Кейт неотрывно смотрела на них. Разговоры отца с индейцами пробудили в ней воспоминания о том злосчастном лете два года назад. Она поискала глазами мужчину, с которым говорил отец. Но она плохо запомнила его лицо, поскольку видела его в скудном свете фонарей.
— Отец! — вдруг воскликнула она полушепотом — так тихо, что даже тетушка Бетти не обратила на это внимание. — Это он!
— Кто — он?
— Тот, кто взял меня тогда на руки, а потом опять опустил на землю, потому что я так громко кричала!
— Который из них? — Голос Смита дрогнул.
— Четвертый слева.
— Четвертый? Может, пятый?
— Нет, четвертый.
— Пятый — это брат Большого Волка, с ним я и говорил. А тот, что рядом с ним, очень похож на него. Скорее всего, это — сам Большой Волк.
— Что это еще за новости? — укоризненно произнесла тетушка Бетти. — Перестаньте болтать!
Смит, который во время разговора склонился к Кейт, выпрямился. Ему больше нечего было говорить. Ему было все ясно. Убийцы были установлены.
Под музыку, имитирующую быстрое движение колес, на манеж стремительно выехала запряженная четверней почтовая карета. Маттотаупа свистнул, и всадники подскакали к ней. Четыре воина схватили лошадей под уздцы и на полном скаку остановили их. Двое ворвались справа и слева в карету. Один сбросил кучера с козлов, молодого высокого парня с рыжими волосами. Белокурая леди издавала душераздирающие крики. Кучер сопротивлялся с удивительной ловкостью и силой, но потом, как сразу же подметили искушенные зрители, добровольно позволил связать себя. Его привязали к столбу. При этом он неустанно изрыгал ругательства и проклятия. И эта виртуозная брань в адрес «краснокожих бандитов» была настолько естественной и убедительной, что окончательно примирила с ним и юных экспертов на зрительских скамьях.
Даму из почтовой кареты, искусно изображавшую полуобморок, вежливо посадили на барьер манежа. Как раз напротив ложи номер семь.
— Та наездница-акробатка, — сказал Смит Кейт, чтобы хоть немного погасить ее волнение и напомнить ей, что все это — лишь спектакль.
Но тетушку Бетти это рассердило.
— Тебе всегда обязательно нужно разрушить любую иллюзию! — сказала она.
Тем временем Маттотаупа подошел к связанному кучеру, велел ему замолчать — после чего тот мгновенно умолк, словно потерял дар речи, — и обратился к нему на английском, тут же переводя свои слова и на язык дакота, так что его поняли и члены индейской группы, и зрители:
— Что вы забыли на наших охотничьих угодьях? Разве вы спросили у нас, можно ли вам ступать на эту землю? Разве вы выкурили с нами Священную трубку и заключили с нами договор?
Пленник не отвечал.
— Ты молчишь, — продолжал Маттотаупа. — Вы вторглись в наши земли, не спросив нас! Вы стали убивать наших бизонов, вы отняли у нас нашу землю. Мы, краснокожие люди, не хотим ничего, кроме своей земли и своего права. Белые люди пусть живут там, где лежит их земля и правят их законы. Всякий, кто придет к нам как разбойник, будет убит, как того заслуживают разбойники.
Многие зрители забеспокоились. Группа молодых людей возмущенно засвистела. Господа в ложе номер семь вновь наморщили лбы.
— Этот монолог, разумеется, должен быть изъят из номера, — произнес представитель «Б & Б».
Смит услышал его слова и кивнул. Щеки его залила краска гнева.
Харка гордо стоял рядом с отцом.
Леди поднялась с барьера в своей длинной юбке, бросилась к жестокому вождю и стала просить его о пощаде для пленника. Вождь жестом велел ей вернуться на свое место, потому что ей не пристало вмешиваться в дела мужчин, и вновь повернулся к пленнику. Леди опустилась на колени и, воздев руки к небу, начала молиться за жизнь несчастного.
Маттотаупа приподнял рыжую прядь волос пленника и, закрепив ее на столбе, сказал, что пригвоздит ее своим топором к столбу. Отойдя на внушительное расстояние — почти на противоположную сторону манежа, — он покачал в руке боевой топорик. Музыка смолкла, и зрители затаили дыхание от волнения.
Маттотаупа метнул топорик. Он лишь несколько месяцев назад овладел техникой оборотного метания томагавка со стальным лезвием, а до этого пользовался лишь боевой дубинкой. Но он уже достаточно уверенно чувствовал себя в этом виде боевого искусства, чтобы успешно выполнить трюк.
Томагавк вонзился в столб непосредственно над головой пленника, отрубив поднятую вверх прядь волос.
Группа молодых людей, сидевших на одном из самых верхних рядов зала, восторженно засвистала. Вслед за этим грянули бурные аплодисменты. Банкиры и представитель цирка «Б & Б» что-то записали в свои блокноты. Директор, сидевший в той же ложе на месте номер шесть, довольно улыбался.
Маттотаупа, подойдя к столбу, взял свой топор, а кучер принялся уверять его, что это для него честь — быть пленником такого великого вождя сиу-дакота.
— Это всего лишь игра, и любой наш мальчик более ловок, чем взрослый белый мужчина! — ответил тот и, подозвав своего сына — того, что прискакал на чалом коне и сообщил о приближении почтовой кареты, — велел ему показать белому, на что способны индейские мальчики.
Пленник, увидев мальчика, закричал:
— А! Предатель! Я тебя узнал! Ты — наш разведчик, который нас предал! Ну погоди! Мы сдерем с тебя шкуру, когда подоспеет помощь!
— Если не ошибаюсь, этот мальчик как две капли воды похож на «старшего сына лорда», — сказал представитель цирка «Б & Б», которому, по-видимому, как и Смиту, тоже всегда обязательно нужно было разрушить любую иллюзию.
— Неудивительно, что этот мальчик не получил должного воспитания, — заметила тетушка Бетти, повернувшись к элегантным господам, чтобы они могли расслышать ее слова.
— Подлые обманщики! — тихо проворчал Дуглас.
— Но он и в самом деле выглядел как сын лорда, — возразила Кейт еще тише.
Ее понял только Дуглас, который сидел, облокотившись на боковую стенку ложи. Он был недоволен Кейт, потому что немного ревновал ее к юному артисту, но подавил в себе это чувство и деловито произнес:
— Сейчас он действительно выглядит как сын вождя.
Харка тем временем взял у отца томагавк и сказал пленнику у столба пыток, что сейчас отрежет ему еще одну прядь.
— Я что, в парикмахерской, что ли?! — возмущенно крикнул тот. — Эй ты, маленький паршивый койот! Оставь мои волосы в покое!
Харка встал на то самое место, с которого Маттотаупа метал томагавк. Выставив одну ногу вперед, он согнул колени, покачал в руке томагавк и метнул его. Томагавк, вращаясь вокруг собственной оси, пролетел довольно низко над манежем, потом, словно по мановению волшебной палочки, взмыл вверх и вонзился в столб над головой пленника, перерезав прядь волос.
— Проклятый щенок!.. — крикнул тот в неподдельной ярости. — Ты что, совсем спятил? Вождь! Убери этого волчонка! Я — великий воин и не позволю какому-то мальчишке делать из меня посмешище!
— Человеку у столба незачем волноваться, — ответил Маттотаупа. — Метнувший томагавк — мой сын, и через несколько зим его имя станет известно каждому в прериях и в Скалистых горах. Хау. Я все сказал.
Для Харки после этих слов отца мгновенно перестали существовать и манеж, и зрители, и цирк, и город. Он словно вдруг почувствовал упругий ветер, реющий над прерией, услышал топот копыт и боевой клич краснокожих воинов. Он знал, что этот вечер, который наконец наступил, будет не таким, как все другие вечера, но такой метаморфозы он еще несколько часов назад не мог себе даже представить: он был уже не артист Харри, скрывающий свои истинные чувства и мысли. Он снова был Харкой, сыном вождя, который забавы ради прибегнул к военной хитрости и играл здесь некую роль, развлекая белых людей, будучи неразрывно связан со своими краснокожими братьями, по воле судьбы тоже оказавшимися на манеже.
Индейцы вдруг навострили уши, потому что за кулисами послышались гиканье и топот копыт, и через мгновение на арену вылетела группа ковбоев, потрясавших оружием и паливших направо и налево из пистолетов. Публика встретила их восторженными криками, как будто здесь и в самом деле надо было кого-то спасать. На манеже поднялась невообразимая суматоха, трещали выстрелы, падали на песок лошади и всадники. Зрители в верхних рядах вскакивали с мест, свистели, кричали, махали, топали ногами. Путы на руках пленника перерезали; он вскочил на свободную лошадь, хозяин которой упал на песок и убежал, и громко скомандовал:
— Воины! Спасители! Освободители! Позаботьтесь о леди. Отведите ее в безопасное место! А потом наш долг — отомстить врагам!
Юная леди упала на грудь одному из ковбоев, который отнес ее в карету. В это время несколько ковбоев и индейцев незаметно покинули арену, чтобы освободить место для предстоящего сражения.
Один из ковбоев вскочил на козлы, развернул карету и галопом умчался за кулисы. Оркестр грянул туш.
На манеже остались лишь Рыжий Джим с двумя ковбоями, Маттотаупа, Харка и Большой Волк.
Об этом составе участников Маттотаупа с Рыжим Джимом договорились заранее. Трое белых мужчин — в том числе Рыжий Джим! — против двух краснокожих воинов и мальчика. Преимущество ковбоев ни у кого не вызывало сомнений. Детали предстоящей игры заранее подробно не обсуждались; финал не был известен никому, все должно было решиться в ходе «сражения».
Рыжий Джим и Маттотаупа, как предводители двух «отрядов», поскакали навстречу друг другу.
— Вождь дакота! — воскликнул Джим патетически. — Вы побеждены! Сдавайся!
— Дакота никогда не сдается, — ответил индеец. — Пусть белые люди сражаются, если у них хватит смелости!
— Опять эти немыслимые монологи, да еще к тому же на английском! — произнес представитель «Б & Б». — Надо еще подумать, нужен ли нам вообще этот Топ. Разумнее было бы взять только второго, Харри. Он еще ребенок, его еще можно перевоспитать.
— Не знаю, не знаю! — пробормотал Смит себе под нос.
Тем временем словесная перепалка на манеже продолжалась.
— Вождь! — крикнул Рыжий Джим. — Мы предоставим вам возможность уйти живыми и невредимыми, тебе и твоим людям, если ты отдашь нам этого мальчишку, своего сына. Он предал нас.