– Ихь объясняйт паследний рас – мест найн!
Совершенно убитые такой неудачей, вернулись Лаптевы к своей телеге. Матвей Иванович, бывший в этом путешествии за кучера, встретил их, радостно потирая руки:
– Ну что – медовухи за вступленьице?
Харитон, ничего не говоря, тяжело рухнул на телегу. Отец махнул рукой:
– Не вышло. Сейчас Димку найдём, отдадим гостинцы и домой. Ничего, сынок. Не всем моря боро…
Неожиданно кузнец заорал что есть мочи:
– Митька! Митька, мать твою артиллерию!
Он побежал к зданию академии, поймал на ступеньках какого-то мужика в мундире, они долго обнимались. Выяснилось, что это однополчанин кузнеца – вместе воевали в Северной войне. А сейчас он преподаёт в академии азы артиллерии. Узнав, в чём вопрос, Митька отмахнулся:
– Дурак немец просто не понял, чего вам от него надо. Вот и послал подальше – лишь бы не разбираться.
Они все вместе вернулись в академию. После долгих разъяснений, споров, уговоров и обещаний Лаптева-младшего зачислили полноценным слушателем.
Вечером все собрались на постоялом дворе. Харитон с Димкой, отец с Матвеем Ивановичем и Митька-артиллерист. Много пили и веселились. К концу застолья Матвей Иванович повис на Харитоне.
– Ну, какой вывод, гробомарин ты наш…
– Гардемарин.
– Ага. Какой вывод следует из… из…
– Из этого всего?
Матвей Иванович утвердительно икнул. Харитон улыбнулся, кивнул на Митьку-артиллериста:
– Всегда помни однополчан. Спасли в бою, спасут везде.
– И?
– Ещё что-то?
Кузнец наполнил чарку солнечной медовухой.
– На всю жизнь запомни, Харитоша, – просите, и дано будет вам, стучите, и отворят…
Отец с кузнецом уехали, началась учёба. Димка, уже пообтёршийся в академии, ввёл в курс дел. Преподавали в основном иноземцы: «Так что, хошь не хошь, вникай в немецкий язык». Строго говоря, академия – слишком громкое название для заведения, дававшего лишь начальные знания по морскому делу. Многие студенты были только рады этому – они уже получили статус первых гардемаринов и гарантию устройства на государеву службу.
Но Харитон с Димкой вцепились в знания клещами. Всё происходящее было воплощением их смелых мечтаний, продолжением детских игр.
Часто, после прохождения какой-то темы по военной стратегии, они со смехом вспоминали, как всё детство воевали село на село. Фантазировали, как они могли бы тогда побеждать, будь у них сегодняшние знания по стратегии и тактике.
Программа усложнялась. Если на занятиях по арифметике братья были на высоте и часто с благодарностью вспоминали отца Евлампия, то на тригонометрии, геометрии и астрономии приходилось работать вовсю.
Здесь, да и вообще за всё время обучения в академии, братья здорово сблизились. Стояли друг за друга насмерть – хоть в учёбе, хоть в драках. Город был наводнён самым разным людом. Гардемаринов в целом не любили и завидовали им: сидят себе, ничего не делают, получают содержание, а потом – вообще в офицеры. За что?! Надо сказать, что и гардемарины выпендривались вовсю и тоже часто нарывались. Особые войны шли за внимание девушек. Петербург всё ещё был огромной стройкой, на которой работали в основном мужики – вольнонаёмные и каторжные. Женщин не хватало катастрофически. Ради их внимания приходилось идти на всё. В этих боях дружба Харитона и Дмитрия закалилась, они стали одним целым.
Переезд в столицу, новая жизнь подействовали благотворно – мысли о собаке больше не преследовали Харитона. Конечно, Лаптев не забыл Тирана. Просто думать о нём стало некогда.
Атмосфера в академии вовсе не была праздной – все эти годы шла большая война, которую впоследствии назовут Великой Северной войной[7] со Швецией. Пётр Первый придавал огромное значение будущему флоту, который должен был обеспечить доминирование России на морях. Он часто навещал академию. Мог без предупреждения появиться не только на экзаменах, но и просто на занятиях. Когда Пётр был в хорошем настроении, то бояться было нечего. Наоборот – и преподаватели и гардемарины могли рассчитывать на царские поощрения и подарки. Но если дела на войне шли плохо – можно было и голову сложить за незнание ответа на простой вопрос.
Однажды братья Лаптевы направлялись на урок по навигации. Счисление пути судна по Солнцу будоражило их воображение – можно будет смело идти через океан, не держась берегов. Навстречу один за другим проносились сокурсники, на ходу предлагая бежать прочь и братьям. Лаптевы поймали за полы гардемарина Попкова.
– Что за полундра?
– Царь по классам ходит, у мичмана[8] Крюгера унюхал перегар – нос сломал сразу!
Попков вырвался и убежал. Дмитрий только и успел крикнуть ему вслед:
– А тебе чего бояться? Ты ж трезвый!
Братья переглянулись. Дмитрий почесал затылок.
– Ну?
– Мачту гну! Пошли, а то в класс опоздаем.
В те дни русские войска потерпели досадное поражение. После взятия провинции Христиании Петру поспешили доложить – Норвегия пала. По поводу этой виктории были устроены пышные ассамблеи с танцами и потешными огнями. Но тут пришло тревожное известие – наши войска потерпели неудачу при попытке взять приграничные форты Фредриксхальд и Фредрикстен. Царский гнев не имел границ.
Братья вошли в класс и замерли. Вдоль карты Балтийского моря вышагивал царь. Перед ним, навытяжку, стоял лейтенант Шпанберг, преподававший в академии навигацию, а позже ставший одним из соратников Беринга[9] в Первой Камчатской экспедиции. Пётр повернулся на шум у входа, увидел Лаптевых, нахмурился:
– Чего надо?!
Братья вытянулись в струнку, и неожиданно для себя Харитон гаркнул:
– Надобно стать волками морскими, чтоб Россию прославить, Всемилостивейший Государь!
Царь переменился на глазах, раскатисто захохотал:
– Вот это я понимаю! – Повернулся к Шпанбергу: – Добрые гардемарины или так – только гавкать умеют?
Шпанберг коротко кивнул:
– Добрые.
Царь огромными шагами пересек класс, посмотрел сверху на братьев:
– Знали же, что я в академии, чего не сбежали, как все?
Дмитрий прокашлялся, выдавил хрипло:
– Важная тема. Обсервации… То есть эти… по Солнцу.
Пётр улыбнулся:
– Ладно. Там сядьте. Задержу немного Шпанберга, расскажет вам потом про обсервации.
Братья забились в угол. Если начнётся разбор неудачи в Норвегии, царь может так разойтись, что и им не сносить головы. Но Пётр спрашивал о другом – можно ли пройти северными морями из Европы в Индию и Китай?
Шпанберг докладывал:
– В 1711 году якутский казак Пётр Попов и промышленник Толдин ходили к «Анадырскому носу», где обнаружили пролив между Азией и Америкой. Есть там вроде острова, на которых живут «зубатые люди». Но сведения не точные, карт нет…
Царь негодовал, требовал объяснений – есть ли проход к Камчатке по морю?! К совещанию присоединились Беринг, Чириков, другие мореплаватели. Пётр добивался одного – раз через Россию проходит кратчайший морской путь из Европы в Азию и Америку, то надо его разведать и контролировать все мировые торговые потоки. Постановили устроить экспедицию для изучения вопроса. Совещание шло весь день, все курили, за дымом не было видно сидящих в углу братьев Лаптевых, которые внимали каждому слову.
Уже вечером Пётр оглядел присутствующих:
– Если пробьёте морской путь в Азию – озолотим Россию! Айда к Апраксиным, выпьем за успех экспедиции!
Царь зашагал к выходу, все присутствующие поспешили за ним. Когда шаги стихли, из угла осторожно вышли Харитон с Дмитрием. Они были потрясены. Юноши не только впервые видели государя, но и поняли, пусть и на маленьком примере, насколько велики замыслы Петра, как он видит будущее России, как стремится к цели несмотря ни на что. Это был один из самых ценных уроков в жизни братьев Лаптевых.
Петру хотелось, чтобы его гардемарины были людьми с широким кругозором. Поэтому кроме изучения морских наук он повелел им регулярно посещать Кунсткамеру, знакомиться с обновлениями экспозиции. Это было интересно и весело. Все учащиеся обожали эти походы. Тем более что привилегией осматривать экспонаты Кунсткамеры поначалу мог похвастать далеко не каждый вельможа, а гардемаринам – пожалуйста.
В этот раз они с интересом изучали новинки музея, как вдруг Харитон замер. На полу лежало чучело собаки. Служитель Кунсткамеры, увидев реакцию Харитона, не без гордости заметил:
– А это – собака самого царя. Кличка – Тиран. Когда пёс умер, государь очень горевал и повелел изготовить чучело, чтобы…
Харитон, не дослушав, выбежал из музея. Он брёл под ледяным ливнем, не чувствуя холода. Сейчас стало понятно – всё то облегчение, которое, как казалось, пришло в его жизнь, было ложным. Это была только видимость спокойствия, сердце его не успокоилось, боль не стёрлась.
Стоя на берегу Невы, Лаптев дал себе клятву: никогда, ни за что, ни при каких условиях не иметь больше дела с собаками. Ещё одну трагедию, подобную той, что произошла с его Тираном, можно и не выдержать…
Время учёбы пролетело быстро.
Уже через три года матери Харитона и Дмитрия плакали, обнявшись, на церемонии вручения первых званий. А отцы прятали слёзы и волновались – как дальше сложится судьба братьев Лаптевых? Дмитрий получил чин мичмана, Харитон – подштурмана[10]. Тут пути братьев разошлись – у них были назначения на разные суда. Была выиграна Великая Северная война со Швецией, Россия окончательно закрепила за собой выход к морю, вернула исконно русские территории. По результатам войны Россия получила статус империи, а Пётр Первый принял титул Императора Всероссийского.
В военных походах проходили годы, Харитон побывал во всех уголках Балтики, куда получил назначение. Особенно его поразили норвежские шхеры – узкие проливы, окаймлённые потрясающей красоты скалами. Очарование этого заполярного края заворожило Лаптева. И вот, когда казалось, что загадочнее и величественней ничего уже быть не может, он увидел северное сияние. Было это во время ночной вахты, когда корабль тихо покачивался в одном из заливов, и у Харитона была возможность рассмотреть в подзорную трубу мистические очертания скал в лунном свете. Небо вдруг сделалось зелёным. Лаптев протёр глаза: он подумал, что засыпает, но небосвод светился и переливался невиданными цветами, каких не бывает, как ему тогда казалось, в русской природе.