у, после полудня, тело несчастного извлекли из озера вызванные из Надьканижы пожарные.
Эрвин Шрёдингер поместил моего отца в закрытый ящик. Ситуация такова: помимо моего отца, в ящике находится механизм, содержащий радиоактивное ядро и емкость с отравляющим газом. Параметры эксперимента подобраны так, чтобы вероятность того, что ядро распадется за 1 час, составляла 50 %. Если ядро распадется, оно приведет механизм в действие, он откроет емкость с газом, и мой отец умрет (оплаканный его женой, точнее сказать, вдовой, четырьмя сыновьями, пятью невестками, постоянно меняющимся количеством внуков, а также бесчисленными поклонниками и поклонницами). Вопрос Шрёдингера заключается в следующем: непосредственно перед тем как мы вскроем ящик, дабы установить, жив ли мой отец или мертв, можем ли мы сказать: находится в нем живой мой отец или мертвый? Ответ следующий: в этот момент мы не можем сказать, что мой отец жив, и не можем сказать, что он мертв. В лучшем случае, если уж непременно надо что-то сказать, мы можем ответить, что мой отец либо жив, либо мертв, то есть имеется 50-процентная вероятность того, что он жив, и 50-процентная вероятность того, что он мертв. Это — все, что мы можем сказать. Естественно, когда мы откроем ящик, то увидим в нем либо живого, либо мертвого моего отца. В первом случае мы сможем сказать со 100-процентной уверенностью, что он жив, а во втором — со 100-процентной уверенностью, что он мертв. Но тогда возникает вопрос: если после открытия ящика мы найдем, что мой отец мертв, можем ли мы утверждать, что смерть моего отца была объективной реальностью уже до вскрытия ящика? Ведь если бы мы его не открыли, то мой отец еще целый час с 50-процентной вероятностью жил бы как у Христа за пазухой. Во всяком случае, для каждого наблюдателя ящик вел бы себя так, как если бы в нем с 50-процентной вероятностью жил отец, мой отец. Возможно ли, что наблюдение как таковое, сыновнее наблюдение, может убить моего отца или, напротив — при счастливом стечении обстоятельств, — возвратить его из 50-процентного небытия? Вот почему запрещается трогать отца. Кому хочется стать отцеубийцей, даже если вероятность успеха всего 50 процентов? Бедный Шрёдингер предложил отнести свой ящик к перекрестью трех дорог, но сам нести его отказался, дескать, плохо с ногами, воспалились стопы и распухли лодыжки.
Комментируя этот пассаж, мой отец скромно заметил: боюсь, все мы являемся кошками Шрёдингера, и время от времени некий благожелательный, исповедующий любовь, странный, дряхлый, с густой бородой господин, вытянув руку из-за облаков, где небо, по выражению моего отца, всегда голубое, приоткрывает ящик, в котором и кот, и датчик, и ядовитый газ, и частица радия (я говорю «и», говорит мой отец, просто в шутку, потому я говорю, не вдаваясь в дебри теоретической физики), и весело вопрошает: Как живешь, сын мой? И мы отвечаем: с определенной степенью вероятности. Так сказал мой отец.
Наследство — это имущество, переходящее от отца к сыну, пока есть отец и пока есть сын. Руководство для юношей, автор и год издания не указаны, перевод с немецкого Петера Таттерпаттера. Примеры и комментарии. Некоторые из моих отцов — сумасшедшие. Они с воплями шатаются по бульварам. Ты можешь их игнорировать, или прижать к груди, или поделиться с ними своим самым сокровенным — им все едино, в ушах у них холодный свинец. Когда они начинают лаять, погладь их по голове и скажи: извини. И если они затыкаются, это не значит, что они тебя поняли или простили; это лишь означает, что их мозг заблокирован отвратительными эротическими видениями. Позволь же им попускать слюни, а затем врежь как следует им по шее ребром ладони. И скажи еще раз: извини. Но только не думай, что на них это возымеет действие, ибо мозги их — некое месиво, изгрызенная мышами бумага — вот что такое их мозги, однако, разговаривая с ними, ты должен принять позу естественной обеспокоенности, сей наклон во всех странах света означает сочувствие — и этот язык они еще понимают. И, конечно, жратва, подачка. В твоем кармане всегда должен быть шматок мяса. Сперва покажи его им, вот оно, мясо, потом укажи на их пасть, чтобы знали, что мясо — для них. Даже если они не разинут пасть, швырни его, а ежели не поймают или оно попадет им в нос или, скажем, в очки, ебани им еще раз по шее, отчего пасть сама по себе откроется, и готово, кусок у них в брюхе. Но возможно, что все будет совершенно иначе, и тебе не удастся помочь отцу, своим сумасшедшим отцам. И если они завопят: мелети, эмпайер! попытайся расшифровать послание. А ежели завопят: сатанинские выродки забили твоего коня! запиши в блокнот число имен существительных в этой фразе, а при возгласе: в сутане твоего порося танега все одно мелети! ты вспомни, что однажды они уже просили тебя мелетить, вот и мелети их, зараз! ◊ Есть пути правды и пути неправды, но я не припомню, чтобы были у меня отцы, которые бы нарочно учили меня ходить неправедными путями. Мой отец поучает меня, восседая на облаке неведения. Сын мой милый, жесткое мясо, прежде чем поручиться за него обеими руками, надо отбить двумя каменьями. А до того надобно его «причесать» и почистить щеткою. Но может сгодиться для этого и аппарат «искусственной почки» или циклотрон. (В 1954 году с помощью этого аппарата умер мой красавец дядя, которого бабушка, если бы тоже не умерла, оплакивала бы по сей день.) Бульон из говяжьего костреца в комбинации с ржавым ликером, полученным из проваренных в течение трех часов копыт, — прекрасное средство от туберкулеза, а также великолепное снадобье для соблазнения аборигенок, которых можно тут же обнять. Забыться в их необъятном лоне, закрой глаза, открой ротик, ма шер (как говорил мой отец). Аборигенов-мужчин можно соблазнить дешевыми цветными бусами: девственно-белыми, темно-синими и пурпурно-красными, а от настоящего жемчуга они часто просто отмахиваются. Не дикарям нужно дарить дешевые книги в следующих переплетах: мертвенно-белых, коричневых и цвета водорослей — и в первую очередь книги, которые тематически и фактологически как-то связаны с морем. А когда явится тебе сатана в сатанинском обличье, не выказывай изумления. Начинай торговаться. И если ни бисер, ни книги (независимо от тематики и фактологии!) его не заинтересуют, предложи ему бутылку темного охлажденного пива «Кёбаняи». И тогда уж… Все же есть что-то ценное в поучениях моего отца. А может, и нет. ◊ А вот в некоторых странах отцы мои смахивают на клубки цветных ниток. (Брысь, противные кошки!) В других они смахивают на глиняные горшки или стеклянные банки. А иногда мой отец — все равно что статья в газете: читаешь о фильме, который уже посмотрел, который тебе понравился, но смотреть его еще раз никакого желания, а в газете о нем читать — тем более, таков мой отец. Есть у меня один отец треугольной формы. А некоторые отцы, когда у них спрашивают, который час, плюются серебряными дукатами. Один мочится духами, другой — чистым спиртом. А то еще есть отец, превратившийся в сказочное морское чудище, другой — в двойника человека, которого он так боялся в детстве. Есть отец — коза, есть — молоко, есть преподаватель испанского в монастырской школе, есть отец — исключение из всех правил, есть даже такой, который запросто, одним махом мог бы разрешить все мировые экономические проблемы, но он с этим не спешит. Есть отцы, любящие пофорсить, но далеко не все и разве что только дома. Есть отцы, которые прикидываются лошадьми, но далеко не все и разве что в XVIII веке. Есть отцы, которые падают с лошадей, но далеко не все, и есть, которые, упав с лошади, пристреливают ее, но далеко не все; есть отцы, которые лошадей боятся, но в большинстве своем они боятся женщин. Есть у меня отцы, которые занимаются мастурбацией из страха перед женщинами, а есть и такие, которые спят с продажными женщинами из страха перед женщинами, которым не нужно платить, а есть и такой отец, который вообще никогда не спит, пребывая в тревожном ожидании будущего, давно уж оставшегося позади. ◊ Отец-попрыгунчик встречается так же редко, как белые вороны, из чего можно заключить, что вороны-альбиносы все же встречаются (только редко). Очень трудно представить себе танцевальную залу, барочный салон или полученную по протекции панельную развалюху, где не было бы тесно двум отцам-попрыгунчикам. Целесообразней всего привязать такого отца к выхлопной трубе дальнобойной фуры — он и мир повидает, и над жизнью своей задумается, в общем, это ему полезно. Как-то в 1969-м или 1970-м году один такой мой отец, сбежав в Народный парк, прыгал там и пинал какой-то коричневый круглый предмет диаметром около фута. Ага, догадался сын моего отца, это грех, это грех. Потом откуда-то взялся сачок, и мой отец стал ловить им грех. Но тщетно! И было в этом его фиаско что-то скорбное, удручающее. Сами эти прыжки приводили в уныние, портили настроение. Может быть, потому, что ноги моего отца все время болтались в воздухе? ◊ Подобраться к моему отцу проще всего сзади. В этом случае, если его вдруг охватит неодолимое желание вонзить в тебя копье, ему придется сперва повернуться, и ты, выиграв время, успеешь зарезервировать куда-нибудь билет, к примеру, в Рукмини, где моих отцов нет вообще. Однако тамошние непорочные богини плодородия долгими и промозглыми зимними вечерами, забравшись под одеяло, недоступным нашему разумению способом все-таки умудряются заниматься производством потомства. Прекрасное место это Рукмини. Но что это тут торчит? Копье! Оно самое. И кругом: следы копий, все изранено копьями. Но проще всего — все же сзади. ◊ Был у меня один конкретный отец, детей у которого плодилась тьма-тьмущая, вот и решил он их продавать на костомольный завод (где, как можно предположить, занимались производством клея). А поскольку завод недовольных и хнычущих детишек не принимал, мой отец разыгрывал из себя самого что ни на есть любящего родителя. Закармливал своих отпрысков леденцами с кальцием, поил молоком морских свинок, рассказывал им всяческие забавные истории и каждый день разучивал с ними физические упражнения для укрепления костной ткани. Крепкий пацан — это верняк, рассуждал он. И завод регулярно, раз в год, присылал к нему маленький синий фургон. ◊ Имена отцов: и были имена отцов: Аба, Агабиель, Агариель, Агарон и проч. ◊ У каждого из моих отцов есть свой голос, и у каждого голоса — собственная угроза, terribilitas