— Да ведь второй только день пошел, — ответил Мирон Михайлович. И для пущей наглядности поднял вверх два пальца — средний и указательный.
— Это вы мне можете персты свои демонстрировать, — сухо сказал директор. — А генералу требуется нечто более существенное.
— Прошу прощения. Следствие продвигается, и построены версии…
— Обрисуйте.
— Сейчас? — удивился Мирон Михайлович. — Не лучше ли поутру, в управлении?
— Не лучше, — отрезал директор. — Я обещал генералу через полчаса доложить. Надеюсь, вы не поставите меня в неловкое положение перед Дмитрием Леонидовичем?
— Разрешите узнать, отчего вдруг такая спешка? — спросил Мирон Михайлович.
Директор глянул неприязненно, однако ответил:
— Оттого, что генерал полагает сей случай в гостинице вопиющим злодейством…
— Совершенно справедливо.
— …и намерен передать расследование в контрразведывательный отдел, — закончил директор. — Потому как есть у него советники, внушающие, будто это красный террор, а, стало быть, дело политическое, и сыскная полиция тут ни при чем. Ну, что скажете?
«А может, оно и лучше? Если контрразведка заберет? — быстро подумал Мирон Михайлович. И тут же сам себе ответил: — Нет. Получится совсем скверно. Потому что известно: лиха беда начало. Им только дай волю — и господа военные впрямь оставят сыскной полиции лишь поножовщину и карманные кражи. И то под неизменным присмотром…»
— У меня имеются версии, — повторил Карвасаров. — Готов изложить.
— Излагайте, только побыстрее.
Поскольку дальнейший разговор неоднократно прерывался просьбами директора департамента говорить кратко, а также ироническими замечаниями, к делу вовсе не относящимися и являвшимися следствием известного возбуждения, наступающего после шампанского, то и приводить его здесь полностью нет никакого смысла. Вполне достаточно указать направление мыслей и выводы, сделанные полковником Карвасаровым.
В сухом остатке сводилось все к следующему.
Основными подозреваемыми были торговцы опием. Главными фигурантами выступали некий офицер («кавалерист», как окрестил его условно полковник) и трое его спутников — безусловно, причастных к этому промыслу.
Тут имелось несколько возможных линий.
Например — ссора с коллегами по опийной торговле. На «кавалериста» и присных было совершено покушение, но преступники (наемные убийцы, предположительно из местного населения) ошиблись, и в результате погибли случайные люди. Но как в таком случае объяснить свернутые шеи постояльцев? Кому они помешали?
Непонятно.
Другая возможность: ссора возникла среди этой самой компании. Тогда два предположения. Первое — убить хотели именно офицера. Второе — «кавалерист» сам по тем или иным причинам решил избавиться от приятелей. Для этого изолировал, а затем пытался накормить ядом. Да, но ведь в собственной еде его тоже был яд! И потом — он сразу кинулся к своим запертым спутникам. Если б желал им смерти, то наверняка бы так не спешил. И вообще, зачем столь опасный и ненадежный способ?
Нельзя исключить и того варианта, что действовали посторонние люди, польстившиеся на барыши, скопленные «кавалеристом» и присными. Это, так сказать, третья линия. Но тут тоже не складывается: выходит, после побоища в «Метрополе» грабители отправляются следом за беглецами к Дорис? Это уж слишком большой риск для фартовых. И потом, как они собирались после завладеть деньгами? Впрочем, сбрасывать со счетов все равно не стоит.
Наконец, четвертая линия. Массовое убийство в «Метрополе» действительно могло быть политическим. Красный террор. (От этой мысли полковник поморщился.) Тогда, скорее всего, события в гостинице и у мадам Дорис никак меж собою не связаны.
К слову, сам Карвасаров в последнюю версию совершенно не верил. Потому что связь событий в гостинице и у Дорис была несомненна. Ведь у рассыльного мадам найдена такая же вещица, как и на пожарище. Девица Лулу погибла от яда — а игрушка рассыльного тоже была отравлена. Не бывает таких совпадений.
— Предполагаю поручить помощнику Вердарскому поиск обывателя, нашедшего деревянную игрушку. Наподобие обнаруженной у мальчишки-рассыльного.
— Вердарский? Тот, что был чиновником стола приключений? — недовольно спросил директор.
— Да. Опыта пока что немного, зато единственный знает в лицо свидетеля. Но это направление второстепенное. Основное — поиск «кавалериста».
— Каким именно образом? — настороженно спросил директор департамента. — Уж не собираетесь ли вы обращаться к военным властям?!
— Нет. Я знаком с армейским офицерством не понаслышке. Там всякие типажи встречаются. Но с полицией они дела иметь не станут. Это для них против чести. У меня задуман иной ход, более деликатный…
— Вот и прекрасно, — перебил директор. — Занимайтесь. А я пойду доложу генералу.
Он уже повернулся уходить, но вдруг задержался и сказал Мирону Михайловичу несколько сконфуженно:
— Вот еще что… Вы ведь, кажется, заведение мадам Дорис закрыли?
— Закрыл.
— Думаю, тут вы несколько перегнули палку. Лучше постращать или наложить штраф. А вовсе закрыть — это уж чересчур! Поймите меня правильно… Мне задают вопросы люди очень влиятельные. Я вынужден лавировать…
Мирон Михайлович вздохнул.
— Я подумаю.
— Вот и прекрасно, — обрадовался директор. — Подумайте. Я так и скажу. А планы свои подробно изложите рапортом и передайте через секретаря. Мне на бумаге привычней.
И с тем растворился в сизых клубах курительной комнаты.
— Главное — это система, — шептал про себя Вердарский, покачиваясь на сиденье рессорной коляски. — Надо составить систему, а остальное приложится.
Коляска, в которой он ехал, была казенной. Конечно, ей было далеко до замечательного экипажа начальника сыскной полиции. Ах, какие у Мирона Михайловича рысаки! Гнедой и белый — прямо-таки легендарные Буцефалы великого Александра.
Однако не привыкшему к удобствам Вердарскому и эта коляска казалась почти совершенством. К тому же, кто сказал, что он всю жизнь станет передвигаться в наемных экипажах? Ведь карьера его в самом начале! Он еще успеет составить и репутацию, и положение. Опыту бы побольше…
Но опыту пока не хватало, и за его отсутствием Вердарский читал первый том «Тайн полиции и преступлений», купленный накануне в маленькой книжной лавке Менахиля Менделя.
Автор «Тайн», майор Артур Гриффит, был инспектором британских тюрем и хорошо знал предмет, о котором писал. В этом труде Петр Александрович и надеялся отыскать пресловутую «систему».
«Дайте время, дайте лишь время…» — бормотал он, то листая книгу, то поглядывая на окружающую действительность.
Правда, глядеть было особенно не на что. Харбин укутал утренний туман, холодный и плотный — будто овсяный кисель. Казалось, туман приглушил звуки. Фигуры прохожих возникали неожиданно, словно из ниоткуда. Не город, а какое-то царство теней.
Бр-р.
Вспомнился душещипательный романс: «Утро туманное, утро седое…» Романс хорош, слов нет, да только подобное утро лучше наблюдать из окна ресторации или, на крайний вариант, кафетерия.
Тут мысли Вердарского приняли новое направление.
— Эй! — крикнул он кучеру. — «Муравей» знаешь? Вот туда, братец, и поворачивай!
Кучер обернулся. Лицо у него было удивленным.
— В трактир? Так ведь говорили, торопкое дело…
— Festina lente. Что означает: «поспешай медленно», — ответил Вердарский. — Впрочем, что я тебе объясняю!..
В трактире Вердарский спросил крепкого черного чаю и мясную кулебяку. Покуда ждал, поглядывал по сторонам: видят ли посетители, что соседствуют с полицейским чиновником? (Дело в том, что нынче Вердарский снова надел мундир — несмотря на запрет. Это, само собой, было глупо и даже небезопасно. Но все-таки вид у него в мундире, что ни говори, основательней.)
Кулебяка запаздывала, Вердарский вновь принялся за книгу. Открыл наугад и прочел: «Лучшими детективами являются удача и случай».
Однако!..
Следующие полчаса он провел в задумчивости. И даже не очень-то разобрал вкус кулебяки, хотя была она хороша — горячая, только с печи.
Чиновник особых поручений Грач (перед тем как отправиться по собственным делам) коротко проинструктировал Вердарского. Сказал: найти козлобородого обывателя с китайской игрушкой — дело канительное, но вполне исполнимое. Присоветовал начинать с пожарища. Приглядеться к прохожим — кто случайный, а кто постоянно бывает в окрестностях. И тех, постоянных, поспрашивать: не припомнит ли кто козлобородого обывателя, а особенно — его речей. Прежде всего, баб. Бабы такие рассказы любят и помнят.
Если ж ничего не получится, придется составить подробное описание внешности и с ним обойти участки. Кропотливая, конечно, работа, но верная — рано или поздно кто-то из городовых непременно опознает козлобородого.
Такие вот указания.
Неужели впрямь весь город обходить придется? После вычитанного у Гриффита наблюдения насчет «лучших детективов» подобной рутиной заниматься ужас как не хотелось.
«Отчего б и не быть мне удачи? — думал Вердарский. — Очень даже возможно».
В этот момент в зал, где расположился помощник надзирателя, вкатилась небольшая толпа — пассажиры с транссибирского экспресса, только прибывшего в Харбин. Большей частью эвакуированные, робкие и растерянные. Много дам, и среди них — прехорошенькие.
Настроение Вердарского внезапно переменилось. Тут надо сказать, что после событий минувшего дня он спал беспокойно. Все снился ему мертвый стражник с проклятой китайской игрушкой в руке. Потом стражник оборачивался давешним болтливым возницей и брался уговаривать Вердарского навестить «одну китайскую бабку, оченно способную по женской части».
Вердарский вздыхал и метался на подушке. Но, к счастью, вперемешку с кошмарами шли видения более приятные: полногрудая кругленькая поломойка с огромной банкой ежевичного варенья и девушки мадам Дорис, порхавшие вокруг Петра Александровича, словно лесные нимфы. И оттого нарастало в помощнике надзирателя нетерпеливо-сладостное то