Но если и он начинает действовать только по собственному желанию, а быть может, и капризу, начинает преступать границы, играть не по правилам, — тогда Миру его грозит крах.
Особенно, если Мир сам готов к этому.
Бедняга рыбак не должен был уходить из этого
Мира. И все те, про кого судмедэксперт Стасова сказала: «подобные случаи», должны были дождаться своего часа, далекого ли, близкого ли, но своего. Им ничем не могла грозить встреча со Стражем, поскольку они были отсюда, и только отсюда. Их судьбы в иной компетенции. Страж присвоил себе слишком большие права.
«Записная книжка» назвала Михаилу, как это должно выглядеть, и сообщила, что он непременно обязан увидеть сам, своими глазами. Он выполнил. Что делать дальше, ему тоже было известно.
— По номеру «Вольво» есть что-нибудь? — спросил Михаил.
— Ну, это-то проще простого. По-моему, даже в киосках дискета с этой гаишной программой теперь продается. Сейфулин Тахир Рустамович, пятьдесят седьмой год рождения, директор АОЗТ, производство животного масла и скорее всего «паленой» водки.
Но, по-моему, это пусто. Квартира Инны снята на его имя.
— Чукча, — пробормотал Михаил сквозь зубы. Игнат оттирал ладони снегом.
— Черт, вымыться хочется целиком. С вами ищут встречи, — не меняя тона, сообщил он.
— С этого и надо было начинать, Штирлиц. Это ваш сугубо информированный знакомый? Специалист по связям с внеземными сферами? Так вы сообщите ему, что я согласен. Пусть приходят хоть все пятеро. Да-да, так и скажите — хоть все пятеро. Для вас это новость? Как же вы у Андрея Львовича работали, если не в курсе? Вот уж кто никуда не попал. Я его, во всяком случае, не встречал после смерти. На том свете.
Вернувшиеся было краски вновь стали сбегать с лица Игната. Михаил насмешливо наблюдал этот процесс.
— Затребуйте с них полную информацию о том, кого мы с вами разыскиваем. Это мое условие встречи. Предварительное. Я знаю, они там его отслеживают на всякий случай. Его они не так боятся, как меня. Можете передать, что напрасно. Что бояться надо. Его. Меня — не стоит. Я ожидал, что как только мы с вами пересечемся, они моментально объявятся. Не в силах они больше мучиться неизвестностью по поводу моей загадочной фигуры. Через них и клиента выудим, так-то надежнее, чем шерлокхолмсовско-компьютерными методами.
Игнат упрямо поджал бледные тонкие губы, а Михаил, продолжая говорить, думал: «Что же, что я в нем вижу, что меня так настораживает, так тревожит? Почему меня все время тянет давить на него, внушает не страх — какой у меня может быть страх? — но желание держаться подальше. Почти отвращение. По логике вещей, по всему, как говорят — «по жизни», это ему следует питать ко мне нечто подобное, а не мне. Непонятно».
— Мы с Инной сейчас отправимся кое-куда. Следовать за нами не надо. Просто прогулка по знакомым местам. А вас, Игнат, я попрошу как можно скорее связаться и передать мое согласие.
— Я могу это сделать прямо сейчас.
— Прямо сейчас не стоит. Сегодня все равно ничего не будет. Там так спешат?
— Нет, но…
— А, я понял. Вам тоже не стоит волноваться. Хотел бы я знать, что такого говорилось вам на роковой встрече, что вы оказались настолько… обеспокоены. Или она была обставлена с этаким антуражем?
— Этого я вам никогда не скажу.
— Позиция. Не лучше и не хуже любой другой.
А про Инку? — Михаил пригнулся, чтобы рассмотреть, что Инка делает в «Чероки». Она опять курила.
— Ничего особенного. Просто — что она следующий кандидат.
— «Говорят, что у Ангела Смерти сотни глаз, — прочитал Михаил наставительно, — и если после его посещения человек остается жить, то душа этого человека получает всевидение». — Улыбнулся со всем возможным дружелюбием. — Живите надеждой, Игнат. Я со своей стороны приложу максимум усилий.
— Примерно такие, как сегодня в пять пятьдесят возле «Фрегата»?
— Вот как он, оказывается, называется? Приятно узнать. Но все же ваша хватка, хватка! Что значит школа. Зачем вам следить за мной, Игнат?
— Никто за вами не следил. Просто у меня есть выход на городское Управление, их ежечасные сводки. Я не мог не обратить внимания. А следят за вашими появлениями и перемещениями те, кто хочет с вами встречи. Они сводками московского УВД не пользуются.
— Расстанемся теперь. До вечера я найду вас, и обговорим дальнейшее. Совет: никогда не будьте подставным, Игнат. Ваш информированный друг хотел вас подставить. Они проверяли, что я с вами сотворю, будучи «расшифрованным». Как видите, ничего. А вот окажись на моем месте кто-нибудь вроде нашего клиента, не поручусь, что вы не заняли бы место рядом с тем, как его, Розиным.
Воздух потеплел, с веток закапало, зазвенело с крыш. Михаил объехал вставшего столбом Игната, выехал за ворота и повернул направо, вниз, к Котельнической. Инка скомкала пустую пачку и кинула в окно. Высотное здание шпилем царапало низкие серые облака.
И был день.
По Москве-реке плыли грязные льдины. С Крымского моста сквозь решетку его спиц виднелись аттракционы луна-парка, американские горки и белые фантастические пузыри круглых залов, маленький «Буран» и решетчатая джамп-вышка. Бронзовела гигантская кубическая конструкция на белом здании Академии наук вдалеке, и Михаил подумал, что так никогда и не узнает, что, собственно, это такое. «Даже обидно, — подумал он, — все знают, а я нет».
И тут это случилось.
Сначала все, что он видел, превратилось в негатив. Небо из светло-серого стало черным, темнеющий высокий поворот берега к Воробьевым горам, наоборот, высветлился. Ярко-белыми стали фермы железнодорожного моста. Дома почернели, а окна в них слепо зажглись. Машины рядом в потоке мгновенно сделались такими же. «Девятка» с наглухо затененными стеклами и прибамбасами вроде антикрыльев и понавешенными где можно и нельзя дополнительными фонарями, которая все порывалась Михаила «сделать», сама только что бывшая черной, как катафалк, вдруг обратилась в едущий бок о бок холодильник. Такая же снежно-белая. Светящаяся асфальтом, зданиями, машинами, фигурами людей, скрещивающимися огненными на черном проводами, спицами арки моста, которые продолжали плыть назад, ночь обрушилась на зрение.
Потом… или — одновременно, в тот же самый миг, который все тянулся и тянулся, бесконечный, Михаил увидел, как Фрунзенский железнодорожный мост — ведь Михаил бросил свой мимолетный взгляд туда, налево, — просел, растягиваясь, как резиновый, до самой воды. Четыре башенки моста нелепо задрались, а облицованные гранитом берега гуттаперчево раздвинулись. Словно срикошетировав, отдавая набранную упругость, мост подскочил, башни кивнули в обратную сторону, и — по всему полю, по охватываемому взглядом горизонту побежали расходящиеся концентрические волны, как будто видимая панорама была фотографией под тонким слоем прозрачной жидкости, куда влетела, расколов недвижимую поверхность, шальная капля… И успокоилось. Негатив исчез. Голова Михаила еще была повернута влево. Десятка метров проехать не успел. Руки на руле лежали спокойно. Нога на газу не шевельнулась.
— Ох! Что со мной? Что было? Или это только у меня в глазах потемнело? Или показалось? Михаил…
— Тебе не показалось. Смотри.
Он уже тормозил. Все в потоке оделись рубинами тормозных огней, но не всем это помогло. Там удар. Тут. Вот там еще — двойной. Треск, искры — клюнувший носом от резкого торможения троллейбус раскинул беспомощные «рога». Еще и врезался в него кто-то.
Он все-таки успел удрать с моста, но пробиваться к Зубовской, где разворрт, смысла уже не было. Поставил «Чероки» нахально близко к знаку; здесь, впрочем, машин был уже целый ряд. По всему Садовому творилось черт-те что.
— Пройдем ножками, тут ведь близко.
Михаил взял Инку за руку, повел назад, к подземному переходу. Среди взлетевшего, как стая птиц, гомона толпы, вскриков, беспорядка, автомобильных гудков, замершего или пытающегося каким-то образом пробиться транспорта, неразберихи, всеобщего недоумения, возмущения, негодования, испуга, похоже, он один двигался и действовал целенаправленно. И Инку за собой тащил.
— Господи, что это… я думала, это у меня только…
— Что ты видела?
В переходе все говорили друг с другом. Нищенка истово крестилась, выпучив глаза, бумажки порхали из ее руки под ноги. Орала вынесенная наружу колонка музыкального ларька. Ей было все равно.
— Потемнело в глазах. Как на негативной фотографии. Пальцы, руки, дверца бардачка. Я смотрела перед собой, думала, возишь ты сигареты, а то у меня кончились. Потом все так зарябило… и все.
— Каждый видел то же самое, — сказал он, выводя Инку наверх. Все вокруг возвращалось в норму. Они прошли мимо цветочного магазина с пальмами за стеклом. — Куда бы он ни смотрел в эту минуту. В любой точке Земли, Луны, на планетах Солнечной системы, Альфы Центавра и той затерянной в бесконечной Вселенной неведомой галактики, которую человечки никогда не откроют, потому что свет ее по дороге сюда рассеивается полностью. И всякие звери-птицы-насекомые видели то же самое, и микроорганизмы, если они умеют видеть. Никак вы не поймете, что это такое — Мир.
Инка хлопала глазами.
— Белое стало черным, а черное белым, а потом прошла рябь, и ничего не осталось…
и встанут рощи и падут горы, камень обратится в песок, а трава прорастет травой и новая суша перегонит податливое море на место старой
Не так, не так все будет…
Он бормотал, будто в трансе.
— …Михаил, Михаил, очнись же! — Инка с силой дернула его за ухо. — Слышишь!
Узкую улицу стискивали старые здания фабричного вида. Как это они с Инкой успели сюда? Ух, больно до чего она дернула.
— Что ты меня, как алкаша, в чувство приводишь?
— Идешь, бормочешь, меня чуть не силой за собой волочишь, что делать?
— Мы где? Ага. Ну, верно, давай, нам направо, к Усачевке твоей. Я специально с большой улицы уходил, там небось обмен мнениями продолжается. Тут спокойнее, и дорогу сократим.