тей. Хочется сначала прочитать, а потом расспрашивать местных жителей. Чтобы сравнивать рассказы с официальными версиями.
Она достала из сумочки сочную желтую свечу в травяной оплетке с донышком-подсвечником из скорлупок грецких орехов.
— Вот сюда, на камни. Видишь, тут следы воска?
Темиртас пристроил медовую свечу в углубление дикого камня, проследил, как Дана выбирает место для своей — с другой стороны от чаши — и получил шалфейную, тоже короткую и очень толстую, устойчивую, оплетенную травяными жгутами. Дана поставила яблоневую свечу на самый верх каменной горки, потрясла коробком спичек, зажгла, поднесла огонек к фитилю. Первой загорелась яблоневая, поманив весенним запахом цветения, сменившимся на аромат варенья, когда к ней добавился мёд. Темиртас сначала зажег шалфейную свечу, передернулся от едкой горечи — пробрало, как будто дым до печенок добрался — а потом медовую, и почувствовал себя лучше. Словно выпил чай с дорогущим привозным мёдом, который бабушка выдавала ему в детстве, когда он болел.
Свечи разгорелись, тихо потрескивая фитилями. Засветились, как диковинные драгоценности, обрамляющие подножие чаши. Дана положила коробок спичек на полочку, привинченную к стене, отступила на шаг, что-то прошептала, поклонилась чаше и пеплу чужих скруток.
Они медленно отступили ко второй лестнице, ушли, оборачиваясь на свечи, рассматривая мозаики — медвежонок с рыбой, пчелы, лисенок, принюхивающийся к кусочку сотового мёда, снова медвежонок. Миновав место, где корни взломали лестницу, затрудняя проход, Темиртас сообщил Дане, что ему надо опустить конверт в почтовый ящик.
— Попытка наладить контакт с медовиками. Попытка тюленей — они нащупывают ходы для покупки оружия. Начальство не возлагает особых надежд на успех, но я должен выполнить приказ.
— Иди, — велела Дана, глядя на приближающуюся пожилую лисицу. — Я пока поболтаю, расспрошу о чаше.
Темиртас быстро нашел нужный дом — карта не соврала, в двух шагах от Горки — опустил конверт в прорезь почтового ящика и вернулся в парк, чуть не упав из-за кинувшегося под ноги корня. Дана благодушно пожурила его за неосторожность, попрощалась с лисицей и предложила вернуться в гостиницу пешком.
— Темнеет. Хочу посмотреть на вечерний город. Если ты не против.
— Как пожелаешь. Узнала что-нибудь?
— Да. Строительство парка финансировалось медведями. Сбрасывались несколько пещерных кланов и община барибалов. Изначально планировалось поставить три чаши — Феофану, Хлебодарной и Пчельнику. Три чаши под одним куполом, три мозаики, три витража. Артель Юлиана Громоподобного начала работу над парковыми лестницами и скамейками, а проект часовни Трех Чаш неожиданно вызвал бурные споры. Жрецы Хлебодарной ополчились на пещерников и обвинили их в богохульстве, запрещая ставить ее чашу рядом с чашами Феофана и Пчельника. Разгорелся нешуточный скандал. В итоге Юлиан установил на Горке три мозаичных столба с креплениями для лент — с пчелами, колосьями и рыбой — и отказался от дальнейшего выполнения заказа. Чашу поставили лет через пятьдесят — это была личная инициатива какого-то богатого пещерника. Он пожелал накрыть чашу куполом-луковицей, укрывая от дождя. Это вызвало умеренное возмущение, но не обвинения. Однако, официально чаша не признана жрецами Хлебодарной, именно поэтому рядом с ней не продают скрутки.
— Как глупо… — вздохнул Темиртас. — Распри ради возвеличения своей богини над другими.
— Искренне жаль, — согласилась Дана. — Я бы хотела помолиться в тройной часовне. О, смотри! Пекарня. Блюдо дня — пирог с курицей, сыром и зеленью. Попробуем?
— Только если он без кинзы, — предупредил Темиртас. — С кинзой не буду.
Глава 9. Дана. Сны и раздумья
Вечером прозвенел тревожный звоночек. Горничная укоризненно сказала: «Что толку скрутки Хлебодарной жечь, если муженек на диване спит?». Дана поняла, что нехитрая маскировка — взять вторую простыню с кровати, застелить на диван и потом вернуть на место — не сработала. Запах выдал — вторая комната пропахла поларом, на кровати спала только она. Тёма, услышавший замечание, громко рассказал, как ему среди ночи стало плохо — вероятно из-за плова с кинзой — и пришлось перебираться на диван, чтобы не беспокоить Даночку.
— Осторожничаю теперь с едой. У вас тут всё такое пряное, непривычно.
— Будем пока для тебя отдельно заказывать, — пообещала Дана, погладив напарника по светлым волосам. — Надеюсь, что ты привыкнешь. Иначе наш план с переездом провалится. А мне теперь нестерпимо хочется купить ферму.
Брошенная наживка сработала — персонал гостиницы начал обсуждать цены на недвижимость и сельскохозяйственные угодья, на фиалковую вербену и элитную медовуху, а потом на цены островного мёда. Подозрительный момент удалось объяснить, но это работало только один раз, поэтому к ночи Дана и Темиртас начали устраиваться на ночевку на одной кровати. Мебель в свадебном номере была крепкой, и, самое главное — большой. Дана заняла свою половину, Темиртас сиротливо устроился с краешку, стараясь не зацепить ее неловким движением.
Дана выключила настольную лампу, закрыла глаза, и понадеялась, что Темиртас не храпит — это было единственное, что ее нервировало. Сейчас она слышала ровное дыхание, и это успокаивало. Медведица довольно заворчала — ей понравилось, что альфа спит рядом.
«Сильный, — одобрила она. — Можешь спать спокойно. Он защитит».
«Кто тут нападет? — удивилась Дана. — Это гостиница. Здесь безопасно».
Однако, проваливаясь в сон, она убедилась в правоте зверя: Тёма в соседней комнате и Тёма под боком ощущался по-разному. Сейчас её укрывало одеяло силы — альфа стоял на страже их общего спокойствия. А перед глазами плыли свечи — вспомнился магазин, в котором она прикасалась к восковым столбикам, толстым и тонким, оплетенным и сияющим яркими боками. Свечную лавку держали медведи-пещерники — за прилавком сидел очень пожилой медведь-альфа, из задних комнат, служащих мастерской, ненадолго выглянула его дочь, немолодая бурая медведица.
В помещении было холодно — в жару воск мог потечь, теряя форму — свечей каждого вида было немного, они стояли на витринах-стеллажах, придавливая надписи «клевер на удачу», «медовые на достаток», «женьшень для альфы». Дана, взглянув на ценники, спросила, не заговоренные ли свечи, и получила ответ «нет». Заговоренные, мол, стоят гораздо дороже. Это плата за чистейший отфильтрованный воск, природные красители, натуральные компоненты и оплетки по старинным рецептам.
«Поделка, подделка или самоделка — какая разница? Не с пустыми руками к чаше явились».
Яркое сновидение пришло под утро. Возможно, это было послание Хлебодарной. А, может быть, сыграло роль то, что Темиртас перекатился на ее половину кровати и положил руку ей на бедро. Во сне Дана сидела на просторной кухне, ела горячую «калитку» с рыбой и слушала рассказ старой белой медведицы.
— Муж мой тоже был огромный. Тёмочка в него размером пошел. Ни в одну берлогу не помещался, если под него выкопать или во льду вырубить — одной замерзнуть можно, дыханием не согреешь. И тоже раз в неделю лез проверять, как мне и медвежатам спится, будил, застревал, жаловался, что я его бросила. Постоянно его гоняла, а что толку? Разбудит — уже поневоле встанешь размяться.
Дана улыбалась, слушая рассказ — во сне она помнила, что Темиртас пытался пробраться к ней в берлогу, чтобы согреть ее и еще не родившегося медвежонка. Застрял, еле выбрался наружу и во второй раз явился на ногах — с горящим светильником, который пристроил в углу берлоги. Дым и свет мешали спокойно спать, и это заставило ее превратиться и пойти в дом — к Тёминой бабушке и горячей выпечке.
Проснувшись, Дана долго лежала, не шевелясь. Не сбрасывала руку напарника, прислушивалась к себе. Она никогда не мечтала о спячке в ледовой берлоге, не планировала переезжать в край вечной мерзлоты, предпочитая тайгу с завораживающими запахами, обилием ягод и мелкой дичи.
«Я не смогу там жить», — сказала она медведице.
«Это не навсегда, — ответила та. — У вас будет свой дом. Родишь, бабушка с правнуком понянчится, потом уедете».
В мыслях медведицы не было даже тени сомнения — она видела путь, делилась уверенностью, что огромный полар им подходит. Пусть медведь застревает во входе в берлогу, а двуногий выпрашивает у Даны кусочек горячей «калитки». В случае опасности оба будут защищать их до последней капли крови — Дану, медведицу и медвежат.
Она осторожно убрала руку Темиртаса со своего бедра — тот недовольно всхрапнул и перекатился на свою половину кровати. В душ удалось пройти неслышно. Струи теплой воды смыли недовольство — Дана напомнила себе, что ее никто не заставляет прямо сейчас переезжать во льды. Может быть, сон ложный, а медведица ошибается — заинтересовалась сильным поларом и нафантазировала лишнего.
Ленивая спячка, поедание пирогов и булочек и гадания об истинности снов закончились, когда их закружило в круговороте рабочих дел. Тёма получил ответ на отправленное письмо, в котором ему пообещали встречу с медовиками, ярмарочный связной отправил их к лисам Пошехонским и Адели О’Хэйси, к которой подошли всё те же медовики для покупки фиалковой вербены.
Адель Дане пришлась по душе — красивая, сильная, придавленная грузом работы и забот, но еще не сломленная.
«Сможет распрямиться. Вовремя добилась подмены, — сказала Дана медведице. — И альфа хороший рядом — будет и ее, и Лютика носить на руках. Мелкий из него веревки вьет».
Медведица заворчала с ноткой ласкового смеха — пронырливый Лютобор ей понравился, и она желала лисьему семейству удачи и счастья.
Тёма своего мнения об Адели и Валериане не высказывал, но отнесся к ним достаточно тепло. Как и к соседям Валериана по Ключевым Водам. Хрупкая и несгибаемая Эльга, хмурый бурый Брант и болтливый Айкен собирались покупать и везти домой лошадей. Почему издалека — непонятно. Может быть, настолько дешевле, что окупается перевозка, а, может, в лисогорском воеводстве с самым известным на юге ипподромом настолько хорошие лошади, что их стоит увезти.