— Ты что, в рот воды набрал? — не выдержал наконец Четан. — Так выплюнь ее!
— Я не плюю в чужом вигваме.
— Значит, ты все-таки кое-чему успел научиться?
Четан не собирался дразнить Шонку. Но ответ Шонки разозлил его, и он не смог скрыть раздражения.
— Может, и другим придется еще кое-чему научиться, — загадочно ответил Шонка.
— Жаль только, что кое-кто уже не хочет учиться.
— Или не может.
— Ну, среди нас нет старцев.
— А кто тебе сказал, что я говорю о нас?
— Никто. Но ты можешь мне сказать, о ком ты говоришь.
— Если захочу.
— Хочешь ты или не хочешь, мне все равно. Подавись своими новостями!
— Даже если я ими подавлюсь, завтра их будет обсуждать Большой Совет.
— Ах вот как! Значит, это такие важные новости? Которые ты сам выдумал?
— Завтра тебе будет не до насмешек, Четан.
— Это мое дело.
— Увидим. Я, во всяком случае, уже сегодня увидел достаточно.
— Ты не хочешь стать шаманом? Говорить загадками ты уже научился.
— Загадками, такими же мрачными, как и дела, о которых эти загадки…
Черная Кожа рассмеялся этой словесной перепалке, но тут же смолк, заметив, что никто не разделяет его веселья, и тоже недоуменно уставился на юношей, в словах которых звучало все больше взаимного недоверия и вражды.
— Ты уже напустил столько тумана, — продолжил поединок Четан. — Я подожду, пока он рассеется.
— Жди, если хочешь. Но можешь и не ждать: сходи в вигвам вождя Маттотаупы, и ты сразу все узнаешь.
— Я не пойду туда.
— Да, ты не пойдешь туда, потому что он всем нам велел убраться. Он знал, почему нам там сейчас не место.
— Шонка! — возмущенно воскликнул Черная Кожа. — Ты не смеешь так говорить о нашем вожде!
— Помолчи, курчавый желторотый птенец!
— Черная Кожа прав! — сказал Четан. — Ты сказал уже слишком много. Теперь ты должен сказать все!
— Я не скажу ничего, кроме того, что уже сказал. Хау. Если вы хотите узнать больше, идите туда и послушайте.
— Мы не нарушаем приказы вождя и не подслушиваем разговоры наших старших братьев и отцов. Запомни это, Шонка. Иначе ты никогда не станешь нашим воином!
Шонка презрительно фыркнул. Четан вскочил на ноги. Шонка сделал примирительный жест рукой и тихо произнес:
— Поговорим лучше о другом. Что вы думаете о белом человеке?
Черная Кожа, к удивлению товарищей, мгновенно откликнулся на этот вопрос.
— У него злые глаза, — заявил он сердито.
— Это верно, — сказал Шонка.
— Но у него меткий глаз и щедрая рука! — возразил Харка. — Черная Кожа, мы знаем: белые люди причинили тебе много зла. Но не все белые люди злы.
— Белый человек владеет великими тайнами! — продолжал Черная Кожа с тревогой в голосе.
— Тайны белых людей могут быть отравлены, — к удивлению Харки, произнес Четан.
— Но только не мацавакены, — ответил тот другу.
— В вигваме вождя он делится с воинами не мацавакенами, а…
— А чем? — спросил Четан.
— Мини-вакеном. Огненной Водой.
Черная Кожа испуганно вздрогнул:
— Огненная Вода белых людей опасна! Когда белые люди пьют этот напиток, они превращаются в глупцов или в диких зверей. Они бьют женщин, детей и рабов.
— Что значит «этот напиток»? — возмутился Харка. — Ты что, пробовал напиток, который привез Рыжий Джим? Нет? Тогда не говори, что он действует как Огненная Вода. Разве человек, который дарит нам мацавакены, может желать нам зла?
Четан и Черная Кожа опустили глаза. Что они могли ответить на вопрос Харки? Наступила тягостная тишина.
— Рыболов насаживает на крючок червя, иначе рыба не станет клевать, — произнес наконец Шонка.
— По-моему, это не твои слова, Шонка, — ответил Харка, подбросив в огонь ветку.
— Может быть. Но сходи к отцовскому вигваму и посмотри, что там происходит.
— Я не пойду туда! — твердо произнес Харка. — Шонка, ты забыл, что тебе сказал Четан?
— Я не забыл. Что ж, заткните уши и закройте глаза. Если хотите, я сделаю то же самое. Я все сказал. Хау!
Шонка встал и покинул вигвам. Остальные остались сидеть у огня, растерянные и угрюмые. Харке было досадно, что им не удалось еще больше посрамить Шонку. Слова непрошеного гостя, как ядовитое снадобье, пропитали их души горечью. Они больше не говорили об этом и решили идти спать.
— Оставайтесь здесь! — предложил Четан. — Будем спать вместе.
— Да, вместе с Харкой, Охотником на Медведя! — воскликнул Черная Кожа, которому было неловко оттого, что он огорчил друга.
Дети завернулись в шкуры.
Снаружи бушевала гроза. Харка, смертельно уставший за день, быстро уснул. Уже засыпая, он все же решил проснуться в полночь и посмотреть, что делает Шонка. Может, этот пес не спит и опять подсматривает и подслушивает за вождем и его гостями? Харка не хотел нарушать приказ отца, но должен был уберечь его от пауков, незаметно ткавших вокруг него паутину.
Незадолго до полуночи он проснулся и тихо выскользнул из вигвама. Уинона заметила это, но Харка знал, что она будет молчать. Постояв несколько секунд посреди черных теней вигвамов, он медленно, бесшумными шагами индейца направился к площади. Сквозь щели у входа в вигвам вождя пробивался свет: там еще горел огонь в очаге. Изнутри доносились странные звуки. В Священном Вигваме Хавандшиты было тихо и темно.
Харка крадучись обошел площадь в поисках Шонки, но того нигде не было. В конце концов он приблизился к отцовскому вигваму.
В душе его боролись противоречивые чувства. Он не хотел следовать примеру Шонки, посмевшего ослушаться вождя. Но непослушание Шонки, казалось, толкало и его, Харку, на дерзость. Он хотел убедиться, что отцу ничего не грозит. Ему необходимо было знать то, что знал и о чем молчал Шонка. Если Харка хочет уберечь отца от опасности, он не может сидеть сложа руки.
Наконец он не выдержал и лег на землю у задней стены вигвама, где была удобная щель, сквозь которую можно было видеть все, что происходит внутри.
Тяжелое решение
Харка еще никогда не видел, чтобы мужчины вели себя так странно. Особенно его поразило поведение Старой Антилопы. Тот стоял между очагом и стеной вигвама, наклонившись вперед, и качался взад-вперед. Казалось, он вот-вот упадет. Потом вдруг дико захохотал. Изо рта у него потекли слюни. Показывая пальцем на огонь, он сквозь хохот повторял:
— Медведь! Там сидит медведь и греет лапы! Греет лапы! Видите?
Затем смех оборвался. Голос Старой Антилопы стал жалобным, и наконец он заплакал.
— Бедный медведь! Он греет лапы, а вы хотите их съесть! Хотите съесть его лапы! И вам не стыдно? Славный, добрый медведь!.. Вы что, не видите?
Рядом с ним на земле лежал старший из Воронов. Он спал и громко храпел. Его отца, Старого Ворона, только что вырвало, и в вигваме резко запахло блевотой. Вместо того чтобы выбежать из вигвама, он спокойно, не смущаясь, извергнул содержимое желудка прямо на бизонью шкуру! Харка знал один забавный вид состязания воинов — есть сырую собачью печенку, пока не вырвет, стараясь продержаться дольше других. Дети от души веселились, глядя, как мужчины один за другим, зажав рот рукой, бросаются в кусты. Но чтобы кто-нибудь осмелился осквернить вигвам?! Нет, сегодня воины явно лишились рассудка!
— Медведь… Бедный медведь!.. — все еще лопотал Старая Антилопа.
Вдруг он закачался из стороны в сторону, потерял равновесие, замахал руками и плюхнулся задом прямо в очаг. В вигваме стало темно. Харка услышал веселый смех отца и Рыжего Джима. Старая Антилопа несколько секунд сидел на горящих углях, ошарашенно озираясь по сторонам, потом, когда угли прожгли его кожаные штаны, он, почувствовав боль, вновь запричитал:
— Я медведь… я добрый медведь… мои лапы… О! О!
И он на четвереньках пополз прочь от огня. Но тут Ворона опять вырвало. На этот раз прямо на шею Старой Антилопы.
— Ай-о! — вскричал тот и встряхнулся, как мокрая собака. — Что вы со мной делаете, вонючие койоты?
Харка отчетливо видел всю сцену, потому что Рыжий Джим как раз снова раздул огонь. Все, что происходило внутри, было нелепо и отвратительно, но, поскольку Маттотаупа и Рыжий Джим смеялись, у Харки немного отлегло от сердца. Он тоже улыбнулся, глядя, как Старая Антилопа ползает по земле с обожженным задом и испачканными блевотиной волосами и лопочет:
— Я бедный медведь… добрый, славный медведь! Не ешьте мои лапы! Проклятые койоты! Чем вы заляпали мои волосы? Сзади огонь! Горит прерия! Огонь уже сожрал мои штаны!
Рыжий Джим налил себе из бурдюка в стаканчик напитка, одним махом опрокинул его в глотку и воскликнул:
— Продолжаем состязания! Пока что я — победитель! Трое из моих соперников уже валяются на земле. Выпив всего по стаканчику! А на моем счету — уже три, и я стал только сильнее! Кто еще отважится помериться со мной силами?
Последние два гостя Маттотаупы приняли вызов.
— О, сразу двое? — крикнул Рыжий Джим. — Прошу!
Он трижды наполнил стаканчик, и все по очереди выпили. Последним — Рыжий Джим. Опять залпом.
— Ну что? Еще по одному? — предложил он своим соперникам.
Те подошли ближе, но Харка видел, что они уже нетвердо стоят на ногах. Они неумело выпили. Один поперхнулся и выплюнул напиток, другой закашлялся, и Рыжий Джим с Маттотаупой снова рассмеялись. Харке вдруг бросилось в глаза, как по-разному они смеялись. Маттотаупа смеялся весело и добродушно, как смеются мужчины, слушая забавные рассказы об охотничьих приключениях или глядя на незадачливых пожирателей собачьей печенки. В смехе же Рыжего Джима сквозило презрение. Это смутило Харку. Ему не понравилось, что белый человек смеется над воинами, Сыновьями Большой Медведицы. Но у него не было времени разбираться в своих чувствах: его внимание отвлекло новое происшествие. Два воина, последние соперники Рыжего Джима, вдруг стали ссориться.
— Ты, гнусная жаба! — сказал тот, что кашлял. — Ты на меня плюнул!
— Замолчи! — крикнул второй. — Ты лжешь! Воину дакота не пристало лгать!