Потом эту теорию признали ересью. Зато ныне разрабатывают теорию про ограниченный объем мозга, и необходимость заполнения его только нужной, узкоспециализированной информацией. А история, литература и прочие байки для мозга, якобы вредны. В Америке тогда выросло поколение жирдяев с сердечными приступами, а теперь растет поколение…эээ… узколобых, то есть узкоспециализированных, ничем не интересующихся личностей, не ведающих даже истории своего рода, не говоря о городе и стране.
Впрочем, брюзжу — это долгое и однообразное путешествие на меня так тягостно действует. Сто пять километров это пятнадцать ходовых часов, с моим «прицепом». Это если погода все еще будет благоприятствовать. От Козлиного острова еще три километра до малюсеньких Смолистых островов, у берега которых и встанет лаборатория. Думаю, там еще тысячу лет никто не появится.
Вторник, двадцать второе мая, застал меня за окончательной подготовкой эксперимента. Проверялись аккумуляторные батареи, блоки автоматики, генератор, запасы. Словом, тянул время, проверяя уже многократно проверенное. Но на «большую красную кнопку» нажимать было страшновато. А вдруг чего не учел и все это разбежится по планете? Хуже, правда, уже вряд ли будет, но мандраж присутствовал.
Арестанты в контейнерах устроили дебош, старательно грохоча по стенам и внутренним решеткам. Живые требовали соблюдения каких-то конвенций, которых лично я даже не читал, а заодно прекратить их кормить собачьим кормом. А как мне тогда автоматические кормушки было делать?! Ничего, собачий корм для «крупных, активных собак» за месяц не повредит, а дальше… видно станет.
В тринадцать десять, двадцать второго, посидев в каюте катера, где были разложены пульты управления и развешаны мониторы наблюдения, нажал таки «большую красную кнопку», на деле оказавшуюся маленькой черной кнопкой на пульте радиоуправления. У соседнего Смоляного острова сердечник электромагнита стукнул по стеклу запаянной капсулы, и тягучие капли питательного раствора упали в питьевую воду. Эксперимент начался.
Открыл журнал и написал преамбулу, описывая установку и ее параметры, на которой проводится эксперимент. Потом окинул взглядом экраны, где ничего пока особо не изменилось. И чем мне тут месяц заниматься? «Готику» я прошел дважды, новых игрушек взять у Кулибиных не догадался, и что остается. Только писать «мемуары».
Посидел над чистым листом Ворлда, окинул взглядом экраны наблюдения еще раз, прибавил звук, вслушиваясь в голоса лаборатории, убрал звук в ноль и набрал первую строчку мемуаров — «В детстве у меня была мечта стать космонавтом».
В пятницу, двадцать пятого мая, журнал эксперимента начал активно пополнятся. Живые «мыши» болели все, причем с примерно одинаковой тяжестью прохождения болезни, и это при условии, что дозы зараженной воды всем достались разные. Нежить не проявляла никаких признаков заболеваний.
В воскресенье, двадцать седьмого мая, прошел кризис в первом блоке лаборатории. Все же концентрация зараженной воды сказывается, хотя гораздо меньше, чем ожидал. По результатам кризиса за боевым вирусом признана летальность пока пятьдесят процентов. Теперь у меня в первом блоке один выздоравливающий и два мертвяка, капающих слюной на живого, стучащих в решетки и не дающие выздоравливающей «мыши» терять сознание. Впору писать трактат, о способах стимулирования внутренних ресурсов организма в присутствии нежити.
В понедельник и вторник кризис прошел во втором блоке, подтвердив летальность пятьдесят процентов. Засел за анализ причин выздоровления — хотелось бы увеличить шанс на выживание следующим «мышкам» процентов до ста.
Любопытно, что у выздоравливающих прорезался бешеный аппетит, и собачий корм их больше не смущал. Мне даже показалось, что челюсти у них стали массивнее. Проверил старые записи, даже мерил на экране пропорции головы и тела у «мышек» в начале эксперимента и сейчас. Исхудали, это понятно, но пропорции все же меняются. Начал перечитывать многочисленные бюллетени Кронштадта, мутации тела в них упоминались только для нежити, хотя, вирус вроде один и тот же, просто в живых он мог быть не столь активен, пока мой эксперимент его не заставил работать на всю мощь.
Если это мое предположение верно — получается, развивается то, что активно востребовано. Твердая собачья еде модифицировала челюсти. Таскание неподъемных гантелей мышцы разовьют? А сделать умнее так можно? Если кроссворды решать или еще что?
Лихорадочно написал новый план экспериментов. Придется включать с «мышками» двустороннюю связь, и стимулировать их разговорами. Не захотят отгадывать загадки, «отключим газ», в смысле выключу воду. И даже любопытно, отсутствие воды, что стимулирует в развитии организма? А если без еды? Вопросы посыпались как из рога изобилия.
В четверг, тридцать первого мая, констатировал, что модификации организма замедляются вместе с выздоровлением. И даже увеличение процентного отношения зараженной воды в питьевой воде не помогают. Вирус, похоже, адаптировался — «когда пациент хочет жить, медицина бессильна».
Пятница, первое июня. Подъем солнца был назначен на четыре сорок восемь утра, и я встречал восход, сидя в раскладном кресле на палубе Doral. Отмечал десять дней проведения эксперимента и написания мемуаров. Еще через три-четыре дня надо будет принимать решение, прерывать или продолжать эксперимент. Сегодня мои «мышки» окрепли достаточно, чтоб провести вторую стадию. Отвлекся от мыслей на вспыхнувший плазмой горизонт. Миру наплевать на наши проблемы, вымрем мы или нет — солнце взойдет в установленное время.
В восемь утра проснулась «мышка» в первом блоке. Значит судьба, подумал я, определяясь, с кого начнем вторую стадию. Подождал, пока все утренние дела будут сделаны и нажал очередную кнопку на пульте управления. На крыше контейнера первого бокса зажужжал электромотор, выдвигая стопора внутренних дверей.
Нежить, уже десять дней вожделевшая человечинки, рванула в камеру к живому едва ли не бегом, хотя была всего лишь медленной Кеглей. Но и живой не сплоховал — видимо, за десяток дней уже прикинул, что будет делать, если нежить к нему прорвется. Эпической битвы не получилось, так как довольно быстро Кегля была обезврежена и с видимым удовольствием «мышки» превращена в отбивную, на чем и упокоилась. Своих целей я достиг, наблюдая на заключенном глубокие царапины.
К одиннадцати утра «мышка» в первом боксе уже болела, но все еще материлась. Записал в журнал наблюдений, что на этом этапе много пьют, и, возможно, нужны жидкие «энергетики». Но оборудование лаборатории, увы, таких возможностей не предоставляло.
К двум часам дня «мышка» в первом боксе либо заснула, либо потеряла сознание, но все еще была жива, судя по частому дыханию. Весь день сидел перед мониторами, стараясь не отвлекаться на обличающие тирады второй «мышки».
К шести вечера подопытный начал дышать спокойно и размерено, а в десять вечера он проснулся со зверским аппетитом, и начался процесс выздоровления, похожий на предыдущий этап и даже с теми же «развивающими» эффектами.
Второго июня провел аналогичный эксперимент со второй «мышкой». Этот оказался слабее и упокаивал несчастную Кеглю почти час, получив обильные повреждения и измазавшись в мертвечине по уши. Я уж думал что Кегля «мышку» загрызет, но обошлось. Вот протекание болезни у второго подопытного шло тяжелее. Пришел в себя и набросился на еду он только к вечеру третьего июня.
Так что, вечером воскресенья подводил итоги. «Вакцинация» боевым вирусом дает пятьдесят процентов вероятности летального исхода, но защищает от дальнейшего заражения мертвяками. По крайней мере, в части случаев. Снизить летальность «вакцинации» теоретически можно предварительно «взбодрив» вирус менее смертельными вакцинациями. Всякие прививки от кори и прочего, что в школе делали, вполне были бы уместны. Но — кто ж знал!
Зато у меня, в аптечке спасателей, есть «Энцепур» — вакцина от клещевого энцефалита. Это не прививка от оспы, конечно, но хоть что-то «взбадривающее». Вколол себе первую дозу вакцины не задумываясь — пригодится в любом случае.
А еще для укушенных клещом рекомендовали внутривенно иммуноглобулин, помогающий иммунной системе человека бороться с вирусом. Этот препарат пока отложил, все еще сомневаясь, продолжать эксперимент или обойдусь.
Во вторник, пятого июня, истекла ровно половина отведенного мне на эксперименты срока. Накопилось довольно много фактического материала и еще больше идей, что можно сделать. Даже составил программу «модификации», теоретически способную за несколько дней пиковой активности вируса и податливости организма произвести максимум полезных изменений. Более того, начал изготовление инвентаря, тех же гантелей потяжелее, и мячиков на веревочках для развития ловкости. Про развитие интеллекта не упоминаю, у меня и так полный ноутбук головоломных задач.
Незаметно для самого себя смирился со своей готовностью к новому эксперименту. Да, вероятность летального исхода пока пятьдесят на пятьдесят. Но ведь и все в жизни так — либо выйдет либо нет.
Среда, шестое июня. Все документы приведены в порядок, скелет мемуаров дописан. Когда вернусь, отдам Катюхе мемуары на правку, пусть она дальше голову ломает, а я себе уже все пальцы сточил.
Обратил внимание, что как и Пан говорю «когда вернусь» а не «если вернусь». Значит, настрой хороший и тянуть особо нечего. Надувнушка стоит в готовности отвезти меня к лаборатории, вещи собраны, иммуноглобулин введен. Посидел на дорожку, любуясь на сверкающий под солнцем залив.
— Пора.
К концу месяца, если я все же не вернусь, сюда придет «Отважный», Лексеич заберет Doral с кипами подготовленных документов «наследства» в рубке, и нажмет еще одну кнопку на пульте радиоуправления — открывая доступ потоку топлива из бака для генератора к вентиляции лаборатории. И через час на месте понтона будет огромный погребальный костер.
Не такое уж плохое завершение пути для язычника.