— Да… нет… нет… нет…
Харон взглянул подле себя, но Брянский уже уселся в ряду фигур у стенки и, похоже, отключился.
— Нет… нет… нет…
«А и скучно у нас на том свете», — подумал Харон, утомившись повторениями и всеобщей неподвижностью.
— Эй! — позвал он таната. — Пятнистый! Прекрати мучить ребенка. Для своих занятий другого места найти не можешь? Без тебя здесь бывало повеселее.
С момента услышанной от таната на сходе с Тэнар-тропы отповеди Перевозчик решил держаться со всеми ними подчеркнуто вызывающе. Если конфликт неизбежен, то чем скорее он произойдет, тем лучше. Правда, форму, в какую он может вылиться, Харон не мог измыслить себе совершенно.
«Что они будут делать без Перевозчика? Их много, а я — один».
— Мы заканчиваем, Перевозчик, — отвечал ему танат, не поднимая головы. — Мы почти уже всех собрали, по всему лагерю. Делаем за тебя твою работу. Поблагодарить не хочешь?
— Чего-чего? Поблагодарить? Да ты, гиена пятнистая, ты знаешь, как я тебя сейчас отблагодарю? Вон тем казаном.
Девушка сказала свое последнее: «Нет…» — и обмякла, тут же, впрочем, подхваченная обежавшим стол Гастролером. Он сел рядом, обнял ее плечи.
Танат складывал свой план-простыню.
— Иди к известному тебе месту, Перевозчик. Мы собрали их. Они уже там. Мы поможем тебе довести, а то вдруг что по дороге.
— То есть как это? — донельзя глупо сказал он. Танат понял его по-своему.
— Ну, мало ли. Тебе станет их жаль или еще что-нибудь. Ты же такой чувствительный и совсем не бездушный и черствый, здесь твой друг не совсем прав. Скажи ему при случае наше мнение. Имеешь еще вопросы? Тебя проводить, а то заплутаешь?
«Спокойно, — сказал он себе, вгрызаясь пальцами в утрамбованный пол Локиной хижины. — Похоже, решение отрыть топор войны у вас с танатами обоюдно».
— Я не это имел в виду. Как вы успели их собрать? Ты ведь только получил план.
Танат заложил узкую гармошку собранного листа за пояс.
— Так и быть, объясню. Мы слушали — и мы собирали. Мы можем делать и то, и то сразу. Это только ты должен сначала делать одно, потом другое, потом третье. Ты не умеешь, как мы. Тебе этого не дано. Ты путаешься в странных понятиях, которые нам не нужны, а потому мы их не воспринимаем. Ты — один, Перевозчик, и это все, а нас много. Подумай над этим тоже.
Харон оглядел аудиторию. Нет, ни до кого не донесся их короткий обмен любезностями, но все смотрели. Кроме девушки.
— Стой за палаткой, — сказал Харон. — Я иду за тобой.
Когда танат, не тратя более слов, вышел, Харон подсел к Психу, игнорируя попытки Листопада обратиться. Псих заерзал, но в общем остался относительно спокоен. Локо возился со своими коллекционными резными абстракциями и вроде бы даже внимания не обратил.
Харон сделал пригласительный жест Психу: скажи еще чего-нибудь, мол. Псих не понял, и Харон жест повторил. Он надеялся добиться от него продолжения, что не успел услышать на отправке предыдущей Ладьи.
— Ну, ты, соображай живее. Что ты там… «блуждая по полям асфодела»… «через Реку меня призывает просто на берег выйти»… Откуда эти слова? От кого ты их слышал? Ты бывал на Том берегу, в том Мире? Какой он? Это — синяя страна? Ты встречал там женщину, тень, это ее слова?
Псих сказал:
Из Тартара мрака, в бурлящий огонь одеваясь,
Зло выползает в сотню голов.
Горела земля, и горела вода, и свод поколеблен от воя,
В котором стенания душ, лай собак и рыканье льва,
И быка разъяренного рев.
Оно неизбежно и мощно.
А если обратно изгонишь его и низвергнешь
За медные стены, где было оно рождено,
То зря не надейся — и это
Победой не станет.
Двойка суть равновесие, — добавил Псих. — День и ночь, плюс и минус, Добро и Зло, близнецов-братьев — все олицетворяет она. Две луны над Рекой. Тот берег и этот, и у адского сторожа есть брат-двойник, и близнец Таната — Гипнос несет не вечное жестокое усыпление смертным, а людям и богам дает спокойный сон и отдых от трудов и забот.
— Псих, — сказал Харон. — Псих ты. Разве тебя об этом спрашивают?
— Харон, послушай меня, Харон! — Листопад дергал его за короткий рукав хламиды. — Ты должен нас выслушать…
Однако Перевозчика отвлекла композиция из фигурок, что составил перед собой Локо. Нечистыми корявыми пальцами в заусеницах он переставлял фигурки и перекладывал совсем уж непонятные детальки, как из головоломки, и вдруг, сперва заметив краем глаза, а затем всмотревшись повнимательней, Харон понял, что видит картинку, изображающую примерно то же самое, что было на плане у таната, — Реку, лагерь и Тот берег Реки. Только собственно лагерю Локо уделил совсем мало места, а на Том берегу расставил фигурки в точках, которые — невероятно! — соответствовали известным Харону «пристаням» — конечным целям рейсов, куда его и всех, кто был с ним на очередной Ладье, доставляли управляющие маршрутами Ладей силы. Где открывались Миры, назначенные исторгнутым из этого.
Более того, некоторые фигурки Локо поставил в местах, про которые Харон и знать не знал, что там находится «пристань». Ни в одном рейсе он просто не ходил туда. А Локо поставил. И если угадал другие, то и в этих можно было с большой долей вероятности быть уверенным.
Харон не сомневался, что видит правильно, — береговые очертания были выложены с большой тщательностью и искусством. Локо даже продолжил Реку туда, где не было на плане у таната, — выше, до слияния Второй и Третьей, и до разлива на Второй. Там тоже он поставил значки «пристаней». И обрыв водопада внизу показал.
Вырезанная так, как будто она была перекрученной многократно, но все же угадываемая общими очертаниями Ладья, которой Локо, будто невзначай поигрывая, вел от лагеря вверх, ткнулась сперва в устье Второй, но передумала, вернулась к острому мысу и вошла в Третью. Повинуясь корявой руке, была продвинута туда, где кончалась схема, и вышвырнута со стола одним щелчком.
И Локо смешал картинку.
Харон поднялся от Психа и вообще из-за стола. Листопад что-то еще пробовал говорить, отвлекшийся от девицы Гастролер тоже пробасил в понятной манере: «Э, олень, куда? Тормоза включи, дядя, базар есть…» Локо хитренько спрятался в безрукавку.
Но Харон уже уходил, ему больше нечего было здесь делать. Сразу за порогом едва не налетел на спину таната, что терпеливо его дожидался.
— Больше ничего не выдумал, как вплотную встать? — недовольно проворчал Харон. — Еще бы ножку мне подставил.
— Мы никогда не унизимся до грубого, физического, — заявил танат с выпяченным подбородком. — Это к лицу тебе, Перевозчик.
— Да что это вы такие обидчивые! С вами нормально говорить — как по тонкому льду идти. В вашем Мире был лед, танат? — Он снова не удержался, чтобы не подначить пятнистого. Тот не поддался.
— В этой группе есть и дети, — сказал танат. — Зная твое отношение, мы решили сопроводить. Кроме того, группа большая.
Перевозчик плотнее сжал и без того стиснутые челюсти.
— Прими наше предложение, Харон, — продолжал танат вроде бы тоже мирно. — Что с того, что разумом ты понимаешь о них все, если при этом с трудом приемлешь свое дело в… скажем, некоторых его аспектах. В необходимых и неизбежных аспектах, Перевозчик. Ты же понимаешь, что те дети — это не совсем дети, и те, кто идут за тобой на Горячую Щель, идут именно туда, куда им предназначено. Что иначе и быть не может, а если будет, то будет неизмеримо хуже.
— Не изрекай мне прописных истин, танат. Еще в Стражах я усвоил, что останься кто-нибудь из них в моем Мире… Мне вбили четко.
И это снова пришло к нему. Он ничего не мог с собой поделать.
гремящий на спуске набитый вагон разгоняется и разгоняется невыносимый крик десятков людей сливается в один вопль звериного ужаса трамвай мнется как картонный под тоннами и тоннами бульдозерного металла только трое девочек с заднего сиденья все с переломами позвоночников и я невредимый грязная от свернувшейся крови вода в остывшей ванне тошнотная тягучая боль в перерезанных венах и безжалостный неотвратимый голос говорит чтобы я не думал и не надейся говорит голос что так просто тебе удастся уйти ведь у каждого свой путь и он должен быть пройден до конца
— Останься все равно кто из находящихся здесь в твоем Мире, Перевозчик, это было бы равно гибельно для Мира. Совсем неважно, куда он отсюда направляется — на Ладью, в Горячую Щель или дальний путь. Ты же видел, в конечном итоге каждый из лагеря обретает свое пристанище, свой Мир. Ты перевозишь их в их бывшие Миры или в Миры, готовые принять их, если их прежний, настоящий Мир, откуда они попали или проникли в твой, по тем или иным причинам прекратил существование.
А вот что делать с теми, кого ни один из бесконечных Миров принять не хочет?
Харон ловко выдернул из-за пояса таната план-схему лагеря, развернул. Основной чертеж напоминал синьку копировальщиков.
— Ты очень добросовестен, Харон. Такого Перевозчика давно не было в Мирах. Кроме того, ты никогда не жалуешься…
— Я начну, — пообещал Харон, рассматривая схему. — А другие, они как, петиции подавали в письменном виде? Саботировали? Вот бы научиться.
Немного расплывшимися аккуратными крестиками помечено около сотни, считая на глазок, кружочков. В их расположении по общему количеству палаток лагеря не было решительно никакой системы. Харон вернул схему.
Поспевая за ловко проскальзывающим впереди танатом, Перевозчик занимался именно тем, от чего ему настойчиво рекомендовали избавиться, — вспоминал, как там, в набирающей первый снежок Москве, было дальше.
Вместе с тем думал о ни на что не похожем резном уродце, которым Локо обозначил одну из неизвестных «пристаней» вверх по течению, за мысом, за поворотом на Третьей реке.
Фигурка в эмали нежно-синего цвета.