о лишь испытанием».
Однажды рабби Буним сказал: «Я подумывал о том, чтобы написать книгу, которую я собирался озаглавить “Адам”; в этой книге было бы все о человеке. Но по здравом размышлении я решил, что лучше не писать такую книгу».
Рабби Буним спросил однажды: «Почему цадика зовут “хорошим евреем”?» И сам дал шутливый ответ на этот вопрос: «Если речь идет о том, что он хорошо молится, то такого человека следует называть “благочестивым евреем”. Если речь идет о том, что он хорошо знает Писание, то такого человека следует называть “начитанным евреем”. А “хороший еврей” – это человек, который умеет думать, и умеет пить, и у которого вообще все в порядке».
А одному из своих новых учеников, пробывшему в Пшисхе совсем немного времени, рабби Буним сказал: «Тебе следует решить, ради чего ты пришел ко мне. Если для того, чтобы стать “хорошим евреем”, то пришел ты зря. Но если ты здесь для того, чтобы стать просто хорошим евреем, то ты поступил правильно».
Рабби Буним разъяснял традицию, согласно которой Авраѓам является символом милосердия, а Ицхак – символом суровости.
«Дом Авраѓама был открыт для всех проходящих. Он был гостеприимным и готов был дарить все, что у него было. Благодаря своим качествам он открыл миру великое Имя Бога. Но когда Ицхак стал рабби, заменив Авраѓама, он отправился в лавку, купил железные засовы и закрыл все двери дома. Сам он поселился во внутренних покоях, подальше от всех людей, и посвятил себя изучению Торы, занимаясь этим и днем и ночью. Страх и трепет охватили как всех его хасидов, так и тех, кто приходил к нему за советом. И таким образом он открыл миру, что означает “суровость”. Когда, пусть и не часто, двери его дома открывались для приходящих, то всякий допущенный к нему, лишь только встретившись с ним взглядом, немедленно осознавал неукоснительность обращения на истинный путь.
Рабби Буним рассказывал такую историю: «Когда Баал Шем Тов только собрал вокруг себя первых хасидов, ецер-ра воспринял это как угрозу, потому что, как сказал он своим приспешникам: “Теперь хасидизм Баал Шем Това ярко осветит весь мир своей святостью”. И ецер-ра решил действовать следующим образом: изменив свой облик, он явился двум хасидам, жившим в маленьком городке. “Все, что вы делаете, достойно всяческих похвал, – сказал он им, – но вот только если бы вас было хотя бы десять человек, чтобы вы составляли миньян…” Он привел восьмерых из числа своих приспешников, и они присоединились к двум хасидам. А поскольку у них не было денег, чтобы купить свиток Торы и прочие необходимые вещи, он привел богатея – тоже из числа своих приверженцев, который и обеспечил их всем необходимым. И то же самое было проделано им в других хасидских общинах. Покончив со всеми делами, он сказал своим хозяевам: “Теперь нам нечего опасаться – ведь мы в большинстве, а это главное”».
Рабби Буним однажды сказал рабби Мендлу, своему ученику: «Зачем мне столько таких хасидов? Я бы предпочел немногих, но истинных».
«А почему мы не слышали ничего подобного от прежних цадиков?» – спросил в свою очередь рабби Мендл. Много лет спустя, когда его учитель уже умер, а сам Мендл стал рабби из Коцка, он спросил однажды своего ученика, рабби Ѓирша из Томашова: «Зачем мне столько таких хасидов? Я бы предпочел немногих, но истинных».
«А почему мы не слышали ничего подобного от прежних цадиков?» – задал встречный вопрос рабби Ѓирш.
Каждую ночь, на протяжении двух часов, уже лежа в постели, рабби Буним слушал, как его ученик Мендл, впоследствии рабби из Коцка, читал ему вслух из книги Зоѓар. Иногда рабби Буним задремывал на какое-то время, и чтение прерывалось. Проснувшись, он возобновлял его с того места, где оно было прервано.
Но вот однажды, проснувшись, он сказал своему ученику: «Мендл, я все думал и думал: зачем я живу так, как я живу? Ко мне приходят разные люди и отвлекают меня от служения Богу. Я не хочу больше быть рабби – я хочу полностью посвятить себя службе Богу». Он повторил эту фразу несколько раз; его ученик слушал и ничего не говорил.
Наконец рабби Буним снова задремал; почти тотчас же проснувшись, он сел в постели и сказал: «Мендл, ни одному рабби непозволительно так поступать. И мне тоже непозволительно так поступать».
Указом российского правительства хасидам было запрещено посещать цадиков. Одна знатная дама, которая материально поддерживала рабби Бунима в его молодые годы и по поручению которой он возил древесину в Данциг по Висле, обратилась к варшавским властям и добилась отмены этого указа.
Узнав об этом, рабби Буним сказал: «Она, разумеется, действовала из самых лучших побуждений. Но лучше бы они добилась такого правительственного указа, согласно которому дом каждого цадика был бы окружен высоким забором, а у ворот дежурили бы казаки, не давая никому прохода. Тогда мы были бы вынуждены, живя на хлебе и воде, выполнять наш долг».
На протяжении многих лет рабби Буним и рабби Меир из Стопницы были в ссоре. Когда рабби Меир умер и хасид рабби Бунима принес ему эту весть, цадик вскочил и схватился за голову: «Ведь это было уготовлено мне, – вскричал он, – потому что он был моей истинной опорой». Рабби Буним умер летом этого же года.
Эту историю рассказал рабби из Гур: «У рабби Бунима были ключи от неба. А почему бы, собственно, и нет? Человек, который не думает о себе, это тот человек, которому доверены все ключи. Он мог бы оживлять мертвых, но, будучи достойным человеком, не делал того, что не положено ему по праву».
Поняв, что рабби Буним умирает, его жена разрыдалась.
Он же сказал: «Что ты плачешь? Всю свою жизнь я потратил на то, чтобы научиться тому, как надо умереть».
Эту историю рассказал рабби Юдл, верный помощник рабби Авраѓама-Моше, сына рабби Бунима:
«Рабби Авраѓам-Моше сказал мне в канун последней субботы перед смертью рабби Бунима, что хотел бы поехать к отцу. Мы отправились вместе, и рабби Авраѓам-Моше сел у изголовья постели своего отца. Мы услышали, что рабби Буним стал читать вечернюю молитву, а сразу же по ее окончании начал читать утреннюю молитву.
Рабби Авраѓам-Моше сказал было отцу, что сейчас время вечерней молитвы, но тот принялся читать послеполуденную молитву.
Услышав это, рабби Авраѓам-Моше потерял сознание, упал и ударился затылком о пол. Я бросился к нему из дальнего угла комнаты, где стоял до того времени, и привел его в чувство. Придя в себя, он сказал мне: “Пошли домой”, – и мы отправились домой.
Когда мы вернулись домой, он попросил меня прочесть кидуш вместо него, потому что сам он собирается немедленно лечь в постель. Он велел мне также никого не пускать к нему, что бы ни случилось. В постели он оставался до утра вторника. Время от времени я приносил ему небольшой стаканчик вина – от всего остального он отказывался.
Во вторник утром приезжало несколько человек с сообщениями, что рабби Буниму становится все хуже и хуже, но я никого не пускал к рабби Авраѓаму-Моше. Потом приехала мать рабби Авраѓама-Моше, жена рабби Бунима, мир с нею, и сказала из-за двери: “Сын мой, я умоляю тебя поехать к твоему больному отцу. Не хочешь же ты, чтобы люди говорили, что ты отказался быть с ним в его смертный час?”
“Мама, – ответил он, – поверь мне, если бы я мог, я бы, несомненно, поехал. Но я не могу”.
Потом я узнал, что мать рабби Авраѓама-Моше поехала к рабби Ицхаку из Ворки, ученику рабби Бунима, и умоляла его убедить его друга, рабби Авраѓама-Моше, отправиться к отцу, находящемуся на смертном одре.
Рабби Ицхак ответил ей: “Если вы попросите меня влезть на крышу и спрыгнуть вниз, я повинуюсь беспрекословно. Но в этом деле я ничем не могу вам помочь. Происходящее между рабби Авраѓамом-Моше и его святым отцом таково, что тут не могут вмешиваться ни ангелы, ни серафимы, и уж тем более не смею вмешиваться я”.
Вскоре после этого, в тот самый момент, когда рабби Бунима не стало, рабби Авраѓам-Моше открыл глаза и сказал мне: “Юдл, весь мир погрузился во тьму”.
Когда носилки с телом рабби Бунима несли на кладбище мимо дверей рабби Авраѓама-Моше, он вышел и стоял, пока процессия не прошла мимо, а затем снова скрылся за дверью.
Много лет спустя мне довелось провести Песах с рабби Менахемом-Мендлом из Ворки, и в последний день Песаха умер его отец, рабби Ицхак из Ворки. И рабби Менахем-Мендл велел мне никого не пускать к нему, что бы ни случилось».
После смерти рабби Бунима его ученик Ицхак из Ворки пришел к сыну своего учителя, Авраѓаму-Моше, чтобы выразить свои соболезнования. Тот посетовал: «Кто же теперь будет учить меня?» «Мужайся, – сказал ученик его отца. – До сих пор он учил тебя в телесном виде, а теперь будет учить в виде бестелесном».
Когда рабби Авраѓам-Моше вместе с матерью были на Хануку в городе Бяла, он сказал ей о своем предчувствии смерти. Она ответила: «Мне довелось слышать от твоего отца, что надо научиться тому, как умирать». Он ответил: «Я этому научился». На что она ответила: «Мне довелось слышать от твоего отца, что этому надо долго учиться». И он ответил: «Я долго учился», – после чего слег в постель. Он умер на седьмой день праздника. Позже его мать узнала, что перед отъездом из дома он навестил своих любимых учеников и с каждым попрощался».
Менахем-Мендл из Коцка
Когда Мендл уже стал и повсеместно известным, и сильно ненавидимым рабби из Коцка, он вернулся как-то в свой родной городок. Там он навестил учителя, который учил его азбуке, когда он был еще ребенком, и с которым он прочел Пятикнижие. Он, однако, не пошел к учителю, у которого он продолжал учебу; при случайной встрече тот спросил рабби, уж не стесняется ли он своего бывшего наставника. Мендл ответил: «Вы учили меня вещам, которые могут быть опровергнуты, поскольку согласно одному толкованию они могут значить одно, а согласно другому толкованию – другое. А мой первый учитель учил меня вещам, которые невозможно опровергнуть, и потому они остались со мною навсегда. Вот я и испытываю к нему особое почтение».