Когда об этом рассказали рабби из Люблина, тот заметил: «Рабби Моше станет хасидом, а рабби Йосеф-Ашер останется нашим противником – потому что горящий ненавистью способен также и на пламенную любовь к Богу, но холодная враждебность извечно остается неизменной». Так оно и случилось.
В своих заметках рабби Моше Тейтельбойм пишет о своих юношеских снах:
«Я выглянул в окно в канун Нового года и увидел множество людей, спешащих в дом молитвы. И я понял, что они движимы страхом перед Судным днем. И я сказал себе: “Благодарение Господу, я вел себя праведно в течение всего этого года. Я учился должным образом и молился должным образом, так что мне нечего страшиться”. И тут я увидел плоды своих добрых дел: они были истерзаны, разодраны, загублены! В ту же минуту я проснулся и, охваченный страхом, помчался в дом молитвы вместе со всеми».
В заметках рабби Моше Тейтельбойма о своих снах говорится: «Я побывал в раю таннаев». А на другом листе заметок написано: «Ангелы окунут тебя, и вреда тебе никакого не будет». Во сне он стоял подле горы, желая войти в рай таннаев. Однако ему сказали, что сначала он должен окунуться в колодец Мирьям. Тут он взглянул в глубину колодца, и его охватил страх. Но ангелы подхватили его, окунули в воду колодца и вынесли на поверхность. И тогда он вошел в рай таннаев. Там он увидел мудреца в штраймле, читающего трактат, называющийся «Первые врата». И тут кончилась дорожка, по которой он шел. Рабби Моше, сильно удивленный, воскликнул: «Нет, это не может быть раем!» На что ангелы сказали ему: «Послушай, дитя, ты ведь думаешь, что таннаи в раю, хотя это и не так – потому что рай в самих таннаях».
Когда рабби Моше Тейтельбойм стал учеником Провидца из Люблина, он начал постигать хасидизм, который нравился ему все больше и больше. Но однажды он задал себе вопрос, идущий из глубины души. Ведь хасиды все делают с радостью: радостно выполняют любую работу, ходят радостно, отдыхают радостно и с особой радостью молятся. И ему пришли на память слова: «Всякий богобоязненный человек должен скорбеть и сокрушаться о разрушении Храма». На следующий день, по дороге к рабби из Люблина, его переполняли сомнения, но он сдержал их и обратился к Господу: «Боже, тебе ведомы все мои мысли, и ты знаешь, что не в моих намерениях осуждать пути, которыми идут добрые люди. Пребудь же со мною, когда я приду к своему учителю, и помоги мне задать ему вопрос. Ибо наши мудрецы говорят: “Когда человек приходит, чтобы очиститься, они помогают ему”[123]. И сказано “они”, а не “он”. Поскольку “они” говорится о человеческих существах». Так он молился и беседовал с Богом всю дорогу до Люблина.
Как только он переступил порог, Провидец тут же спросил его: «Почему ты такой хмурый сегодня? Да, в самом деле, сказано, что всякий богобоязненный человек должен скорбеть и сокрушаться о разрушении Храма. Но поверь мне, мы тоже плачем о Иерусалиме в полночь, мы стонем и рыдаем, и тем не менее мы все делаем с радостью. Знаешь ли ты историю о царе-изгнаннике? Он долго странствовал, пока не нашел прибежище у друга. Этот верный друг проливал слезы, вспоминая о том, как жил царь в своем дворце, но вместе с тем и радовался, что сейчас царь живет в его доме. Теперь ты видишь, мой друг, что изгнанная Шхина пребывает с нами. Мне не следовало бы говорить об этом, поскольку нам велено хранить молчание о таких материях, но наши мудрецы говорят: “Когда человек приходит, чтобы очиститься, они помогают ему”. И сказано “они”, а не “Он”, поскольку “они” говорится о человеческих существах».
Рабби Моше Тейтельбойм постоянно жил в ожидании Машиаха.
Услышав шум на улице, он спрашивал трепещущим голосом: «Не посланник ли явился?» Ложась спать, он клал подле кровати свои субботние одежды и рядом свой посох паломника. Сторожу было вменено в обязанность разбудить рабби при первых же знаках прихода Машиаха.
Однажды некто предложил рабби купить прекрасный дом рядом с домом молитвы. «Зачем он мне? – сказал рабби. – Скоро придет Машиах, и я отправлюсь в Иерусалим».
Великие цадики его дней говорили, что в душе рабби возродилась искра души пророка Ирмеяѓу. Когда в день траура в память о разрушении Храма окружающие спрашивали о причинах его столь глубокой скорби, он отвечал: «Отчего вас это так удивляет? “Я муж, видевший бедствие от бича гнева Его”[124], но Господь дозволит увидеть мне и восстановленный Храм».
Хотя рабби Моше был уже очень пожилым человеком, ему и в голову не приходило, что он может умереть до прихода Машиаха.
Однажды на седьмой день праздника Суккот, Ѓошана раба, обходя биму, рабби Моше молился: «Владыка Вселенной, даруй нам наступление конца. И не думай, что я забочусь о своем собственном благополучии. Пусть я сам не удостоюсь освобождения и избавления; я готов быть камнем, пущенным из пращи, и претерпеть любые муки – с тем лишь, чтобы Шхина более не подвергалась страданиям».
В возрасте восьмидесяти двух лет он молился в канун Йом Кипур, перед произнесением Коль Нидрей: «Владыка мира, ты же знаешь, что я великий грешник, но ты также знаешь, что я всегда говорю правду. Я не лгу и потому скажу лишь то, что есть на самом деле. Если бы я, Моше, сын Ханы, знал, что мои волосы поседеют до прихода Машиаха, я бы, наверное, не перенес этого. Но ты, Владыка мира, изо дня в день дурачил меня, и вот я уже стал седым. Клянусь жизнью, ты, Всемогущий, и в самом деле сумел одурачить меня, старого дурака! И я молю тебя, Владыка мира, сделай так, чтобы он пришел сейчас! Не ради нас – ради Тебя самого, ради Твоего имени, которое да будет свято среди многих!»
Перед смертью рабби Моше сказал: «Я думаю о моих святых учителях, чьи души пребывают в раю. Почему же они молчат? Почему они не могут сотрясти все миры, да так, чтобы Машиах оказался на земле?» И спустя некоторое время добавил: «В царстве наслаждений они, похоже, пребывают в такой радости, что забыли про нашу землю и думают, будто Машиах уже пришел». И, прежде чем испустить последний вздох, сказал: «Но я – это совсем другое дело. Я не оставлю свой народ».
Нафтали из Ропшиц
В Ропшицах, городке, где жил рабби Нафтали, богатые люди обычно нанимали сторожей – охранять по ночам их дома, особенно стоявшие изолированно или на окраине. Однажды вечером рабби Нафтали прогуливался в лесочке, окружавшем город, и встретил сторожа, ходившего дозором. «Кого ты охраняешь?» – спросил рабби. Сторож ответил и в свою очередь спросил: «А кого ты охраняешь, рабби?»
Этот вопрос как громом поразил цадика. «Сейчас – никого», – едва смог вымолвить он. Потом он какое-то время шел рядом со сторожем и, наконец, спросил: «Не хотел ли бы ты стать моим слугой?» «Я бы не против, – ответил сторож, – а какими будут мои обязанности?»
«Напоминать мне о моих обязанностях», – ответил рабби.
«Есть цадики, – говаривал рабби Нафтали, – которые молятся о том, чтобы люди, нуждающиеся в помощи, пришли к ним и получили помощь благодаря их молитвам. А вот рабби из Ропшиц встает рано утром и молится о том, чтобы всякий, кто нуждается в помощи, мог получить ее дома, чтобы ему не пришлось ходить в Ропшицы и потом обманываться мыслью, будто бы ему помог именно рабби из Ропшиц».
Однажды после мусафа в Йом Кипур рабби из Ропшиц сказал: «Я бы желал в следующей жизни быть коровой, чтобы евреи могли приходить ко мне по утрам и получать немного молока, дабы освежиться перед тем, как начать служить Господу».
Однажды рабби Нафтали размышлял об истории из мидраша, в которой говорится, что Бог показал Моше все последующие поколения еврейского народа, поколение за поколением, с их мудрецами, поколение за поколением, с их судьями.
«Почему же, – спросил один из учеников, – сначала говорится о поколении и лишь затем о вождях? Разве не следовало бы сначала сказать о вожде?»
«Ты же знаешь, – ответил рабби, – что сияние лица Моше было подобно солнцу, сияние лица Йеѓошуа – подобно луне[125], а лица всех последующих вождей становились все бледнее и бледнее. Если бы Бог ненароком дал Моше увидеть лицо Нафтали, школьного учителя [так рабби Нафтали любил называть себя], то Моше воскликнул бы: “Как! И это – рабби?” и лишился бы чувств. Вот почему Бог сначала показывал ему народ и лишь затем вождя, подобающего этому народу».
Рабби из Ропшиц рассказывал такую историю: «Во время осады Севастополя царь Николай однажды объезжал укрепления, и неприятельский солдат прицелился в него, но русский солдат, завидев это, громко крикнул, царский конь отпрянул в сторону, и царь был спасен. Царь сказал солдату, чтобы тот просил, что хочет. “Наш капрал – просто зверь, – нерешительно пробормотал солдат, – он всегда бьет меня. Нельзя ли мне служить под началом другого капрала?”
“Дурак! – прикрикнул на него царь. – Проси, чтобы самому стать капралом!”
Вот так и мы: просим в своих молитвах о несущественных вещах, вместо того, чтобы молиться об избавлении».
Два молодых хасида были закадычными друзьями, и они частенько сиживали у рабби Нафтали за обеденным столом. Когда рабби раздавал хлеб (так было принято в его доме), им он давал двойную булку, то есть две булки, слипшиеся еще на противне. И вот как-то они разобиделись друг на друга; они сами толком не знали причин этой ссоры, но мириться не собирались. Когда они пришли к рабби в Ропшицы в субботний вечер и сели за стол, то рабби взял две слипшиеся булки, разделил их ножом и дал каждому из них по одной. Возвращаясь домой после субботней трапезы, они почувствовали стыд и раскаяние и в