Глава первая. Харбин
1
Харбин поразил Болохова своим поистине столичным размахом, где больше было от Европы, чем от Азии. Чистые широкие улицы с рядами красивых зданий различных архитектурных стилей, хорошо обустроенные площади и парки; вполне современная набережная Сунгари… За городом – европейского вида дачные поселки… И люди, люди… Это был настоящий русский Вавилон. Осколок старой России. Государство в государстве со своей бюрократией, армией и экономикой. Трудно было поверить, что еще каких-то лет тридцать назад на этом месте ютилась кучка деревенских фанз, вокруг которой были бескрайние заросли гаоляна.
И все-таки это был уже не тот Харбин, который некогда славился своей умиротворенностью. Еще недавно здесь была лишь русская колония, в которую входили осевшие в этом далеком краю бывшие строители КВЖД, а теперь в этом городе нашли пристанище отступившие с боями из Монголии остатки войск барона Унгерна, Семенова из Забайкалья, Калмыкова со среднего Амура, боевой рати Дитерихса. Среди этих десятков тысяч беженцев, укрывшихся в Маньчжурии, было немало видных командиров белой армии, представителей колчаковской администрации, различных чиновников, подвизавшихся при правительствах всевозможной окраски, часто сменявших друг друга в Забайкалье и на российском Дальнем Востоке. С исходом всей этой армады закончилась изнурительная пятилетняя Гражданская война, а вместе с ней столь же продолжительная иностранная вооруженная интервенция.
…Добравшись до Харбина, Болохов первым делом решил снять номер в какой-нибудь недорогой гостинице и выспаться. Дорога вымотала его так, что он едва волочил ноги. Впрочем, то, что эти китайцы называли здесь дорогой, было больше похоже на вспаханное гусеницами обледеневшее поле. Одни колдобины да ямы. Попутку, которая везла Болохова, трясло так, что от ужаса ухали кишки в животе. А тут еще этот зверский холод. Хорошо, что он взял с собой бутылку ханшина, иначе бы, наверное, околел. Водка была вонючей и отвратительной на вкус, но что было делать – пил. Шофер-китаец откровенно сочувствовал ему, наблюдая за тем, с каким отвращением он каждый раз прикладывался к горлышку, после чего долго не мог прийти в себя, пытался справиться с тошнотой.
То и дело навстречу им попадались колонны грузовиков с солдатами и тягачи с пушками и крупнокалиберными минометами на прицепе. Куда это они? – спрашивал Александр водителя, но тот или не понимал его или просто не хотел говорить правду. Вместо ответа он лишь хитровато улыбался и заученно повторял: «Хоросе, друга, осень хоросе…». Но Болохов и без того понял, что вся эта рать движется к российским границам. «Значит, тут и впрямь что-то назревает, – с тревогой подумал он. – Интересно, а как себя чувствуют русские в Харбине, видя, как над ними сгущаются тучи? Хотя кому-то это и по душе. Тем же, к примеру, боевикам из “Русского общевоинского союза”… А еще атаману Семенову, который спит и видит себя правителем Сибири. Все они живут на японские деньги, ну а деньги, как известно, нужно отрабатывать. Поэтому случись на границе какая заваруха, вся эта огромная армия выступит на стороне китайцев, а там, глядишь, и японцы подтянутся. И тогда что, снова война?..»
Но для Болохова, можно считать, эта война никогда и не кончалась. Только его фронт незримый. Но и там проливается кровь, и там вершатся великие дела и решаются судьбы людские. Вот и в Харбин он едет не на прогулку, а чтобы продолжить эту незримую войну, где, как и в большой войне, существует своя стратегия и тактика. Ну а побеждает здесь, как и положено, тот, кто лучше к этой войне подготовлен и кто обладает большим талантом стратега.
…Бродить по хорошо иллюминированным улицам города для Болохова было рискованно, потому как у него не было при себе никаких документов, кроме «липового» удостоверения сотрудника одной из центральных советских газет да еще записки, которую Миязаки велел вручить лично в руки некоему господину Наямото из японской военной миссии в Харбине, так что он легко мог стать желанным трофеем для любого полицейского или военного патруля. Ведь город в последние годы стал, по сути, враждебной для советских людей территорией, где правили бал бывшие белогвардейцы, которые жили в дружбе и согласии с местной китайской администрацией и полицейскими.
Попросив шофера высадить его на окраине города, где располагались бедные городские кварталы и где многое еще напоминало о начале строительства КВЖД, те же циновочные домишки, Болохов отправился на поиски гостиницы, и уже скоро он понял, что в Китае снять угол так же легко, как найти Большую Медведицу на небе. Рта не успеешь открыть, как на тебя обрушивалась лавина всевозможных предложений. И главное, все здесь было рассчитано на любой вкус и кошелек. Хочешь комфорта – получишь комфорт, нет для этого денег – найдется что-нибудь и для тебя. При этом жить ты будешь не обязательно в гостинице – здесь, в Китае, любой дом гостеприимно распахнет для тебя двери – только плати.
Однако, несмотря на то, что угол в частном секторе стоил гораздо дешевле, чем в самой захудалой гостинице, он все же остановился на последнем варианте. Живя у кого-то на постое, постоянно находишься в окружении чужих людей, а ему нужен был покой.
Гостиницей служил бывший железнодорожный барак, однако она была вполне пригодна для скромного проживания. Единственным ее недостатком было то, что здесь отсутствовал теплый сортир, но это такая мелочь по сравнению с тем, что здешние постояльцы испытывали по ночам, в полном смысле слова сражаясь с полчищами голодных клопов.
…Болохов проспал почти целые сутки. Встал только к вечеру следующего дня и понял, насколько он голоден. При гостинице ничего похожего на буфет или ресторан не оказалось. Однако ее хозяин, сухонький пожилой китаец с реденькой седой бородкой, на котором смешно, словно на пугале, висел синий поношенный халат, а голову прикрывала маленькая восточная шапочка, сообщил ему на плохом русском, что вокруг полно всякого рода закусочных, где он может недорого поужинать.
В самом деле, таких заведений тут оказалась целая прорва. Они сплошной чередой шли вдоль улиц и переулков, при этом не заметить их было невозможно: их выдавали огромные бумажные фонари, которые висели над входом. Выбирай, как говорится, – не хочу. Желаешь отведать китайскую кухню – ступай на красный фонарь, монгольскую – на синий. Ну а если хочешь европейской изысканности и шика – тогда иди в русский ресторан.
Но шиковать Болохову было, по сути, не на что. В конце концов не может же бывший простой советский служащий, которого он должен был изображать, иметь при себе кучу денег. Так, мелочишка, которую он вроде того что скопил на черный день.
Ужинал он в маленькой харчевне, где, кроме него, больше никого не было, если не считать невысокого средних лет китайца с наполовину бритым черепом и косичкой за спиной да застенчивой, похожей на серую мышку женщины, которая, по-видимому, была его женой. Как и на большинстве здешних китайцев, на них были пошитые из дабы синие рубахи и штаны, а на ногах матерчатые тапочки. Усевшись поодаль, они с интересом и вниманием наблюдали за тем, как их единственный посетитель уплетает за обе щеки рис, приправленный соевым соусом, запивая его легким харбинским пивом. Поведи он сейчас бровью – и они тут же бросятся выполнять любое его желание – только бы посетителю понравилось у них.
– Вкусно, – орудуя алюминиевой ложкой – попытался есть палочками, но у него ничего из этого не вышло, – проговорил Александр. В ответ доброжелательные улыбки и подобострастные кивки.
– Хоросе!.. Вкусно, вкусно… Хоросе!
Только бы этот русский оценил их труд! Только бы он еще что-нибудь заказал, говорили их почти счастливые глаза. Однако тот довольствовался малым. Странно! А ведь по виду не скажешь, что он беден. Мог бы вдобавок ко всему и свинину в кисло-сладком соусе заказать или ту же курицу «по-гунбао». Но русский, доев рис и допив пиво, больше не стал ничего заказывать. Рассчитавшись, он ушел, оставив за спиной разочарованные взгляды китайцев.
Выйдя из харчевни, Болохов огляделся. То была неширокая улочка, утопавшая в сизой морозной дымке, сквозь завесу которой, словно вода через толстый слой песка, робко просачивался свет редких электрических фонарей. Здесь жил, по всему было видно, небогатый люд, скорее всего, бывшие строители дороги, которые потом так и остались в этих местах. Жилища все были сплошь ветхие и деревянные, вдоль которых пролегали под стать им скрипучие дощатые тротуары. Ни извозчиков, ни шума автомобилей – тишина. Однако стоило Болохову чуток углубиться в городские кварталы, как картина стала резко меняться. Вместо узких улочек появились хорошо освещенные проспекты с красивыми, вполне современными зданиями. Здесь даже в этот сумеречный час было довольно оживленно. Толпы людей, светящиеся огнями витрины магазинов, извозчичьи пролетки с фыркающими на бегу лошадьми, визгливые тормоза авто – все это не могло не волновать Болохова, с детства привыкшего к городской суете.
В гостиницу возвращаться ему не хотелось. Он выспался, а больше там и делать было нечего. Решил подышать волнующим и одновременно таким тревожным воздухом чужого азиатского города. Подняв воротник пальто, он спрятался в тени какой-то аркады и оттуда стал с интересом наблюдать за происходящим. Рабочий день закончился, и об этом еще час назад возвестили протяжные гудки заводских труб, разбудившие в Болохове ностальгические чувства. Так же вот и в его родном Питере два раза в день сотрясали воздух протяжные гудки, отмечая начало и конец рабочего дня.
Вот мимо него прошли две молоденькие дамочки, одетые в черные котиковые дошки, оставив после себя едва уловимый запах тонких духов. Наверное, задержавшиеся на работе служащие какой-то конторы, решил Александр. Следом, по-стариковски шаркая, проковылял далеко еще не старый гражданин в шубе. Таких, как он, в России называют ростопчами, вспомнил Александр. Ну есть же люди, у которых с детства старческая походка. Потому и ростопча…
А вот это, наверное, муж с женой. Идут не спеша – видно, никуда не торопятся. Но почему? Человек всегда должен куда-то спешить, – потерев перчаткой замерзший нос, думал Болохов. Из дома на работу, с работы домой… Не домой – так на собрание какое-нибудь или митинг. Или у них здесь этого нет? Тогда им легче живется. Они тут вообще ведут себя так, будто бы в мире ничего не происходит. А на самом деле все очень серьезно. Вот и здесь со дня на день может начаться война. А они ухом не ведут…
Так он и стоял, пока окончательно не замерз и не застучал зубами. Только после этого он решил вернуться в гостиницу. По пути купил у мальчишки-разносчика вечерний номер «Русских ведомостей» – это ему и помогло скрасить остаток дня.
Всю ночь ему снился один и тот же сон – будто бы его арестовывают японцы и, обвинив в шпионаже, приговаривают к смертной казни, и он несколько раз просыпался в холодном поту. Потому так и обрадовался, когда первый луч солнца, пробив морозную мглу, пробрался к нему в комнату через незанавешенное окно и заставил его окончательно пробудиться.
Новый день он начал с того, что позавтракал и, купив в книжных развалах букинистического магазинчика карту Харбина, начал внимательно изучать ее.
Это был огромный мир бесконечных кварталов, улиц, площадей, парков, вокзалов, среди хитросплетений которых бежали голубые вены ручьев и речушек, которые поглощал в себе широкий шлейф Сунхуацзян, или, как ее называли русские, Сунгари. И все это было пронизано во все стороны света черно-белыми стрелами железной дороги, вкруг которой, в общем, и восстал этот город из небытия.
Большинство названий улиц Болохову ни о чем не говорили. Город-то, как там ни крути, китайский, соответственно и география здесь чужая. Цзяньго Цзе, Хаси Дацзе, Уаосин Лу, Вайцзин Лу… Но вот среди этих незнакомых названий появляется что-то родное: улица Гоголя, Свято-Николаевский кафедральный собор, Покровский собор, Иверский храм, площадь Архитектуры, храм Святой Софии, отель «Модерн», фирма «Чурин», Центральный проспект, зоопарк, Харбинский политехнический институт… А вот и то, что нужно Болохову, – Николаевская улица. Именно здесь находится резиденция местного отделения РОВС, боевики которой не так давно совершили теракт, подложив бомбу в здание советского консульства в Харбине. Правда, ответственность за него никто на себя не взял, однако агентам советской разведки быстро удалось установить истину. В ответ Москва потребовала от своих людей нанести ответный удар. Но пока суд да дело, боевики успели подорвать состав с пшеницей, который был закуплен торгпредством СССР в Китае. Вскоре их жертвами стали двое советских специалистов, работавших на железной дороге, позже был убит представитель торгпредства… В общем, боевики РОВС брали ситуацию в свои руки, пытаясь запугать всех, кто имел в кармане советский паспорт или же кто сочувствовал Советам.
Им помогала молодежь из «Русского студенческого общества», которая называла себя фашистами. В отличие от организации РОВС, получавшей пропагандистскую литературу, в том числе газету «Часовой» из Парижа, у этих были свои печатные издания: газета «Наш путь», пропагандистский ежемесячный журнал «Нация», а также нелегально издаваемый листок под названием «Фашист», главным редактором которых был некто Константин Владимирович Родзаевский, подписывавший свои статьи псевдонимом Факелов.
У Болохова были кое-какие сведения об этом человеке. Так, он знал, что тот в 1924 году окончил Благовещенскую мужскую гимназию, после чего вполне легально выехал в Харбин для дальнейшей учебы на Юридическом факультете – так называлось высшее учебное заведение, дававшее юридическое образование. Там он вступил в «Русское студенческое общество», где сразу проявил завидную социальную активность, выказав при этом свое негативное отношение к советской власти. Все это – и его ортодоксальность мышления и антисоветская направленность мировоззрения – привлекли к нему внимание определенной части студенчества, которое сразу увидело в нем своего лидера.
По данным советской разведки, Родзаевский, действовавший согласно своей антисоветской националистической концепции, был связан с японской военной миссией в Харбине. Японцы обеспечивали его и его товарищей не только нужной литературой, но и поддерживали финансово. Деньги, а также умело поставленная пропагандистская работа в «Русском студенческом обществе», сделали свое дело: молодежь потянулась к Родзаевскому, и уже скоро он стал признанным лидером русских националистов.
На первых порах Москву мало интересовала деятельность этих людей. Ведь до прихода Родзаевского в студенческое общество там занимались в основном лишь тем, что оказывали помощь молодым людям, прибывавшим на учебу в Харбин из других мест. Но когда тот вместе со своим активом создал «Союз национальных синдикатов русских рабочих фашистов» – прообраз будущей Русской фашистской партии, и бросил лозунг: «Советской пятилетке противопоставим фашистскую трехлетку», итогом которой должна была стать ликвидация советского строя в России, тут уж стало не до шуток. Еще больше забеспокоились в Кремле, когда молодые фашисты от слов перешли к делу и взяли в руки оружие. Не случайно, отправляя Болохова в длительную командировку, руководство ОГПУ настоятельно рекомендовало ему не пренебрегать знакомством с лидерами молодежной фашистской организации. Дескать, скорее всего, следующей мишенью для вас станут именно они.
Обстановка в Харбине накалялась. Положение усугублялось еще тем, что в это же самое время зашевелились и китайские военные, которые стали подтягивать к границам СССР и линии КВЖД свои войска. И тогда резидент советской разведки в Харбине получил директивное указание Центра об организации диверсионных групп и отрядов из числа находившихся в Маньчжурии на нелегальном положении чекистов. Те должны были в случае возникновения открытых военных действий парализовать движение на КВЖД путем вывода из строя подвижного состава, подрыва мостов, туннелей, узлов связи и системы снабжения.
Об этом Болохов узнал от связного, адрес которого он все это время держал в голове. Тот, работая под видом торгового агента некой немецкой фирмы, занимавшейся скупкой в Китае бобовых и их переработкой, – в Европе существовал большой спрос на масленичные культуры, чему способствовал неурожай в течение нескольких последних лет пальмовых орехов, – жил в отеле «Модерн». Однако идти к нему было небезопасно – повсюду шныряли шпики и полицейские, – поэтому он решил договориться о встрече по телефону.
2
Встреча состоялась в кинотеатре «Европейский», где показывали «Большой вальс». Взяв билет на вечерний сеанс, Болохов устроился в последнем ряду. Там его и нашел связной. В зале было довольно темно, и лицо его было трудно разглядеть. Тот спросил Александра, где он остановился, и кратко поделился местными новостями. Зная о цели приезда товарища из Москвы, он сообщил ему точный адрес местной организации РОВС, посоветовав при этом быть крайне осторожным и не принимать опрометчивых решений. Если что, сказал, обращайтесь за помощью. И вообще просил докладывать о каждом своем шаге. Ну а коль нужно будет, мы вас сами найдем – адресок-то ваш теперь знаем.
Болохов решил не терять времени даром, поэтому уже на следующий день, дождавшись, когда на город опустятся сумерки, отправился по нужному адресу. План действий созрел у него, можно сказать, прямо на ходу. Он назовется перебежчиком и попросит у руководства организации помощь в получении статуса эмигранта. Коль надо будет – покажет письмо Евстафьева, которое он в качестве главного своего аргумента держит во внутреннем кармане пиджака. А еще у него есть записка Миязаки…
Еще не вечер, но уже и не день. Пока не зажгли фонари, можно было без приключений добраться до места. В полутьме вряд ли остановит патруль, да и полицейские еще в это время сидят в участке и пьют свой зеленый несладкий чай.
К зданию, где располагалась харбинская организация «Русского общевоинского союза», Болохов подкатил на пролетке.
– Вот, мил человек, он самый и есть этот ваш РОВС, – объявил ему извозчик, указывая на двухэтажный кирпичный особняк, и протянул руку за полтинником. На нем был толстый овчинный тулуп, так что мороз ему не страшен, а вот у Болохова зуб на зуб не попадает – до костей промерз, пока добирался до этого проклятого РОВСа.
Возле входа его встретил укрытый башлыком молодой казачок в длиннополой шинели с шашкой на боку и попросил предъявить документы.
– Да нет у меня никаких документов – понимаешь? – взмолился Болохов. – Я оттуда… – Он ткнул замерзшим указательным пальцем куда-то в сторону далекой границы. – Из России…
– Беглый, что ли? – подозрительно посмотрел на него казачок.
– Ну да… беглый! – обрадовался сообразительности парня Болохов.
– Все равно не пущу, – нахмурился казак, преграждая ему дорогу.
– Как же тогда мне быть?.. – с трудом шевеля замерзшими губами, растерянно произнес Александр.
На его счастье в этот момент из здания выходил ротмистр Шатуров. Окинув взглядом незнакомца и спросив, что тому надо, велел ему следовать за собой.
Личная канцелярия генерала Хорвата, куда его привел моложавый брюнет в офицерских погонах, находилась во втором этаже и представляла собой довольно просторное помещение о двух окнах. Болохов поразился тому, насколько по-домашнему уютной и где-то даже праздничной выглядела здешняя обстановка. На окнах со вкусом подобранные шторы, подоконники заставлены горшочками со всевозможными растениями, над головой совсем не канцелярская несколько кокетливая пятирожковая японская люстра, яркий коврик на полу. Даже старые казенные стулья и такой же старый кожаный диван у стены были наряжены в белые накрахмаленные чехлы, а на стоявшем здесь же письменном столе и маленьком канцелярском столике для машинистки был идеальный порядок. И только большая карта Российской империи на стене да висевший над столом начальника личной канцелярии генерала портрет государя императора в золоченой раме говорили о том, что это все-таки служебное помещение.
Где-то в дальнем углу монотонно отмеряли время большие старинные напольные часы. Бросив взгляд на циферблат, Болохов отметил про себя, что он прибыл сюда ровно к половине пятого, когда люди уже живут сладким предчувствием конца рабочего дня. А вот этот ротмистр, поди, решил раньше времени сбежать домой, но не удалось.
– Что случилось, Сергей Федорович? Почему вы вернулись? Вам же вроде господин генерал разрешил отлучиться на полчаса… – оторвавшись от работы, спросила брюнета машинистка, этакая юная зеленоглазая милашка в светлой кофточке.
– Да вот… – ротмистр указал на Болохова. – Человек с бедой к нам пришел…
Девушка удивленно посмотрела на незнакомца. Глаза их встретились. «Боже, какой же он милый! – подумала Лиза. – А худой-то, худой какой! Неужели жена его не кормит?»
Что до Болохова, то его поразило лицо девушки. Оно было спокойным и приветливым. Таких лиц он давно не видел – они остались в прошлом. Лик сегодняшней России – это суровая маска времени. Поэтому лица советских девушек выглядят напряженными и сосредоточенными. Нет, тот мир, в котором живет эта барышня, совсем иной. Ей не надо часами выстаивать в очередях, не надо надрывать душу на всех этих митингах, в ярости потрясая кулаками и сыпля проклятия в адрес врагов революции, в конце концов не надо бояться, что ночью в ее дом ворвутся вооруженные люди и увезут неведомо куда. Здесь люди живут по своим часам. Вон по тем, что спокойно и мерно отстукивают время в углу.
Заметив, с каким любопытством Лиза смотрела на незнакомца, ротмистр засуетился.
– Lise, ты не знаешь, генерал сильно сейчас занят? – указывая взглядом на дверь, за которой находился кабинет руководителя организации, поторопился спросить он.
– Вы что, Сергей Федорович, забыли? У него же там посетитель… – ответила она, не преминув при этом снова бросить заинтересованный взгляд на незнакомца.
Ротмистр внезапно нахмурился. Ему не понравилось то, как его Лиза смотрит на этого блондина.
– Ах, да… конечно… – растерянно проговорил он. – Я же сам к нему проводил господина Наямото… Что ж, подождем… Ну а вы пока присядьте, – указал он Болохову на венский стульчик, который находился у самых дверей и явно предназначался для посетителей.
«Наямото!.. – опускаясь на стул, повторил про себя Александр. – Уж не тот ли это человек из японской военной миссии, которому он должен был передать записку от господина Миязаки? Вот так да! Выходит, они тут все заодно. Впрочем, стоит ли удивляться? У всех у них одна цель – уничтожить первое в мире советское государство».
Шатуров снял шинель и, открыв дверцу стоявшего у входа небольшого гардероба, повесил ее на плечики. После этого он прошел к столу с массивной столешницей и расположился за ним.
– Lise, у тебя, случаем, нет с собой никакой книжонки? – решил он каким-то образом скрасить время. – А то пока генерала дождешься… – произнес он и невольно зевнул. Накануне они с Лизой ходили в театр, а потом допоздна просидели в ресторане. Вернулся домой только за полночь, потому и не выспался.
«Значит, тебя зовут Лиза… Хорошее имя. И оно очень тебе идет», – глядя на сидевшее напротив него скромное создание, подумал Александр.
Тем временем Лиза, порывшись в своей сумочке, с которой она ходила в институт, достала какую-то небольшую книжицу.
– Вот, только томик стихов Ачаира.
– Пойдет! – кивнул ротмистр. – Я люблю стихи Алексея Алексеевича. Помните? «Не сломала судьба нас, не выгнула, хоть пригнула до самой земли. И за то, что нас Родина выгнала, мы по свету ее разнесли», – продекламировал он. – Кстати, Lise, вы знаете, что Ачаир – это литературный псевдоним поэта? Нет? Так вот, настоящая его фамилия Грызов. Это мне начальник нашей контрразведки Одоевцев сказал. Он ведь все про всех знает.
Лиза удивлена.
– Ачаир… – произнесла она. – Как-то странно звучит, правда?
– Так называется сибирская станция, где он родился, – выказал свою осведомленность Шатуров. – Кажется, это где-то под Омском… Между прочим, я однажды слышал, как он читал свои стихи…
– Вы что, бывали на заседании здешнего литкружка? – удивилась Лиза.
Шатуров покачал головой.
– Нет, он тогда выступал в госпитале, куда мы с товарищами привезли подарки для инвалидов.
– Понятно, – кивнула головой Лиза. – Ну а я иногда посещаю «Чураевку»… Это так здешние поэты называют свой литературный кружок, – бросив взгляд в сторону гостя, на всякий случай пояснила она. – Ну а вам?.. Вам нравятся стихи Ачаира? – неожиданно спросила она его.
Болохов пожал плечами.
– Видите ли, я… – Он замялся.
– Скажите уж прямо, что не любите поэзию! – несколько насмешливо произнесла девушка.
Услышав это, Болохов даже обиделся. Чтобы доказать обратное, он начал вдруг читать стихи:
Опять, как в годы золотые,
Три стертых треплются шлеи,
И вязнут спицы расписные
В расхлябанные колеи.
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые —
Как слезы первые любви…
Дочитав до этих строк, Болохов остановился и посмотрел на девушку. Ее глаза выражали одновременно растерянность и удивление.
– Но ведь это же Блок… – негромко проговорила она. – А я… а я веду речь об Ачаире…
Он улыбнулся.
– Вы сказали, что я не люблю поэзию – вот я и решил доказать вам обратное, – произнес он. – К моему большому сожалению, стихов Ачаира я не читал. А вот Блок… Когда-то в юности он был моим кумиром, и я старался не пропускать ни одного его выступления. Да что там! Вся наша питерская молодежь была от него без ума…
– Выходит, мы с вами земляки? – удивленно произнес ротмистр. – Я ведь тоже вырос в Питере.
– Вот как? – гость выразил свою неподдельную радость. – Я очень, очень этому рад…
– Позвольте представиться: Шатуров, Сергей Федорович! Начальник личной канцелярии генерала, – выйдя из-за стола, щелкнул он каблуками и тут же направился пожать руку земляку.
– Александр Петрович Болохов… – поднявшись со стула, в свою очередь, представился гость.
Лиза, с интересом наблюдавшая эту сцену, чуть не прослезилась, когда увидела, с какой теплотой эти двое взрослых мужчин поприветствовали друг друга. Но тут ее кто-то будто бы за язык потянул, и она, сама не зная почему, решила разрушить эту мужскую идиллию.
– Вы, наверное, не местный? – обратилась она к Александру. – Нет? Я так сразу и подумала. Если были бы местным, то уж наверняка бы слышали об Ачаире… Наверное, вы прибыли из Шанхая?..
Это она проговорила с некоторым вызовом – видно, хотела отомстить Болохову за то, что он по своему дикому невежеству ничего не знает о ее любимом поэте.
Шатуров с укоризной посмотрел на нее.
– Ну, полноте, Lise! Какой еще Шанхай? Человек только что прибыл с той стороны… – И Лиза тут же поняла, о чем идет речь.
– Правда? Вот здорово! – восторженно посмотрела она на Болохова, и он увидел, как изменилось ее настроение. – Ну как там?.. Как Москва, как Питер?.. Нет, честное слово, мне даже не верится, что я разговарию с человеком, котрый еще вчера дышал воздухом моей родины…
На глаза девушки навернулись слезы. «Боже, да ведь она еще совсем ребенок, – подумал Александр. – Об этом говорит все – и ее откровенная юношеская восторженность, и этот наивный взгляд, и стремление казаться взрослой… Даже эти слезы, что выкатились из ее красивых зеленых глаз…»
– Lise, дорогая, ну не надо так… Не надо… Успокойся… – проговорил офицер и, подойдя к барышне, погладил ее по голове.
Та фамильярность, с которой ротмистр обращался с ней, не осталась незамеченной Болоховым. Кто они, родственники? А может быть, он ее ухажер? Так или иначе, Болохов, сам того не замечая, стал вдруг подсознательно ревновать девушку к офицеру. «Но ведь это нонсенс!» – подумал он. Ревность обычно существует только там, где есть страсть. А о какой тут страсти может идти речь? Ведь он впервые увидел эту барышню…
Чтобы отвлечь себя от ненужных мыслей, он стал оглядывать обстановку. Его взгляд остановился на тяжелой дубовой двери, ведущей в кабинет председателя местной организации РОВС. «Очевидно, там, за этой дверью, и решаются все дела, после чего гибнут ни в чем не повинные люди», – решил Болохов. Вот бы однажды собрать этих деятелей в кучу да и устроить им Варфоломеевскую ночь. Пуль для всех у него, конечно, не хватит – лучше бомба. Но для этого нужно иметь постоянный доступ в это помещение. Сюда ведь просто так не попадешь – кругом охрана. Значит, нужно войти в доверие к этим людям, а не получится – так пойти другим путем. К примеру, завербовать вот эту барышню, которая глаз с него не сводит, да влюбить в себя. Ведь влюбленная душа, как известно, готова на все…
Он снова блуждал глазами вокруг. «Славно здесь, будто бы это и не казенный кабинет вовсе, а девичья комната, – подумал Александр. – Вот только портрет покойного императора какой-то уж больно потрепанный».
– Я гляжу, досталось этой картине… Вы ее из России вывезли? – обратился он к ротмистру.
Шатуров развел руками.
– Сожалею, но я ничего по этому поводу не могу вам сказать, – проговорил он. – Может быть, с каппелевским обозом прибыла, а может, кто из семеновцев привез… Мы же ее по случаю на барахолке, что на Пристани, купили. Конечно, вид у картины и впрямь непрезентабельный. – Он посмотрел на портрет и вздохнул. – На ней и повреждения имеются, и главное, император не похож здесь сам на себя. Вот и генерал давеча посетовал на это. Надо бы, говорит, художника найти, чтобы переписал. Или хотя бы поправил…
Болохов тут же смекнул, что это его шанс.
– А зачем его искать? Художник перед вами, – произнес он с улыбкой.
– Правда? – недоверчиво посмотрел на него Шатуров. – И что, вам и портреты приходилось писать?
– И портреты, и натюрморты… Я ведь в Академии художеств учился…
– Вот как?! – удивленно воскликнул Шатуров. – Лизонька, ты видишь, как нам повезло! Теперь и искать никого не надо… – Он с благодарностью смотрел на Болохова. – Значит, я не ослышался – вы в самом деле беретесь отреставрировать портрет? – спросил он его.
– Да уж лучше я напишу новый, – ответил тот. – Государь тут и впрямь на какого-то лубочного князька похож. Видно, кустарь какой-то его писал.
– Ну так давайте прямо завтра и начнем, – тут же предложил Шатуров. – Только скажите, что для этого потребуется. Наверное, холст, краски, кисти?.. Что там еще?.. У вас же, как я понимаю, ничего этого нет… А комнату мы вам для работы выделим. На первом этаже у нас есть кое-что подходящее. Надеюсь, вам понравится… А на счет оплаты не беспокойтесь. Сколько скажете, столько и заплатим. Я знаю, как вам сейчас нужны деньги. Вы же не с чемоданом золота сюда прибыли, так ведь? – Он улыбнулся. – Ну вот, думаю, теперь вам и участие генерала не потребуется. Вы же, насколько я понял, за помощью к нам пришли? Вот вам и помощь…
– Спасибо, – произнес Болохов. – Но мне бы еще документик какой получить от вас, а то ведь ненароком арестуют… Тут, говорят, строго с этим.
Лизе вдруг стало жалко незнакомца.
– Сергей Федорович!.. – с мольбой посмотрела она на ротмистра. – Вы уж помогите человеку.
– Да, да, безусловно… Это наша обязанность – помогать соотечественникам, – проговорил он. – Особенно когда это твои братья по оружию… Кстати, на каком фронте вы воевали? – неожиданно спросил он Болохова, не допуская и мысли о том, что тот не воевал.
Этот вопрос застал Болохова врасплох. Он-то был готов и здесь действовать согласно своей легенде, дескать, воевать не пришлось – возил матушку на лечение в Финляндию, но тут перед ним был, если судить по наградам на груди, боевой офицер – разве он поймет его? Сказать, может, вслух ничего и не скажет, но уж презирать с этого момента будет его непременно. А Болохову нужно было, чтобы этот человек проникся к нему симпатией. Ведь он, по всему видно, влиятельное лицо. Что ни говори, а во все времена тот, кто был при таких вот высоких канцеляриях, имел большую власть. Вспомнить хотя бы Тайных дел приказ, личную канцелярию царя Алексея Михайловича, начальник которой контролировал деятельность всех центральных и местных правительственных органов и чиновников, а, кроме того, вел следствия по важным политическим делам и управлял дворцовыми владениями. Порой такие люди имели большее влияние на окружающих, чем сам правитель, а то и могли подчинить себе его волю.
– Я воевал в армии Юденича, – на свой страх и риск произнес он, вспомнив вдруг биографию одного белого офицера, который на самом деле служил у этого генерала, а потом закончил свою жизнь на Лубянке. – Во время похода на Петроград был ранен, помещен в госпиталь. После провала нашей операции под Петроградом в ноябре девятнадцатого госпиталь пришлось эвакуировать в Финляндию. Туда же приехала и моя матушка. Там она сильно заболела, и я, выйдя из госпиталя, вынужден был выхаживать ее.
Этот ответ удовлетворил Шатурова.
– К сожалению, мне не пришлось участвовать в этой операции, – посетовал он. – Но людей, кто воевал в армии генерала Юденича, я знавал. Двое таких даже в моем эскадроне служили. Боевые ребята, ничего не скажешь. – Он вздохнул. – Ну хорошо, сейчас я вам выпишу временное удостоверение члена нашей организации – с ним вы можете спокойно следовать по городу. Чуть позже, надеюсь, я выхлопочу для вас и китайский паспорт.
Он порылся в своем рабочем столе, достал чистый бланк и передал его машинистке.
– Lise, сделай доброе дело… – попросил он, и скоро свеженький документ с печатью организации и автографом генерала лежал у Болохова в кармане.
Поблагодарив Шатурова и раскланявшись с барышней, Александр хотел было уйти, когда дверь генеральского кабинета распахнулась и оттуда в сопровождении грузного седого человека, одетого в военную форму, вышел невысокий юркий азиат в черном демисезонном пальто и шляпой в руке.
– В общем, мы договорились, Наямото-сан, – густым басом произнес генерал и расправил рукой свои пышные кавалерийские усы. – Как только решится вопрос, я вас тут же оповещу об этом.
Японец, с губ которого ни на секунду не сходила дружелюбная улыбка, поклонился.
– Мы будем ждать, господин генерал, – на хорошем русском проговорил он. – Осень будем ждать. До свидания!
Он откланялся и быстро пошел к выходу. Проходя мимо Болохова, скользнул по нему взглядом и ушел к своей машине, которая ждала его за углом.
– Кто таков? – взглянув на Александра, спросил своего помощника генерал.
О генерал-лейтенанте Хорвате, бывшем некогда управляющем КВЖД, Александр знал немного, тем не менее успел уже заочно возненавидеть его. Знал, что это он только на вид кажется безобидным стариканом, на самом же деле это беспощадный, люто ненавидящий революцию человек, на руках которого кровь многих тысяч людей. Он был одним из организаторов контрреволюции на Дальнем Востоке. Летом 1918 года даже объявил себя временным верховным российским правителем. И вот теперь он председатель отдела РОВС на Дальнем Востоке, организации, которая является ядром антисоветского движения в Маньчжурии. По сути, именно его Болохов должен был ликвидировать первым.
– Это художник, ваше превосходительство! – сказал Шатуров. – Вот, берется переписать портрет покойного государя Николая Александровича.
На толстых губах генерала появилось нечто похожее на улыбку.
– Похвально, похвально, – произнес он. – Сам-то откуда будешь?
– Да питерский он, Дмитрий Леонидович… Кстати, наш, фронтовик… В армии генерала Юденича воевал, – одобрил ротмистр.
– Похвально! – снова произносит генерал. – И что же, учился где? – этак по-свойски спросил он Болохова. Выкать-то не привык, все в кавалерии.
– Да, учился… В Санкт-Петербургской Императорской академии художеств, – ответил Александр.
И снова:
– Похвально!.. Ну, рисуйте… А вы уж, голубчик, – это он ротмистру, – распорядитесь тут…
– Есть, распорядиться! – козырнул Шатуров. – Ну, вот вы и с генералом познакомились, – сказал он Болохову, когда его начальник скрылся за тяжелой дубовой дверью. – В общем, завтра мы вас ждем! А я постараюсь к вашему приходу приготовить для вас рабочее место. – Кстати, лучше приходите не с утра. Сами знаете: пока то, се…
– Хорошо! – сказал Болохов и, прежде чем направиться к выходу, обернулся и сказал, обращаясь к Лизе:
– А Ачаира вашего я обязательно почитаю. Надеюсь, его стихи мне понравятся. Ведь не может такая славная девушка любить плохие стихи. – Он улыбнулся и так по-свойски подмигнул ей, что заставило Лизу невольно покраснеть.
Его слова она повторяла про себя целый вечер. Боже, какой он милый! – снова и снова говорила она себе, чувствуя, что с ней происходит что-то непонятное и странное. Такого волнения, такого сладостного чувства она не испытывала до этого никогда. И она испугалась. А что если это и есть та самая любовь, о которой она читала в книжках?.. Но как же тогда Сергей Федорович? Он же сделал ей предложение… И как она должна поступить в этом случае?
Лиза пыталась не думать о Болохове, но на следующий день, когда он снова появился в стенах организации, она с трудом сдержала себя, чтобы не броситься к нему навстречу. Однако после этого работа уже не шла ей на ум, и если бы не присутствие в кабинете ротмистра, она бы давно помчалась вниз, где Шатуров устроил для художника временную студию. Так и просидела весь день, растерянная и взволнованная. Сергей Федорович заметил эти перемены.
– Что с тобой, Lise? – спросил он.
– Со мной?.. Со мной ничего… – машинально ответила она. Видя, что тот не поверил ей, произнесла: – Наверное, я очень устала…
Ротмистр с нежностью посмотрел на нее.
– Может, ты отдохнешь пару-тройку дней? – предложил он.
Услышав это, Лиза испугалась. Это значит, что она не будет столько времени видеть Александра Петровича?
– Нет, что вы! И не думайте об этом… – запротестовала она.
Ну вот, опять она «выкает» поморщился Шатуров. Ну ничего, после свадьбы все встанет на свои места.