Татанка-Йотанка медленно направился к Харке. Тот за несколько секунд, которые понадобились великому шаману, чтобы пройти пять шагов, попытался оценить обстановку и сообразить, что может произойти в следующую минуту и что он может сделать, придет ли отец ему на помощь, или, наоборот, он должен помочь отцу. Маттотаупа смотрел на сына молча, но так проникновенно, что у Харки сжалось сердце. Никогда он не сделает и не скажет ничего, что навредило бы отцу! Ничто не заставит его покрыть себя позором, предав отца!
Татанка-Йотанка остановился перед Харкой.
— Харка Твердый Камень Охотник на Медведей! — произнес он. — Я послал за тобой. Зачем же ты стрелял?
У Харки немного отлегло от сердца.
— Татанка-Йотанка! Никто не передал мне твои слова. Я не знал, что ты велел мне прийти. Хавандшита только приказал мне отдать мацавакен Шонке.
Что-то в лице великого шамана дрогнуло. Из слов Харки он должен был понять, что тот явился не по его приказу, а нарушив его запрет покидать Священный Вигвам без разрешения. Но он должен был также понять, что Хавандшита и Шонка не исполнили того, что велел им сделать Татанка-Йотанка.
— Так или иначе, но ты пришел. Мацавакен можешь оставить себе. Твой отец сам скажет тебе, что ты не должен обращать его против своих братьев. Участь твоего отца решит Большой Совет. А пока ты вернешься в Священный Вигвам. Когда старейшины и воины примут решение, ты все узнаешь.
Харка посмотрел на отца.
— Иди и делай, что тебе сказано, — медленно, как бы с трудом произнес Маттотаупа. — Я невиновен, понимаешь? Воины и старейшины поверят мне.
— Да, отец.
Харка с тяжелым сердцем и комом в горле вернулся в Священный Вигвам, сел на то самое место у очага, где провел столько времени в мучительном ожидании, и снова положил винтовку на колени. Потом на глазах у Хавандшиты зарядил оба ствола. Шонки в вигваме не было.
Харка ждал. У него было только одно желание — помочь отцу. Он решил сделать для него все, что было в его силах.
Снаружи не доносилось ни одного звука, который указывал бы на какие-то особые события. Потом Харка услышал голос глашатая, объявлявшего о Большом Совете.
Через час Хавандшита, не произнесший за все это время ни слова, покинул вигвам.
Харка опять остался один. В этот день он еще ничего не ел и не пил, но не чувствовал ни голода, ни жажды. Жадно ловил он звуки шагов, направлявшихся к вигваму вождя, прислушивался к голосам участников Большого Совета, но не мог разобрать слов старейшин, воинов и шаманов. Он слушал и слушал, час за часом. Казалось, совет никогда не кончится.
Пятно света, которое Харка выбрал, чтобы определять время, давно изменило форму и потускнело. Близился вечер. В вигваме стало еще темнее.
Наконец голоса в соседнем вигваме стихли. Харка слышал, как участники совета покидают вигвам вождя. Они не останавливались у входа, не заводили разговоров, а сразу расходились по своим жилищам.
Над стойбищем повисла тишина. Не шумели дети. Откуда-то издалека доносился вой. Возможно, это была одна из собак, убежавших в прерию в дни голода и теперь тоскующих по своей стае.
Первые часы ожидания были для Харки не самыми тяжелыми. Он думал только об отце. Не о том, которого теперь судили его братья, а о том, который всегда был ему опорой и защитой, учителем и образцом для подражания, с тех пор как он научился ходить и думать. Потом он представлял себе, как стоит перед советом и защищает отца. Сколько доказательств его невиновности он мог бы привести! И совет, конечно же, поверил бы ему. Но чем дольше он длился и чем ближе подходила минута приговора, тем бледнее становились картины, которые рисовало ему воображение.
Самым тяжелым испытанием оказались последние минуты, когда решение уже было принято, но еще неизвестно ему, Харке. Он даже не знал наверняка, в чем именно обвиняли отца. Он знал лишь то, что сказал отец: «Я невиновен!» И этого ему было достаточно. Но достаточно ли этого было для воинов и старейшин? Что, если?..
Это «если» сдавило горло Харки, словно веревка. Он с трудом дышал. Он уже не мог думать. Все его мысли умерли. Ему не оставалось больше ничего, кроме как ждать. Он весь обратился в ожидание. Казалось, он лишился даже слуха. Впрочем, он и не желал больше ничего слышать.
И вот в вигвам снова вошел Татанка-Йотанка. Харка глубоко вздохнул, увидев, что это не Хавандшита.
Татанка-Йотанка сел напротив него, словно он был не мальчиком, а взрослым мужчиной и воином, с которым пожелал говорить вождь.
Харка спокойно смотрел на него, сам удивляясь своей внешней невозмутимости.
— Харка Твердый Камень Охотник на Медведей, ты должен знать все, — сказал великий шаман. — Ты уже знаешь больше, чем тебе следовало знать, потому что ты ночью подсматривал и подслушивал у вигвама вождя.
Харка не опустил глаза. Он был готов отвечать за все, что совершил.
— Ты знаешь, что мини-вакен белого человека превратил пять воинов из племени Сыновей Большой Медведицы в глупцов, сделал их посмешищем для братьев. Потом белый человек обманул твоего отца и налил ему слабой Огненной Воды из другого бурдюка, сказав, что это тот самый напиток, который свалил с ног воинов, и твой отец поверил белому человеку и продолжил пить, ничего не подозревая. А когда тот дал ему крепкой Огненной Воды, он и сам превратился в глупца. И это было уже совсем не смешно. Ты меня понимаешь?
Харка долго молчал, прежде чем ответить.
— Я понимаю тебя, — произнес он наконец, как во сне.
— Ваш шаман Хавандшита сегодня утром выдвинул против твоего отца страшное обвинение. Он сказал, что твой отец выдал белому человеку тайну золота, скрытого в земле дакота. Золото для белых людей — как мед для медведя. Теперь они нарушат заключенные с нами договоры и начнут отнимать у нас нашу землю.
Татанка-Йотанка сделал паузу и подождал, не скажет ли что-нибудь Харка. Но тот молчал.
— Белый человек по имени Рыжий Джим сбежал от нас и унес с собой тайну.
Харка молчал.
— Твой отец не знает, что он совершил, когда потерял рассудок. Он не может поверить в то, что его язык, над которым он был невластен, предал нас. Мы связали его, потому что он оскорбил Хавандшиту и оказал нам сопротивление. Но он поклялся, что покорится решению Большого Совета, и я велел развязать его. Большой Совет объявил свое решение.
Харка по-прежнему не размыкал уст.
— Большой Совет признал обвинения Хавандшиты справедливыми, а твоего отца виновным.
Харка хотел что-то сказать, но первое же слово замерло на его устах, как будто у него внезапно пропал голос.
— Ты хотел что-то спросить, Харка?
— А ты?.. — с трудом промолвил тот.
— И я тоже. Я тоже считаю, что Хавандшита сказал правду. У меня нет причин сомневаться в этом. Я нашел оба бурдюка, о которых он говорил.
Харка больше не смотрел в глаза Татанки-Йотанки, он смотрел на его руки. В его памяти вновь ожили картины, нарисованные его фантазией, вновь зазвучали слова, которые он хотел сказать перед Большим Советом в защиту отца. Но он не мог сейчас произносить перед великим шаманом долгих речей. Ему надо было в немногих словах доказать невиновность отца. С чего начать? С того загадочного следа в лесу у пещеры? Чтобы убедить Татанку-Йотанку в том, что белые люди давно уже знали, где искать разгадку тайны гор? Но тогда Татанка-Йотанка спросит, почему вождь Маттотаупа не пожелал найти тех, кто оставил эти следы? Нет, с этого начинать было нельзя. Он должен сказать, что Хавандшита — лжец.
— Хавандшита лжет, — произнес он твердо. — Он сам побывал у пауни и у белых людей, строящих дорогу для Огненного Коня, и рассказал им, что я нашел в речке, огибающей Черные холмы, золотой камень и что Сыновья Большой Медведицы знают тайну золота. За то, что он рассказал это белым людям, они дали ему его великое чудо — бизонов и мир для нас. До этого Сыновья Большой Медведицы и белые люди почти ничего не знали друг о друге. Теперь же все языки говорят о том, что Хавандшита рассказал о нас, и белые люди приходят к нам один за другим, сначала Желтая Борода, потом Рыжий Джим. Это вина Хавандшиты. А мой отец Маттотаупа хорошо знал, что мы должны хранить тайну золота и что нам грозит гибель, если о нем узнают белые люди. Мой отец бросил золотой камень в реку, а Хавандшита забрал его себе. Мой отец взял с меня клятву, что я буду молчать, а Хавандшита с Шонкой и золотым камнем отправился к пауни.
— Харка Твердый Камень!
— Я все сказал. Хау!
— Как ты докажешь правдивость своих слов?
— Шонка был провожатым Хавандшиты. Но он никогда не скажет правду. Он тоже будет лгать. Черная Кожа отдал Хавандшите золотой камень, который он достал из реки. Но он ничего не скажет, потому что его отец, Чужая Раковина, получил свободу благодаря Хавандшите. Его язык тоже связан. А Хавандшита лжет!
— Хавандшита не лжет, Харка! Он — непримиримый враг белых людей, я знаю это. Держи свой язык в узде! Иначе нам придется связать тебя, как мы связали твоего отца.
Харка поднял голову и посмотрел в глаза Татанки-Йотанки, но, увидев, что они для него по-прежнему закрыты, ответил ледяным тоном:
— Я буду держать свой язык в узде.
На лице Татанки-Йотанки было написано недоверие, смешанное с горечью. Он долго молча смотрел на Харку, словно пытаясь прочесть его мысли.
— Твой отец поклялся нам, что покорится решению Совета Старейшин и воинов, — сказал он наконец. — Совет решил изгнать Маттотаупу из племени Сыновей Большой Медведицы, из племени оглала и семи племен дакота. Сегодня ночью он без оружия навсегда покинет наши вигвамы. Ты же, Харка Охотник на Медведей, останешься с нами и в свое время станешь великим воином и вождем.
— Я стану великим воином и вождем, — бесцветным голосом повторил Харка с непроницаемым лицом.
— Поэтому я позволил тебе оставить мацавакен.
— Этот мацавакен будет оружием великого воина и вождя, перед которым будут трепетать враги.
— Хау. Пусть будет так, как ты сказал. А теперь идем.