С улицы доносится шорох гравия под колесами машины.
— Это папа и мой младший брат, — с отчаянием говорю я ей. — Вы не можете быть здесь, когда они войдут. Послушайте… — я изо всех сил стараюсь контролировать свой голос, — я знаю, сегодня был тяжелый день, если вы подключались к моему стриму; но я не могу вам помочь, не сейчас. Я хочу сказать, она была моей мамой, понимаете? Чарли уже разозлили сегодня, и если он увидит здесь случайного стримера, то снова выйдет из себя.
Она молчит и мрачно смотрит на меня.
Я делаю глубокий вдох:
— Послушайте, мне очень жаль, но, если вы сейчас же не уйдете, я вызову полицию.
— Ну, — говорит она уныло, будто я только что сообщила, что в ее день рождения пойдет дождь. — Ну что ж, я уверена, рано или поздно они все равно приедут.
Снаружи хлопают автомобильные двери. Хруст шагов по тропинке. Я замираю на полпути, протягивая руку к телефону. «Стоп, что?»
С извиняющимся выражением на странном, по-юношески скривившемся лице она расстегивает молнию куртки. Первая моя мысль: «Ты ограбила строительный магазин?» Молния обнажает провода, я замечаю трубки с прозрачной жидкостью рядом со стеклянными банками с гвоздями и шариковыми подшипниками. Сначала мозг отказывается воспринимать происходящее, настолько оно неуместно, но затем в нем что-то щелкнуло. Я видела достаточно навязчивых круглосуточных выпусков новостей, чтобы распознать бомбу.
— Я просто хотела увидеть тебя, — говорит она. — Перед концом.
ГЛАВА ВТОРАЯКэт
— ПЯТЬ!
Восемьдесят тысяч криков сливаются в обратный отсчет.
— ЧЕТЫРЕ.
— ТРИ.
— ДВА.
— ОДИН.
Четыре прямоугольника света сияют на абсолютно черной сцене — экраны с подсветкой. Внутри каждого прямоугольника по одному силуэту парня, они совершенно неподвижны. Каждый локон их волос знаком мне так же хорошо, как мой собственный (видит бог, их лица я разглядывала намного чаще, чем свое). Изображение на гигантских светодиодных экранах с обеих сторон увеличивается. Глаза болят: я чувствую, как высыхает роговица, но не моргаю. Я не хочу пропустить это.
— НОЛЬ.
Мгновенно воцарилась тишина: восемьдесят тысяч поклонников затаили дыхание.
Бум. Взрывается пиротехника, экраны выключаются, огни ослепляют меня, и парни выскакивают на сцену под начальные аккорды из «Saturday 3 a.m. Forever».
«Три ночи, и я выбегаю на улицу, мне кажется, я сплю, но все наяву. Только ты…»
Ник направляет на нас микрофон, и мы в один голос ревем:
— ТОЛЬКО ТЫ!
«Я слышу звон колоколов, когда целую тебя бесконечно. Время остановится, я знаю, всегда будешь только ты».
— Лондон! — призывает нас Райан, как будто нам нужно подбадривание. Мне кажется, я вот-вот сорву голос, но стараюсь кричать громче.
— ТОЛЬКО ТЫ!
Восхищенная улыбка Райана вознаграждает нас, а его пальцы ловко играют короткое соло, импровизацию, которую я никогда раньше не слышала. Он играет на черном стратокастере с языками пламени, таком же, как в видео «Cybersex».
— Ты когда-нибудь слышала, чтобы он играл это? — кричит Эви мне в ухо, дергая меня за плечо, чтобы я наклонилась.
— Нет!
— Я тоже! Это лучший день!
Эви на семь лет старше меня, но ее улыбка — как у взволнованной маленькой девочки, и невозможно не улыбнуться ей в ответ. Она лихо отплясывает — миниатюрный торнадо в черном. Я просто покачиваюсь из стороны в сторону, и, хотя ритм знаком мне так же, как собственный пульс, мои ноги не всегда попадают в такт.
«Да, да, да, да, да, да, тооооооолько ты!»
Оглушительным ударным соло от Диона заканчивается «Saturday…», и сразу начинается «Teenage Petrol». Эви кричит от восторга, это ее любимая песня. Она тянет меня вниз до своего уровня (для человека размером с пакет молока она феноменально сильна — наверное, из-за йоги и ужасных зеленых коктейлей, которые она пьет), и вместе мы во все горло кричим: «Кровь кипит в моих венах, как подростковое топливо, ты творишь со мной такое, что я теряю голову».
Музыка накрывает нас с головой, и мы плывем вместе с ней, толпа изгибается и растягивается, как один огромный мускул. С каждым припевом мы все устремляемся вперед, и волнение достигает паники, когда на меня наваливаются тела.
— Хватай меня за руку! — кричу я Эви.
— Что?
— Хватай меня за руку, чтобы нас не разделили!
Она смеется:
— Ты прямо как мама, Кэт.
Она игнорирует мою протянутую ладонь и вскидывает руки над головой, качаясь в такт барабанам.
«Да, детка, заведи меня сегодня на полную!»
Песня заканчивается, и свет гаснет.
— Лондон! — кричит нам Ник. — Как здорово быть дома!
Мы с любовью ревем в ответ.
— Ай! — Как будто пять иголок впились в предплечье. Я смотрю вниз. Прекрасно ухоженные ногти Эви вонзились в руку.
— Ты видела это? — шипит она.
— Что именно?
— Они только что показали руки Райана крупным планом.
— И что?
— Он носит фиолетовый лак.
Я изумленно смотрю на нее:
— Чушь собачья.
— Клянусь жизнью мамы Ника, а ты знаешь, как сильно я люблю маму Ника.
Я знаю. Судя по инстаграму Джуди, она прекрасна.
— Спорю на свою правую почку, Ник носит такой же. Помнишь, как тогда, с ту́пиком на концерте в Манчестере, они явно нам на что-то намекают.
Честно говоря, три месяца назад, когда все сообщество RickResource интерпретировало присутствие плюшевой птицы ту́пика, детской игрушки Ника Лэмба, как символ его бессмертной любви к соло-гитаристу, я была настроена скептически, а мне очень-очень хотелось в это поверить. Но теперь? Фиолетовый лак для ногтей, когда суперуспешная баллада группы — «Lover in Purple»? Трудно поверить, что это случайность. Я чувствую, как замирает сердце.
— Представляешь? — продолжает Эви. — Если они сделают каминг-аут и объявят об отношениях? Прямо сейчас? Будет лучше, если Ник просто подойдет и поцелует его. Я думаю, все на этом стадионе тут же умрут. Мол, вот и все — я пас, я больше не могу. Это будет взрыв. Чистый экстаз как оружие массового уничтожения.
Ее голос переходит на крик: «РИК РЕАЛЕН!»
Словно боевой клич, он эхом разносится по стадиону. Далеко не все здесь фанаты Рика, но группы поклонников есть по крайней мере в каждом секторе, на каждом ряду. Здесь, должно быть, не менее пяти тысяч человек. Вскоре мы все скандируем:
— Рик реален! Рик реален! Рик реален!
Райан готов играть, но убирает пальцы с грифа и просто склоняет голову. Похоже, он упивается, наслаждается этим.
— РикРеаленРикРеален! — все громче и громче, быстрее и быстрее, пока, запыхавшись, мы не сбиваемся и не срываемся в новые крики, аплодисменты и смех.
Эви выглядит немного самодовольно. Интересно, что сделали бы другие фанаты Рика, если бы знали, что скандирование начато самой Teenage Petrolhead, а они узнают: Эви сняла все на телефон. Потом она опубликует это в твиттере для своих шестидесяти пяти тысяч подписчиков и получит кучу лайков.
Я оглядываюсь, высматривая армию Рикдома. Подавляющее большинство поклонников «Вечных» — девочки, и я знаю, что многие из них старше, чем выглядят. Большая часть толпы в официальных фанатских футболках тура, но есть среди них и те, кто держит самодельные плакаты с надписями «Рик реален» и «Райан + Ник = навсегда», и те, кто приложил чуть больше усилий. Я вижу потрясающую черноволосую девушку в травяной юбке из клипа «Honolulu Legend» и еще одну молодую женщину в самодельном обтягивающем черном комбинезоне, который Ана Алия носит в «Cybersex». Рядом со мной чертовски сексуальная Эви в коротком макинтоше из «Rainin’ You», она выглядит так, будто под ним ничего нет. А я…
А я в душном белом пальто из мохера, которое купила за пять фунтов в благотворительном магазине, самодельных копытах из картона, фольги и лака для ногтей, с гривой из швабры, а на носу половина кокоса, раскрашенная белым корректором, потому что моя любимая песня — «White Horses».
— Как миииииииило, Дэб, — тихо пропела Эви, когда мы готовились к концерту на ее просторной кухне. (Она называет меня Дэб, потому что мой ник Wild White Horse, то есть Дикая Белая Лошадь, сокращается до ДБЛ, а дэбээл сокращается до Дэб. Рот Эви порой превращается в архиватор файлов во плоти.)
Она даже покрасила баллончиком мой рюкзак, чтобы тот был похож на седло.
— Детали имеют значение, — сказала она мне. Очевидно, тот факт, что это мой единственный рюкзак и теперь мне придется разгуливать по школе, выслушивая подколы «прокати-ка», имеет меньшее значение. Перед выходом она сфоткала нас и выложила в инстаграм. Полторы тысячи лайков, но в комментариях упоминают только ее.
Ник пару раз крутит микрофон на шнуре и ловит.
— Прикинь, Лондон? Сегодня вечером мы записываем фильм о туре. Это отличная новость, потому что вы все выглядите невероятно.
Еще один всплеск радостных криков, и Ник добавляет накал вступлением к «Cybersex».
Фильм о туре? Вот черт, теперь я думаю о нем, над входами висели какие-то таблички, говорившие о том, что, находясь здесь, мы соглашаемся на съемку, но в таком волнении я почти не обратила на них внимания. Внезапно я особенно остро почувствовала половину тропического плода на лице. «Пожалуйста, пусть я не попаду на камеру», — думаю я. Я не выношу быть в центре внимания. Я чувствую себя не уютнее, чем гусеница под лупой в безоблачный день.
Все будет хорошо, правда? Вряд ли в кино попадают случайные люди. Все знают, что продюсеры выискивают в толпе эффектных девушек. Высоких блондинок или крошечных безупречных брюнеток, как Эви, а не неуклюжих рыжих, созданных для всех видов спорта, за которые не платят.
Я так беспокоилась о кокосовой провокации, что чуть не пропустила коллективное подпевание:
«Ты заставила меня тратить все время на поиски тебя в интернете, о дааааааааа».
Голос Ника без усилий берет все октавы, и, словно по приглашению, толпа устремляется вперед. Я чувствую, как ноги отрываются от пола, бедра поднимаются, и нет, нет, нет, нет, НЕТ!