— А сейчас? — спросил художник. — Что они делают сейчас?
— Они с копьями остались при табуне, на тот случай, если медведь захочет вернуться. Хотя, скорее всего, он больше не придет.
Чужая Раковина быстро докурил сигару, и Желтая Борода угостил его еще одной. Предпринять больше пока ничего нельзя было, но о сне никто из присутствующих уже не мог и думать. Нужно было как-то скоротать остаток ночи.
Харка снова занялся ружьем. Художник с интересом наблюдал за ним.
— Может, у тебя есть еще вопросы? — спросил он через некоторое время.
Харка понял вопрос, прежде чем Чужая Раковина его перевел.
— Yes, — ответил он и продолжил на языке дакота: — Как можно раздобыть такое оружие?
Желтая Борода рассмеялся:
— Его нужно купить. То есть на что-нибудь выменять.
— Так просто?
— И да и нет. Индейцу пришлось бы отдать за него много шкур или…
Он умолк.
Харка терпеливо ждал, не продолжит ли он. Но художник как будто не собирался заканчивать свою мысль. За него, выпустив облако ароматного дыма, ответил Чужая Раковина:
— Или денег… Или золота.
Харка опустил глаза. Его, как стрела, поразила мысль о том, что на найденный им в реке самородок он мог бы купить мацавакен! Но этот самородок теперь был в руках Хавандшиты. Как сказал Черная Кожа? Нужно узнать тайны белых людей и завладеть ими. Может, Черная Кожа прав. А если нет? Сколько мучительных вопросов!
Харке никак было не расстаться с ружьем. Желтая Борода разрешил ему еще немного посидеть с оружием у очага, и Харка любовался, как блики огня играют на стволе и затворе. Может, Далеко Летающая Птица Желтая Борода позволит ему завтра выстрелить из мацавакена? Хотя бы один-единственный раз?
— Далеко Летающая Птица Ловкая Рука Священный Жезл, — очень серьезно произнес Харка после долгой паузы. — Что ты думаешь о колдовстве?
Художник, удивленный неожиданным вопросом, долго молчал, обдумывая ответ. Если он скажет: «Никакого колдовства не существует», то обидит своих гостеприимных хозяев, для которых все это было религией. А сказать: «Я верю в колдовство» — значило солгать.
— Колдовство — это тайна, — сказал он наконец. — А тайна — всего лишь то, чего ты пока еще не знаешь.
— Это оружие — колдовство?
— Для белых людей — нет. Они точно знают, как его сделать и как оно действует.
— Значит, белым людям его незачем выменивать, если они сами могут его сделать?
— Это может не каждый. Я, например, не могу.
— Значит, это все же — колдовство?
— Да нет же, дитя мое. Просто тут требуется особое умение, которое есть не у каждого. Но каждый может этому научиться.
— И дакота?
— И дакота. Но люди, которые делают такое оружие, всю свою жизнь занимаются только этим и ничем другим.
— Но им ведь нужно охотиться, чтобы не умереть от голода.
— Нет, им не нужно охотиться. Они изготавливают оружие и получают за него пищу от тех, которым нужно оружие.
— Значит, люди, которым нужно оружие, выменивают его?
— Да.
Занятый какими-то мыслями, Харка долго задумчиво смотрел на мацавакен.
— А что ты думаешь о духе медведя, Далеко Летающая Птица?
— Об этом я ничего сказать не могу, друг мой. Я верю совсем в другого духа.
— Это хороший дух?
— Да.
— И он — великий дух?
— Да.
— Он — тайна?
— Да.
— Значит, это тот же самый дух, в которого верим и мы. Потому что двух великих духов быть не может.
— Хорошо сказано, друг мой.
— Твой дух может колдовать?
— Я не так близко знаком с ним. Он слишком велик для меня.
— А что говорят ваши шаманы?
— Они говорят разное.
— Как они могут говорить разное?..
— От тебя так легко не отделаешься, Харка! Одни говорят: колдовство — или чудеса, как это называем мы, — было лишь в старину. Другие говорят, что все это бывает и сегодня. Третьи считают, что никаких чудес никогда не было и все можно объяснить естественными причинами.
— Желтая Борода, ты — мужчина, ты должен иметь свои собственные мысли и сам знать, что ты считаешь правильным.
— Харка, ты хоть пока и не мужчина, а всего лишь мальчик, но расскажи мне о своих мыслях.
Щеки Харки запылали, но он, не задумываясь, ответил:
— Есть Великая Тайна, и есть маленькие тайны. Так же и с чудесами: есть великое чудо, а есть маленькие чудеса. Некоторым сильным шаманам открыто больше тайн, чем другим. А некоторые шаманы не очень хорошо умеют говорить с духами. Тогда они ошибаются или обманывают людей, и воины недовольны ими.
— Это интересно. Ты отвечал искренне, Харка, поэтому я тоже готов ответить на любые твои вопросы.
— У меня есть один вопрос. Ты веришь, что дух медведя преследует нас, потому что мы стреляли в его изображение?
— Да нет же, это полная чушь! Кто тебе это сказал?
— Женщины в вигваме Чужой Раковины.
— Пусть лучше помалкивают!
— Хау! — согласился с ним Чужая Раковина и пошел в свой вигвам, чтобы навести там порядок.
Без него художнику и Харке было трудно объясняться. Они молча сидели у огня и ждали.
Дождь лил как из ведра. Тьма до сих пор не рассеялась, потому что небо было затянуто облаками.
Наконец пришел Оперенная Стрела. Новостей не было. Медведь больше не показывался. Отыскать его следы, не говоря уже о том, чтобы преследовать его, после такого дождя было невозможно. Оставалось лишь одно — быть осторожными. Трое воинов, ушедших на поиски хищника, вернулись ни с чем.
Дождь прекратился лишь поздним утром. Ветер постепенно разогнал тучи. Кое-где вновь засинело небо, солнечные лучи то прорывались сквозь обрывки облаков, ненадолго освещая мокрую, сверкающую тысячами капель рощу, то вновь гасли. Часть мужчин собралась на площади, чтобы еще раз исполнить Танец Медведя и задобрить его дух. Оттого что хищник мог находиться где-нибудь неподалеку, движения танцующих и их рычание щекотали нервы зрителям. У детей пропала охота играть. Юноши упражнялись в метании копья. Художник наблюдал за танцем, но не решался больше рисовать, боясь вызвать недовольство и без того мрачных и обеспокоенных индейцев.
Харка держался поближе к художнику. Около полудня, когда наконец потеплело и ветер высушил высокую траву, Желтая Борода отправился к табуну. Мертвого жеребенка уже убрали, но следы от большой лужи крови еще были заметны. Харка решил следующей ночью, спросив разрешения у дяди, привязать лучших отцовских лошадей перед вигвамом.
Дети, не зная, чем заняться, еще раз прочесывали рощу в поисках медвежьих следов в надежде обнаружить что-нибудь, что ускользнуло от внимания взрослых. Художник с интересом следил за тем, как они проверяли каждую травинку, каждый листик, каждое деревцо. Им удалось установить, с какой стороны медведь подошел к табуну и в какую сторону убежал, а у ручья, на прибрежном песке, они даже нашли его след. Но этим все и закончилось: в прерии следы оборвались. Ночной ливень все смыл.
Закончив безуспешные поиски, мальчики стояли с художником. Харка, пользуясь случаем, спросил его, нельзя ли ему сделать выстрел из мацавакена.
— Я бы не возражал, друг мой, но патроны уже на исходе. Надо подождать, пока я не встречусь с белыми людьми и не пополню свои запасы.
Харка огорчился, но не подал вида. Он огорчился не только потому, что ему не удалось выстрелить из ружья. Он вдруг с ужасом понял, что любой владелец мацавакена сначала должен заплатить за него слишком высокую цену, а потом еще и навсегда оказаться в зависимости от белых людей, потому что патроны можно достать только у них. Пули — не стрелы, их не вырежешь из дерева!
День близился к концу, солнце исчезло за гребнем Скалистых гор.
Из охотников, отправившихся вместе с Маттотаупой на поиски гризли, еще никто не вернулся. Когда вечерние сумерки погасли и наступила темнота, в стойбище прискакали разведчики, пытавшиеся выследить медведя. Они так и не нашли его. Это было странно. Похоже, они имели дело с хитрым и опытным хищником, который хорошо умел прятаться. К тому же медведи могли бегом преодолевать большие расстояния.
Табун в эту ночь пригнали от ручья на площадь, чтобы лошадей было легче охранять. Собаки тоже шныряли вокруг вигвамов, принюхиваясь, но ничего подозрительного не почуяли. Харка привязал Чалого и Пегого прямо перед отцовским вигвамом. Мужчины разделились на группы для ночного дозора. Юношам тоже позволено было нести караульную службу, но теперь уже только вместе с воинами.
Небо расчистилось, и ночь была ясная, звездная. Только на востоке еще темнели тучи.
Харка лег спать сразу после ужина и посоветовал Харпстенне и Черной Коже последовать его примеру. Нужно было успеть выспаться и быть готовыми к тому, что ночью опять что-нибудь произойдет. Засыпая, он слышал обрывки разговора Желтой Бороды и Чужой Раковины, сидевших у прикрытого очага, но мало что понял из долетавших до него отдельных слов.
Ночь прошла без происшествий.
Утром Оперенная Стрела созвал воинов на совет.
— Сыновья Большой Медведицы! Дакотские воины великого племени оглала! — сказал он. — Вчера вечером я долго думал о том, где может скрываться этот медведь и не причинит ли он еще какого-нибудь вреда нашим лошадям и вигвамам. Ночью же я видел долгий и отчетливый сон. В этом сне я сам был медведем. Я шел на юго-запад, туда, откуда доносился запах падали. Вы знаете, что после Великой Охоты мы оставили несколько туш старых бизонов на корм волкам и нашим собакам. Я был медведем и спешил туда, чтобы утолить голод. И я нашел трех убитых детенышей бизона. Волки, завидев меня, убежали. Мясо телят было нежным и вкусным. Никто не мешал мне. Насытившись, я снова отправился на север, чтобы напасть на табун Сыновей Большой Медведицы. Но на моем пути встал огромный воин с копьем и убил меня. Что означает для нас этот сон?
Воины, внимательно выслушав Оперенную Стрелу, стали по очереди высказывать свое мнение.
— Толковать сны может лишь наш шаман Хавандшита, — сказал Старый Ворон. — Подождем, пока он вернется.