Рабби из Гур говаривал: «Часто слышишь, как люди говорят: “Да пропади он пропадом, этот мир!” И хочется спросить такого человека: “Ты желаешь этому миру пропасть – а разве это твой мир?”»
Спустя некоторое время после праздника Шавуот рабби из Радзыня приехал навестить рабби из Гур, и тот увидел, что его друг выглядит осунувшимся и утомленным. «Что с тобой? – спросил его рабби из Гур. – Это из-за жары или у тебя какие-то горести?»
«Так бывает каждый год, – ответил рабби из Рабыня, – в летние месяцы, когда мы читаем главы Писания, посвященные странствиям сынов Израиля по пустыне. Там говорится о бесчисленных грехах, в том числе и о грехе распускавших злую молву о стране Кнаан[242], и о том, как “прилепился Израиль к Баал-Пеору”[243]. И ведь эти грехи были совершены теми, кто принадлежал к поколению знания, поколению пустыни – вот что причиняет мне особые муки!»
Рабби из Гур ответил: «Когда они совершали грехи, о которых ты говоришь, у них могла быть особая цель – ибо Тора состоит также и из этих греховных деяний. Или ты полагаешь, что Тора могла состоять из одних только добрых дел?»
Накануне Йом Кипура рабби из Гур сказал хасидам, собравшимся за его столом: «Ѓилель, наш учитель, говорил: “Если я не за себя, то кто за меня?”[244] Если я не выполняю свой долг, кто выполнит его за меня? Каждый должен выполнять свой долг. И далее он же говорил: “Если не теперь, то когда?” Когда наступит это “Теперь”? Это “Теперь” – оно и есть теперь; оно – то самое мгновение, которого не существовало никогда прежде со времен сотворения мира и которое не никогда более не будет существовать. Ранее было другое “Теперь”, и потом будет другое “Теперь”, и каждое “Теперь” имеет свое собственное, особое значение – подобно тому, как мы читаем в книге Зоѓар: “Утренние одежды – это не то, что вечерние одежды”.
Стремись к Торе всеми своими силами, и ты прилепишься к Торе – а поскольку шестьсот тысяч букв Торы соответствуют шестистам тысячам душ народа Израиля, о котором Тора и говорит, то таким образом ты окажешься связанным со всем народом. А если ты предлагаешь себя всему целому, то ты и получаешь от всего целого; ты получаешь даже более того, что ты даешь. И потому к твоему собственному “Теперь” ты сможешь добавить какую-то часть “Теперь” твоего ближнего, часть тех добрых дел, которые он творит на протяжении этого “Теперь”. Далее, наш учитель Ѓилель говорит: “Но если я только за себя, то зачем я?” Если – от чего избави нас Бог – я буду отделен от общины, то когда я смогу наверстать свое “Теперь”? Никаким другим “Теперь” я не смогу заменить это “Теперь”, поскольку каждое мгновение сосредоточено на своем конкретном “Теперь”.
Человек, совершивший неблаговидный поступок, постоянно говорящий об этом и думающий об этом, не в состоянии изгнать низость своего деяния из своих мыслей, и о чем бы он ни думал, его мысли постоянно возвращаются к этому поступку, его душа целиком и в самой полной мере поглощена этим, он всецело сосредоточен на низости своего поступка. Он, несомненно, не сможет возвратиться на истинный путь, ибо душа его огрубеет, а сердце станет упрямым и неподатливым, да к тому же он будет преисполнен тоски и уныния. Что же делать? Греби грязь в одну сторону, греби грязь в другую сторону – грязь остается грязью. Согрешил я или не согрешил – что с того Небесам? Вместо того чтобы предаваться подобного рода размышлениям, я мог бы нанизывать жемчуга ради Небесного великолепия. Вот почему сказано: “Уклоняйся от зла и делай добро”[245]– отвратись от зла, не мучай себя воспоминаниями о нем и делай добро. Совершил дурной поступок? Уравновесь его добрым деянием.
И потому в канун Йом Кипура уклонимся от зла и укрепим свой дух, пусть наша радость идет из глубины души и не будет деланной или принужденной. Прочтем перечень своих грехов так скоро, как это только возможно, и не будем терзать себя воспоминаниями, но обратимся к словам молитвы: “И кроме Тебя, нет у нас Владыки…”»
Когда рабби из Гур произносил слова Торы, он вдруг глубоко вздохнул и сказал:
«Порой сказанное нашими мудрецами трогает меня до самой глубины души и терзает все мое земное нутро. Наши мудрецы говорят: “Если человек не испытывает стыда, значит, его праотцы не стояли на горе Синай”[246]. Ну, и где же, в таком случае, стыд?»
Рабби из Гур наставлял своих учеников: «Выделяя в своей речи то или иное слово, пусть даже и в незначительной степени, можно умалить усердие твоего ближнего в служении Богу. Например, слова змея, адресованные Еве: “Хотя и сказал Бог”[247] – они прозвучали вот каким образом: “Ну, и допустим, что Бог в самом деле сказал так – что же из того?” Незначительное изменение интонации – и Ева охладела в своей вере и съела запретный плод».
К рабби из Гур обратились с вопросом: «Зачем Бог спросил Каина: “Отчего досадно тебе и отчего поникло лицо твое?”[248] Ведь разве могло ему не стать досадно, если Бог не принял его приношения?»
Рабби ответил: «Бог спросил Каина: “Отчего досадно тебе и отчего поникло лицо твое? Оттого, что я не принял твое приношение, или оттого, что принял приношение твоего брата?”»
Рабби из Гур, толкуя Тору и разбирая сказанное Яаковом своему слуге: «Когда встретит тебя Эсав, брат мой, и спросит тебя, говоря: Чей ты? И куда идешь? И для кого эти, что перед тобою?»[249], говорил своим ученикам: «Заметьте, насколько вопросы Эсава напоминают слова наших мудрецов: “Размышляйте о трех вещах: откуда вы пришли, куда вы идете и кому вы через некоторое время будете давать отчет”[250]. Как следует заметьте это сходство, поскольку всякий, кто размышляет об ответах на эти три вопроса, должен в полной мере давать отчет самому себе, дабы быть в состоянии ответить Эсаву внутри себя. Ведь Эсав тоже может задать такие вопросы, и если вы не будете готовы ответить на них, тогда на ваше сердце ляжет тяжесть».
Разбирая то место в Писании, где говорится о непроглядной тьме в стране Египетской, где «не видели брат брата, и не вставал никто с места своего»[251], рабби из Гур сказал: «Тот, кто не хочет смотреть на брата своего, вскоре прилипнет к месту, где он сидит, и не сможет встать с места своего».
У рабби из Гура спросили: «Вот сказано: “И увидел Израиль силу великую”, и далее: “И уверовали в Бога и в Моше, служителя Его”[252]. Почему так сказано? Вопрос относительно того, верить или не верить, мог возникнуть лишь до того, как они увидели (силу великую)».
Рабби ответил: «Вы ошибаетесь. Ведь именно тогда и можно было задаться таким вопросом. Увидеть силу великую не означает, что вера могла возникнуть без видимых доказательств. Лишь увидев великую силу, мы осознаем, насколько велика была наша нужда в ней. И увиденная сила стала началом веры в то, что мы не в состоянии видеть».
У рабби из Гура спросили: «Почему Шавуот, праздник дарования Торы, считается также праздником, напоминающем об исходе из Египта?»
Рабби ответил: «Разве не обращался Бог к Моше из неопалимой купины, говоря: “И вот тебе знамение, что я посылаю тебя: когда выведешь этот народ из Египта, вы будете служить Всесильному на этой самой горе”[253]. Дарование Торы на Синае было знамением исхода из Египта. До этого момента они все еще пребывали в египетском рабстве».
Рабби из Гур говорил: «О голосе с горы Синай в Писании сказано: “и более не продолжал”[254], а в Таргуме фраза понимается как означающая, что голос звучал не прерываясь. И действительно, этот голос звучит и по сей день – так же, как и в давние времена. Но и сегодня – так же, как и в те дни – его нельзя услышать, не будучи к тому приуготовленным. И сказано: “А теперь, если вы будете слушаться Меня и соблюдать союз Мой”[255]. И когда бы мы ни слышали этот голос, это означает, что настало “Теперь”».
Как-то вечером, в конце лета, рабби Ицхак-Меир прогуливался во дворе дома учения со своим внуком. Был первый день месяца элул, и молодая луна уже показалась на небе. Цадик спросил, трубили ли уже в шофар, поскольку это следует делать за месяц до Нового года. Потом он сказал: «Когда человек становится во главе общины, ему надо заниматься обустройством и думать обо всем необходимом – это и дом учения, и столы, и стулья, и назначение хорошего управляющего, и поиски надежного слуги… А потом появляется Сатана и наносит вред самому сокровенному. И все вроде бы остается как и было, и продолжает вращаться колесо рутины, но только нет уже больше самого главного. Но, – и рабби возвысил голос, – мы, с Божьей помощью, не допустим этого!»
Когда мать рабби Ицхака-Меира умерла, он, следуя за похоронными носилками, плакал и молил ее о прощении. Когда засыпали могилу, он говорил сквозь слезы: «В этом мире люди уважают меня и называют “рабби”. Но вот теперь ты входишь в мир истины, и ты увидишь, что все не так, как думают эти люди. Потому прости меня и не думай обо мне плохо. Что же я могу поделать, если люди ошибаются на мой счет».