в него три раза в неделю – если уж от мыслей не избавится, то хотя бы пресс накачает. Это, кстати, помогло. В течение первой тренировки Инга не могла думать ни о чем, кроме как о желании поскорее оттуда смыться, что, впрочем, вполне отвечало ее целям.
Окрыленная успехом, Инга решила, что нужно пойти и на йогу – говорили же ей, что она прочищает голову. Йога подвела. Она оказалась не такой невыносимой, как подъемы штанги. Впрочем, кое-какой эффект все же был: Ингу хотя бы грела собственная целеустремленность на пути к просветлению. На этой волне она решила еще и бегать по утрам, но тут все же сломалась.
Кроме спорта, Инга скачала себе приложение для медитации и дыхания и честно посвящала этому двадцать минут перед сном; купила онлайн-курс лекций по истории искусств; по выходным отправлялась в длинные прогулки по разным районам, решив, что во что бы то ни стало должна исследовать Москву; скачала себе несколько книг и составила план, за сколько прочитает каждую; нашла в интернете список ста лучших фильмов и составила еще один план – за сколько посмотрит их все; решила вести свой бюджет и откладывать часть зарплаты; наконец, она начала правильно питаться и считать калории – даже купила себе кухонные весы и методично заносила в приложение каждый грамм съеденных углеводов. Чтобы бороться с бессонницей, Инга постановила, что ей нужно очень рано вставать, тогда вечером она будет мгновенно погружаться в сон, обессиленная.
Все это действительно некоторое время работало. Инга просыпалась в шесть утра, делала зарядку, завтракала (теперь она каждое утро впихивала в себя яичницу или овсянку, как того требовало правильное питание), пила травяной чай (по тем же самым причинам), читала по пути на работу (а не слушала музыку), в офисе ела принесенную с собой еду (это удачно решало проблему совместных обедов), вечером отправлялась в спортзал, или на йогу, или в крайнем случае домой, где усаживалась смотреть лекцию или черно-белые фильмы двадцатых годов, потом медитировала и рано ложилась спать. Прежние мысли, на которых она была зациклена, такого удара не выдержали, но беда пришла, откуда не ждали. Инга буквально помешалась на подсчете. Она считала все: прочитанные проценты в электронной книжке, съеденные калории, проведенные за медитацией минуты, потраченные деньги. У всего теперь была норма, и если Инга ее не выполняла, то впадала в маниакальную тревожность. Когда ей не удавалось встать в шесть, а только в шесть десять, день уже был испорчен. Если накануне она не успевала приготовить себе обед или ей требовалось купить что-то не учтенное в бюджете, она паниковала.