Я наливался бурбоном, и вместе с алкоголем меня наполняло ощущение мутного безумия, словно реальность сместилась и я очутился в нелепом кошмаре, гнусном и унизительном. Поверить, что все это происходит сейчас и происходит на самом деле, я был просто не в состоянии. Тихий с годами стал внушительней, даже мужественней – хирурги утяжелили безвольный подбородок, что-то сделали с надбровными дугами. Исчезла ватная припухлость, пропали мешки под глазами, контур лица обрел уверенность. Теперь он охотно демонстрировал накачанный анаболиками торс и розовые гуттаперчевые бицепсы – вот он яростным баттерфляем пересекает неизвестную водную преграду, вот крадется с ружьем, изображая то ли Виннету, то ли югославского актера Гойко Митича – кумира своего сирого детства.
Я дотянулся до бутылки, отвинтив крышку, сделал большой глоток. Кликнул следующий файл. Это был плакат: Тихий со строгим рыбьим лицом крестился на фоне какого-то златоглавого капища, сверху славянской вязью было выведено: «С нами Бог!». Под фотографией я прочел: «В следующем году РПЦ планирует объявить реставрацию самодержавия». Дальше шла ссылка на статью, из которой следовало, что Тихий является прямым наследником семьи Романовых.
Хлопнув крышкой ноутбука, я вывалился на крыльцо. Оказывается, уже наступила ночь. Доски веранды коварно качнулись подо мной, но я все же удержался на ногах, ухватившись за перила.
Надо мной висело небо, черное бархатное бездонное небо. Я уставился на звезды и как зачарованный, на ощупь, спустился по ступенькам. Сделал несколько шагов в сторону леса и в изумлении остановился. Да, я был пьян. Но то, что я увидел, меня потрясло. Сперва, пока глаза не привыкли к темноте, я разглядел лишь самые яркие звезды – прямо надо мной висел Орион, три ярких точки на поясе, кулак правой руки вскинут вверх – синеватая Бетельгейзе. К северу, над плоскими силуэтами елок, висел ковш Большой Медведицы. Малая Медведица пряталась за горой.
До меня доносился шум реки, вода катила по камням, уверенно и спокойно. Я сделал еще шаг, оступился, под каблуком хрустнула шишка. Неожиданно, словно кто-то поправил фокус, надо мной распахнулась, раскрылась страшная бездна. Я даже присел – прямо над моей головой с угрожающей торжественностью проступил Млечный Путь.
– Господи! – пробормотал я. – Господи, что все это значит? В чем смысл?
За рекой завыл койот, жутко, протяжно. Даже если ты знаешь, что это всего лишь дикая собака, а не вурдалак, что мается в поисках теплой крови, все равно становится не по себе.
28
Утром я долго стоял под душем, сначала ледяным, потом пустил почти кипяток. Помогло мало – голова раскалывалась пополам. Вчера я оставил входную дверь распахнутой настежь, забыл погасить свет. В прихожей вокруг лампы сновал рой ночных мотыльков и бабочек. На потолке сидел какой-то монстр с узорчатыми крыльями, рисунок на них напоминал камуфляж для операций в пустынной местности. Я взял телефон, нажал единицу.
– Да! – раздраженно отозвался голос Анны. Качество связи было отличным.
– Доброе утро, Анна Кирилловна!
– Доброе, доброе, – проворчала она. – Вы смотрели файлы?
– М-м… Частично. Кое-что просмотрел.
– Ну и? Какие мысли?
– Мысли… – задумался я. – Какие мысли…
Я вышел на веранду, сел на деревянные, теплые от солнца ступеньки крыльца. Закрыл глаза.
– Я хочу получить аванс.
– Сколько? – Анна не удивилась, не возмутилась, просто спросила.
– Половину.
– Нет, – ответила она сразу.
– Десять. Наличными. И никаких швейцарских счетов, кипрских банков и прочей туфты.
– Разумеется, никакой туфты. Семь.
– Десять, – упрямо повторил я и нажал отбой.
Голова болела немилосердно, казалось, кто-то стягивает раскаленный железный обруч. В районе затылка начало что-то пульсировать. Без особого страха я подумал, что, наверное, именно так людей хватает кондрашка.
Деньги привезли через час. Привез Кабан, вытащил из багажника обычный черный чемодан, небольшой, такой запросто уместится на верхней полке в самолете. Я дремал на крыльце; головная боль наконец улеглась, я старался не совершать резких движений.
– Считать будешь? – Он пнул чемодан ногой.
Я отрицательно покачал головой.
– Я вам доверяю, ребята. Спасибо. У тебя там пива холодного нет случайно? В багажнике?
Кабан, не удостоив меня ответом, посвистывая, сел в машину и укатил. Я остался один, если не считать двух капустниц, которые мило флиртовали, порхая над моим чемоданом, а под конец устроились на нем и начали совокупляться. Солнце поднималось, становилось жарко. С реки подул ветерок, пахнуло мхом, тиной, прохладой. От травы поднимался летний дух – пахло теплой земляникой, клевером, горьковатыми одуванчиками. Я потянулся и закрыл глаза.
Любой успешный блеф строится на том, что противник считает себя умнее. Высокомерие – вот фундамент качественного обмана. Недаром гордыня входит в список смертных грехов наравне с воровством и прелюбодеянием. Причем тут, как при гриппе, осложнения гораздо опасней самой болезни.
Моя новая знакомая, как и большинство удачливых людей, считает свой успех результатом личных качеств и талантов, она непоколебимо уверена в своей экстраординарности, в своей суперинтуции, в уме и аналитических способностях, а во время припадков эйфории даже не прочь примерить венок гения. Элемент везения ей видится незначительным, причем даже везение она считает не случайностью, а своей вполне закономерной заслугой. Анна Кирилловна чистосердечно возмутилась бы, скажи ей, что она мало чем отличается от официантки из Канзаса, выигравшей в лотерею миллион.
Впрочем, я не собирался говорить с ней на эту тему, хотя ехидный бес и пихал меня в ребро, науськивая спросить: каким макаром все-таки вышло, что эдакое ничтожество, как Тихий, сумел оставить с носом тебя, такую гениальную, такую прозорливую, такую экстраординарную? Или все твои успехи не более чем чертовское везение? Везение оказаться в нужном месте в нужное время? Начиная с институтской дружбы с Танькой Ельциной.
Я не знал, удалось ли им поставить камеры в доме или во дворе. Ответ скорее всего был положительный. Я спустился с крыльца, пихнул чемодан ногой, он тяжело плюхнулся в траву. Я присел, расстегнул молнию, откинул верх. В Ираке и Афгане мы иногда доставляли местным крупные суммы наличными – десять миллионов на глаз должны были выглядеть примерно так. Я взял одну пачку, сотенные купюры были стянуты резинкой. Начал считать – в пачке оказалось десять тысяч.
Застегнув чемодан, я втащил его в дом. Рядом с прихожей была устроена большая кладовка, где хранились швабры, метлы, стояли мусорные баки. Я пихнул чемодан в угол, закрыл дверь.
В гараже нашел штыковую лопату, закинув ее на плечо, вышел на поляну, побродил, оглядывая окрестности. Выбрал место, аккуратно срезал пласты дерна. Начал копать. Земля была рыхлая, податливая, иногда лопата звякала о камень. Я стянул свитер, вытер им лицо, бросил в траву. Обошел яму, довольно сплюнув и отряхнув руки, вернулся в дом.
Чемодан идеально уместился в своей могиле, сверху я накрыл его куском брезента, закидал землей. Сверху уложил пласты дерна, утрамбовал ногой. Получился неприметный холм. Воткнув лопату рядом, я неспешно отправился к реке.
Вся операция заняла не более получаса: пустой чемодан был успешно похоронен. Деньги, ссыпанные в черный пластиковый мешок для мусора, остались в темной кладовке, Анна Кирилловна получила неоспоримое подтверждение моих весьма заурядных умственных способностей.
29
С мокрой головой я вернулся в дом. Речка меня чуть взбодрила. Я залез в холодильник, поразмыслив, достал яблоко. Сел за стол, раскрыл компьютер. Информация по дачам выглядела толково – помимо подробных планов каждого этажа, подвала и чердака, описания систем сигнализации, местонахождения камер и постов службы безопасности в файле хранилась куча фотографий – даже снимки каких-то дендрариев, полей для гольфа и индивидуальных ванн с йогуртом и медом.
Около четырех появился Расти, но я его выпроводил, сославшись на дела.
– Это те люди в белом лимузине? – спросил он с уважением. – Болтают, что они от самого президента…
К вечеру три дачи отпали: ту, на Капри, я всерьез не рассматривал – итальянские власти – полиция и служба безопасности, представляли дополнительную головную боль. Удаленность байкальской дачи превращала транспортировку в отдельную операцию. Дача в Сочи была построена недавно, близость к Кавказу определила повышенную степень ее безопасности. А вот подмосковная резиденция мне понравилась.
Я взял телефон, нажал единицу.
– Кто такие «Чеченские волки»? – спросил я.
– А поздороваться? – капризно отозвалась Анна.
– Да мы вроде утром уже здоровались.
– А поблагодарить? Вы деньги получили?
Мне показалось, что она была навеселе.
– А-а, деньги… Да, спасибо. Так кто такие эти «Волки»?
– Это спецохрана Тихого. Зверье… Их готовит какой-то полковник Рамирес.
– Рамирес Альварадо? Вы что, серьезно?
– Нет, шучу! – фыркнула она. – Они там на инициации, говорят, режут глотки и кровь пьют.
Рамирес исчез лет шесть назад в Сантьяго-де-лос-Кабальерос. До этого он руководил всей охраной колумбийского синдиката – его небольшая армия следила за порядком на плантациях коки в горах, занималась перевозкой, контролировала торговлю в Майами, Техасе и Калифорнии. Рамирес, сын кубинских беженцев, вырос в Орландо, служил в морской пехоте, дважды был награжден Пурпурным сердцем. ЦРУ переманило его, сделав командиром спецотряда по борьбе с колумбийской наркомафией. Рамирес и его головорезы нелегально переходили границу, устраивали засады, ликвидировали наркобаронов. Управление старалось не обращать внимания на излишнюю жестокость его методов: во время операций он сжигал целые деревни, его ребята убивали и насиловали детей, в Лэнгли доходили весьма неприятные слухи о каннибализме.
Я помню фотографии из Лас-Парасито: детские трупы, подвешенные за ноги, черная кровь на желтой, как шафран, глине. Целый год Рамирес морочил голову Управлению, плетя сказки, что внедряется в самое сердце картеля Хуана Лоредо.