— Где же находится эта пещера? — подумала я и тут же поняла. Кто-то или что-то злое живьем закопано в той пещере, находящейся у молельни. Я не знаю, почему я так решила. И тогда я постепенно осознала все.
Не знаю как, но я была убеждена в этом.
Хотя Тидзуру умерла, я не пролила ни капли слез. Почему? Почему я разозлилась на нее во сне? Лучше бы я была добрее, пусть даже это и грезы.
В это время раздался стук в дверь.
Удивившись и испугавшись, заглянула в глазок. Наверно, администратор с ресепшн, подумала я.
Однако в необычно ярко освещенном коридоре навытяжку стояла, опустив вдоль тела руки, незнакомая женщина в купальном халатике.
Я открыла дверь и выпалила:
— Как видишь, я — женщина, и мне девочки не нужны!
На что она ответила низким голосом:
— Heт, вы не то подумали, у меня дверь захлопнулась.
— А изнутри тебе не могут открыть?
— Похоже, спят.
— Ну, можешь позвонить из моего номера.
— Большое спасибо.
Женщина была очень худой и с длинными распущенными волосами. Нижняя половина ее лица была слишком узкой, тонкие губы невыразительными, хотя в общем она выглядела изящной. Под халатом она оказалась совершенно голой. Когда она проходила мимо меня, я страшно удивилась, заметив волосы на ее теле. И сколько же времени она была в коридоре в таком виде, задумалась я.
Хотя она встала перед телефоном, звонить, похоже, не собиралась.
— Вряд ли ты забыла номер комнаты, — сказала я.
— Нет-нет, конечно. — Она преувеличенно сильно покачала головой. — На самом деле мы поссорились. Поэтому, если я позвоню, он наверняка не подойдет к телефону.
— А он не пожалеет потом, что ты ушла в таком виде? — спросила я.
— Да, я через десять минут попробую позвонить. Позвольте мне чуть-чуть отдохнуть… — попросила она.
Я налила еще один стакан виски и предложила ей.
Она взяла стакан обнаженной узкой рукой и сделала глоток.
— С вами такое случалось? — спросила она.
— Поступали ли со мной люди жестоко, а я с ними? Много раз! B такое время… — Будто я не могла быть помягче с Тидзуру даже во сне… — …я словно в другом измерении. Не в состоянии воспринимать все адекватно, тело двигается автоматически.
— Будто в плохом сне, — согласилась она. — У него есть жена, он не расстается с ней.
Поэтому вы поссорились, и он выгнал тебя в коридор голой?
— Он понимает, что сам виноват, поэтому становится еще грубее. Стоит повысить голос, все станет известно, поэтому иногда я специально затеваю ссору на улице этого маленького городка. Он упорно отмалчивается, а я начинаю орать. И в кафе, и по дороге. Сама довожу себя до такого душевного состояния, будто залезаю в полиэтиленовый пакет, и из него постепенно исчезает кислород. В истерическом состоянии не понимаешь, что творишь, а сделанного уже не воротишь. Потом, едва только мы заходим в отель, он сильно бьет меня. Мне уже надоело это однообразие. Мы встретились на горной дороге. Пока быстро шли и опять кричали друг на друга, нам уже стало все равно. О нас уже пошли слухи, мама уговаривает меня лечь в больницу, и, похоже, настала пора уезжать из города. Что ни делай, это — конец!
Она продолжала говорить приглушенным голосом, совсем как будто о посторонних людях.
— Извини, но ты меня уже замучила своим присутствием, — сказала я.
Это была правда. Когда я смотрела на нее, слышала ее голос, голова немела, казалось, она что-то высасывает из меня.
— Звони скорее.
— Я не могу, потому что мне страшно, — созналась она.
— Ну давай я разбужу администратора и попрошу дать тебе ключ.
— Да, так будет лучше всего. Можно вас попросить?
— Да?
— Пожалуйста, поговорите со мной еще немного. Я хочу успокоиться.
— Ладно!
— Как вы себя чувствовали, когда разбили другу сердце?
Она смотрела мне прямо в глаза, но ее мир был наполнен ею самой, и в ее глазах ничего не отражалось.
— Извини, я не буду об этом говорить. Со мной такого не случалось, отрезала я. — Всегда, в любое время, было что-нибудь интересное, веселое, красивое и замечательное.
Тот год был ужасным.
Отец, который давно не жил дома из-за другой женщины, умер, оставив наследство только мне одной. Мама тоже претендовала на это ничтожное наследство и выкрала мою печать, банковскую книжку и сбежала.
Хотя я называю ее мамой, она не была мне родной матерью. Правда, у нас сложились неплохие отношения, поэтому я была крайне потрясена случившимся. Ходили слухи, что она бросила закусочную, где работала до этого, и убежала с мужчиной. Мне было настолько досадно, что я выяснила ее адрес. Однажды я предприняла решительные действия по возвращению наследства. Я не думала, что это произойдет слишком гладко, но все прошло как по маслу, так просто, что вызвало даже разочарование.
Я прибыла в тот город ближе к вечеру. Не хотелось бы, чтобы мать связалась с каким-нибудь бандитом, поэтому я только посмотрела, где они живут, но в дом не вошла, решив дождаться вечера и пока побродить по незнакомому городу.
Так я себя ощущала тогда.
То, что называют образ жизни, впитывается до мозга костей, В то время мое тело еще оставалось пропитанным единственными узами, связывающими меня и мать.
Я не воспринимала все всерьез, поэтому думала, что мы когда-нибудь встретимся снова. Я знала, что родительские права на меня мать передала бабушке со стороны отца, но все равно мне казалась, что мы снова увидимся. Однако с тех пор мы не встретились еще ни разу. Может быть, уже больше и не встретимся. Но тогда мне было горько признать это, поэтому я старалась отогнать подобные мысли.
Поток сознания, с детских лет вселившийся в мою душу, посетил и тот город. Вечером, когда начинаются телевизионные новости, когда птицы пересекают темнеющее небо, когда большое заходящее солнце спокойно опускается за горизонт, я всегда гуляла одна. Когда жила с матерью, я всегда возвращалась домой переодеться — после занятий в школе, свидания с возлюбленным, встреч с друзьями.
Это были единственные моменты, связывающие меня с матерью. Я возвращалась не потому, что хотела встретиться с ней, это было как чувство долга по отношению к неродному человеку. Инстинктивное ребяческое желание напомнить ей, что есть живое существо, о котором надо заботиться, впиталось в мое сознание.
Когда я появлялась дома, мать всегда ужинала. Потом уходила в магазин. После того как отец перестал бывать дома, прошло уже довольно много времени, поэтому во второй половине дня мы почти всегда были вдвоем. Немного пообщавшись во время маминого ужина, я провожала ее. Пока-пока, доброго пути! — махала ей рукой, мыла посуду, наводила порядок, а потом обычно отправлялась к друзьям или возлюбленным. Возвращалась домой поздно.
Были и такие дни, когда мама не приходила ночевать. Но она никогда не водила мужчин к нам домой. Наверно, для нее, с обостренным чувством долга, дом был местом отца. Меня поразило, как мать с таким чувством долга тайно прикарманила наследство. Я не укоряла ее, наверно, она очень оскорбилась, что отец ничего не оставил ей, той, которая изо всех сил воспитывала меня, не родную.
В этом незнакомом городе я сходила на аттракционы, много раз попила кофе, сидя на дамбе, смотрела на заходящее солнце, почитала в книжном магазине и перестала осознавать, что происходит.
У меня появилось ощущение, как будто я нахожусь в городе из обычного сна. Будто сердце отказывается работать под заходящим солнцем. У меня кружилась голова, мне казалось, что я поверну за угол и смогу вернуться домой. Я не могла себе представить ничего, кроме дома, где жила с матерью, я чувствовала, как воскресает запах выстиранного белья и слышится скрип пола на кухне. Хотя наш дом был еще довольно крепкий — он был двадцатилетней давности постройки — повсюду образовались щели, летом было жарко, зимой — холодно. Мне казалось, будто я смогу вернуться в тот дом. Казалось, мать как ни в чем не бывало будет ужинать, и, если неожиданно войду, я снова начну прежнюю жизнь. Я даже подумала, что сегодня понедельник, поэтому и белье сложено для стирки, и за покупками тоже надо идти.
Однако мать жила в неком особняке в этом городе с незнакомым мужчиной. Я вернулась к новому ее дому в то время, которое считала как раз подходящим.
Мать никогда не задергивала занавесок, естественно, и здесь они были раздвинуты. По суетливым движениям ее силуэта в окне можно было понять, что она спешит уходить — в ее обычной манере, одевшись, передумать и еще раз поменять пиджак, и по привычке рассматривать себя, поставив у окна большое зеркало. Я больше и больше запутывалась и перестала даже понимать, в каком времени я нахожусь. Казалось даже, если я войду, станет так, будто ничего не было, и время вернется. Мать выключила свет и вышла из комнаты. Значит, мужчины сейчас нет дома, подумала я.
Затем мама, не подозревая о том, что я притаилась неподалеку, быстро покинула дом. Мало того что она красавица, она умела хорошо обслуживать посетителей закусочной — это было ее любимое занятие. В этом городе она развлекалась тем же. Ее стройная фигура со спины совершенно не изменилась. Мама торопливо уходила.
Я быстро нашла почтовый ящик от маминой квартиры, пошарила сверху. Как я и думала, она, как всегда, приклеила туда липкой лентой ключ. Я достала его и направилась в новую мамину квартиру.
Дом был большой — многоквартирный жилищный массив. Я была грабителем — когда проходила мимо кого-нибудь, каждый раз у меня учащенно билось сердце. Из окон слышались веселые голоса детей, голос их отца, принимающего ванну, голос, который кого-то звал, звуки приготовления ужина, ощущались приятные запахи… Мне почему-то захотелось плакать, и я быстро миновала коридор.
Мамина квартира была в самой глубине. Я вставила ключ в замочную скважину и открыла дверь. На стене — одежда незнакомого мужчины. Костюм. Я облегченно вздохнула: качество костюма говорило о том, что он принадлежит простому служащему. Похоже, он не имеет отношения к якудза. Мама начала новую жизнь. Кухня была аккуратно убрана, чувствовался мамин запах. В квартире было всего четыре комнаты, но я, поразмыслив, направилась в ту, в окне которой был виден мамин силуэт, открыла ящик шкафа, где должно было лежать нижнее белье. Как и следовало ожидать, под ним находилась моя банковская книжка и печать. Отец оставил мне в наследство двадцать миллионов