— Могу.
Билл плюхнулся на свой широкий зад:
— Значит, можешь?.. Ясно. У тебя помутился рассудок. И мне тебя жаль. Ладно, проведем эксперимент. Посмотрим, что будет. Мы даем вам пятьдесят патронов, но у нас наготове пистолеты.
Он достал свой пистолет и положил перед собой ленту с патронами.
Харка взял ее.
Маттотаупа кивнул, встал и вскочил на коня. Харка сел на своего Чалого.
Семеро белых, которые еще могли ходить, и индеец в платке пристроились к всадникам. Пятеро раненых отчаянно кричали и умоляли взять их с собой.
— Тихо! — рявкнул на них Билл, видя, что его индейские проводники медлят. — Мы потом вернемся за вами!
Но это их не убедило.
— Врешь! Вы не вернетесь! Скоты! Подлые предатели! Подонки! Мы здесь все сдохнем! Не оставляйте нас, друзья! Братья! Товарищи! Пожалуйста!..
Харка не понимал их слов, но по тону и выражению лиц раненых нетрудно было догадаться, что они говорили. Он не знал этих людей, обреченных на мучительную смерть, но глубоко презирал тех, кто решил бросить товарищей на произвол судьбы.
Один из тяжелораненых достал пистолет и, приставив ствол к виску, выстрелил.
— Это для вас тоже неплохой выход! — крикнул Билл. — Но повторяю: мы вернемся за вами! Не теряйте надежду! Вперед! — сердито крикнул он Маттотаупе.
Индеец в пестром платке, до этого равнодушно следивший за происходящим, тихо сказал, обращаясь к Биллу, и перевел Маттотаупе:
— Осторожно! Они будут стрелять в нас.
Это стало сигналом к убийству. Шестеро белых, как по команде, открыли огонь по своим раненым товарищам и расстреляли всех до одного.
«Вот что такое белые люди! — подумал Харка. — Я не хочу жить среди них. За пятьдесят патронов я должен привести этих убийц к воде и пище. Лучше бы они умерли посреди песков. Но так решил Маттотаупа. Пусть будет, как он сказал. Мы верны своему слову».
Харка, с презрением смотревший, как индеец в платке собрал револьверы убитых вместе с патронами и сложил в мешок одного из них, не выдержал и отвернулся. Отряд тронулся в путь.
Солнце светило по-осеннему мягко, но путь был настолько тяжелым и они так часто вынуждены были обходить глубокие заносы, что к вечеру белые люди, почти не размыкавшие уст, еле держались на ногах от усталости. Голодные, с пересохшими глотками, они повалились на землю и уснули. Маттотаупа и Харка старались не привлекать внимание к своим скудным запасам. Только после полуночи, когда все крепко спали, они немного подкрепились. Делиться со своими спутниками они не могли, да и неизвестно было, сколько им еще предстояло пройти до границы этого смертоносного песка.
После абсолютного штиля первого дня снова подул ветер, поднимая легкие облака песка. Они ухудшали видимость, мешали ориентироваться и еще больше затрудняли движение. Порой было невозможно определить местонахождение солнца и правильно выбрать направление. Песок слепил глаза; дышать было трудно. Лошади и люди уныло тащились по песчаной пустыне. Поскольку прямо двигаться было невозможно из-за необходимости обходить высокие барханы, они рисковали сбиться с пути.
Билл некоторое время бормотал проклятия. Потом индеец в шейном платке объяснил ему, что это только еще больше затрудняет дыхание и обостряет жажду, и этот болтливый хвастун наконец умолк.
Когда к вечеру следующего дня они так и не вышли из безжалостного песочного плена, среди белых вспыхнул ожесточенный спор. Одни требовали привала, другие — продолжения марша. Двое кричали, что индейцы — коварные бандиты и намеренно завели их в ловушку. Билл злобно ворчал, и никто не мог сказать, что он сделает в следующий миг. У всех были револьверы, и любая распря могла кончиться кровопролитием.
За два дня Маттотаупа и Харка успели присмотреться к своим белым спутникам и изучить характер и степень ловкости и выносливости каждого. Самым разумным им показался мужчина средних лет, волосы которого уже тронула седина. Харка первым обратил на него внимание, потому что тот не принимал участия в расстреле раненых. Он и сейчас призывал товарищей к благоразумию, говорил, что необходимо отдохнуть хотя бы три часа, как предложили Маттотаупа и индейский проводник, которого звали Тобиас.
Путешественники валились с ног, языки у них прилипли к нёбу, а усталость пересилила раздражение. Они попа́дали на песок, и некоторые в ту же минуту уснули.
Маттотаупа и Харка стояли рядом с мустангами, которые то и дело принюхивались, что-то почуяв. Тобиас и Том — тот, что был старше и разумнее других, — подошли к ним.
— Что вы думаете о нашем положении? Говорите прямо — честно и по-мужски, — сказал Том.
— Мы недалеко от Найобрэры. Лошади уже почуяли воду.
— Вождь! Это же… это же… спасение! Так близко?..
Вместо Маттотаупы ему ответил Тобиас:
— Близко, но добраться туда не так просто. Перед нами самый трудный отрезок пути. Нам нужно преодолеть Большой Песчаный холм, и если буря была и там, то дела наши плохи.
Маттотаупа согласился с ним. Том тихо вздохнул. Тобиас оглянулся. Убедившись, что шестеро белых крепко спят, он начал тихо разоружать их, собирая их револьверы и пистолеты. Том и Маттотаупа помогли ему в этом. Когда трое из шестерых проснулись, все оружие было уже в руках индейцев и Тома. У них остались лишь ножи.
— Воры проклятые! Головорезы! Краснокожие собаки!
— И Том с ними заодно! Мы ему еще это припомним!
— Я всегда говорил, что он — предатель!
— Черт бы их побрал! Завели в западню, а теперь ограбят и оставят здесь подыхать!
Их крики разбудили остальных. Те уставились широко раскрытыми глазами в темноту и заорали что-то нечленораздельное, как перепуганные животные.
Маттотаупа, индеец с непонятным для дакота именем Тобиас, Том и Харка отошли вместе с лошадьми на безопасное расстояние, зарядив револьверы и пистолеты.
— Тихо! — властно крикнул Тобиас. — Мы не собираемся вас ни убивать, ни грабить. Мы находимся недалеко от Найобрэры, но путь туда очень тяжелый. Мы просто хотим защитить вас от вашего же безумия! У вас есть еще час на отдых!
Белых убедили не столько его слова, сколько направленные на них заряженные револьверы. Они снова легли. Их мучила жажда, и они ворочались во сне, вздрагивали и что-то бормотали.
В этот последний час отдыха между индейцами состоялся краткий разговор.
— Ты знаешь эти земли, — сказал Маттотаупа Тобиасу. — Из твоих слов я понял, что ты, возможно, знаешь их лучше, чем я. Почему же белые люди не доверяют тебе? Почему они выбрали проводником не тебя, а меня и дали мне за это пятьдесят патронов для моего сына?
Тобиас издал какой-то звук, похожий на смех.
— Ты не знаешь этого? Ты не понял, что сказал Билл своим людям?
— Нет.
— Они не доверяют мне, потому что думают, что я хотел погубить их во время песчаной бури.
— Может, ты и в самом деле хотел этого… — сказал Маттотаупа.
Тобиас не ответил.
После привала людей было трудно поднять на ноги. Том, Тобиас и Маттотаупа кричали на них, уже готовых впасть в апатию, трясли их, толкали и наконец с трудом привели их в движение.
— Скоро — вода! — говорил им Тобиас. — Скоро — вода!
Это слово оказало магическое действие, мобилизовав последние силы обессилевших путников.
Ветер все еще дул, поднимая тучи песка, и через три часа людей опять охватило отчаяние. Они остановились.
— Мы не туда идем!
— Мы ходим по кругу!
— Канальи! Грязные краснокожие собаки!
— Надо поворачивать обратно!
— Сначала надо поспать!
«Я бы оставил их здесь умирать, — думал Харка. — Они это заслужили. Но Маттотаупа обещал вывести их в безопасное место, а дакота не лжет».
— Идите вперед, иначе я вас всех перестреляю! — заявил Тобиас с таким спокойствием, словно заказывал кружку пива.
Белые, изрыгая проклятья, из последних сил потащились дальше.
Индейцы опасались, что перед рассветом ветер усилится. Но этого не случилось. К утру, наоборот, наступил полный штиль. Песок осел, видимость улучшилась. Все на минуту остановились и посмотрели на звезды, чтобы сориентироваться. Вскоре стало ясно, что они идут в верном направлении.
Билл взвыл от радости, как потерявшаяся собака, которая вновь нашла своего хозяина.
— Три тысячи чертей! Дети мои! Мы на верном пути! Мы в порядке! В порядке!..
— Надеюсь, и с головой у тебя все в порядке… — вполголоса произнес Том.
Известие о том, что они не сбились с пути, всех оживило. Идти стало легче. Но пустыня все не кончалась, и все опять пали духом. Путь, как и предсказывал Тобиас, стал очень тяжелым. Однако лошади неудержимо стремились вперед. Они чуяли воду.
Вдруг за одним из барханов пустыня неожиданно кончилась. Здесь смертоносная буря выдохлась. Земля была песчаная, вокруг расстилалась степь, но все же это была твердая земля — с травой, с четким рельефом. Это была земля, по которой можно было ходить, не проваливаясь по колено, не петляя, как заяц, обходя высокие зыбкие барханы.
Отряд сделал короткую остановку. На лицах у многих было такое выражение, как будто перед ними появился добрый дух, в которого они еще не решались поверить. Неужели они спасены?
Лошадей уже было не сдержать. Маттотаупа и Харка отпустили поводья, и изнемогающие от усталости и жажды мустанги все же перешли на галоп. Вскоре всадники увидели в бледном утреннем свете мутные, желтые воды Найобрэры, замедлившие свое течение в верховьях реки от летней засухи и песчаных заносов. Вода! Вода!
Лошади уже пили. Маттотаупа и Харка поспешили последовать их примеру. Они только теперь осознали всю тяжесть перенесенных страданий и признались себе, что силы их на исходе. Маттотаупа украдкой посмотрел на сына. Тот за последние недели превратился в скелет, обтянутый кожей. Лицом он уже был похож на исхудавшего пятнадцатилетнего юношу. Щеки ввалились. Взгляд стал острым. Может, даже слишком острым. Движения даже после тяжелого испытания голодом, жаждой и недосыпанием были уверенными и почти небрежными. В этой небрежности отражалось презрение к окружающему миру; под ней же скрывалось любое проявление юношеской пылкости и чувствительности.