– Что-то – или кто-то – повернул магию так, что Древним Богам сейчас достаётся несоразмерно много. Не спрашивай меня, как это было сделано, воительница. Я не отвечу. Мы с братом провели целую вечность в твёрдом убеждении, что подобное невозможно, что токи силы не подчинятся никому, даже Орлангуру с Демогоргоном. Оказалось, таки подчиняются. Их таки можно перенаправить.
– Но ты же по-прежнему Бог! Разве ты зависел от этой силы, словно простой смертный колдун или шаман?
Восставший досадливо потряс головой. Сделал несколько неуверенных шагов, потом дело пошло легче. Он расправил плечи, вновь провёл тыльной стороной ладони по губам – кровь исчезла.
– Теперь лучше. Я вроде как снова прежний, но именно что «вроде». А что до «бога»… поверишь ли, Райна, мы с Хедином до сих пор не знаем, что это такое. Просто сильный маг? Тот, кому доверено больше всего силы? Тот, кому дозволено вмешиваться, поддерживать равновесие? «Упорядоченное выбрало вас», – сказал нам Дух Познания, когда мы одолели Ямерта и его братцев. Но выбрало для чего? Мы решили – просто для того, чтобы оно жило, чтобы поддерживать его живым, вольным, диким, живущим не по чьей-то указке, а по суровому закону жизни. Наверное, в этом мы походили на вас, Древних.
– Так или иначе, – перебила Райна, – ты сказал, нам надо срочно в Обетованное. Правда, не объяснил, что это такое. Ваш дом с богом Хедином?
– Угу. Хотя создали его как раз Молодые Боги. Мы не стали там многое менять. Хедин довольствуется скромным домом, ну, иногда ещё старым дворцом Ямерта.
– А ты, великий Ракот?
Восставший скривился:
– Сейчас меня заломал бы самый ничтожный из смертных колдунов.
– Сейчас?
– Ну, такого, каким я был только что, – поправился брат Хедина. – У меня… у меня не было там дома, воительница. Его не было вообще нигде. Ни в обычных мирах, ни в Межреальности. В Обетованном я пользовался гостеприимством брата. Обременять себя вещами не любил и не люблю. Когда получалось, странствовал налегке, под разными личинами, по разным мирам, боролся, как мог, за справедливость, ограничивая себя, свои собственные силы, чтобы уйти из-под Закона Равновесия.
– И ты, – негромко спросила Райна, – никогда не хотел… своего собственного пристанища? Где на стенах висело бы твоё оружие, твой доспех? Черепа сражённых тобой чудовищ? Трофеи, взятые с побеждённых лиходеев? Место, где… – она вдруг ощутила, что краснеет, – где тебя бы ждали? Нет, не твой брат, великий бог Хедин, не друзья или соратники… кто-то… совсем-совсем другой? Кто будет ждать тебя, и только тебя? Ты… никогда не хотел этого?
Она осеклась, испугавшись собственной смелости. Что она несёт, она, валькирия Асгарда? Особенно сейчас, когда дом её отца возродился, а она вывела мать из пределов Демогоргона?
– Нет, – со странной досадой ответил Ракот. – Мне нравилось странствовать, сражаться, побеждать не божественной силой, но ловкостью, находчивостью, хитростью, боевым умением. Мне нравилось биться на равных, рисковать, терпеть порой неудачи, но лишь для того, чтобы вернуться, зайти с иной стороны и всё равно добиться победы. Моим домом была дорога, доблестная валькирия. Крышей – ночные небеса. И… мои друзья, с которыми меня сводили приключения. Думаю, – он слегка улыбнулся, – в этом мы с тобой достаточно похожи.
– Но как же… но как же… ты… никого не любил? – выпалила наконец Райна, отчаянно покраснев до ушей и корней волос, словно девчонка-подросток.
Ракот вновь улыбнулся:
– Скажу тебе правду – конечно. Любил многих и многих. И они любили меня… наверное. Я не задумывался об этом. Нам было хорошо краткое время, а потом пути наши расходились, и расходились навсегда. Я… вдруг поймал себя на мысли, что мне в отличие от тебя некого было бы возвращать из владений Соборного Духа.
– Совсем-совсем некого? – с долей подозрительности вопросила Райна.
– Раз я не вспомнил ни о ком, покуда оставался там, – некого, – легко ответил Ракот. – Впрочем, то дело прошлое. Вернуться к Демогоргону, боюсь, нам уже не удастся.
– Кто знает… – пробормотала валькирия, припоминая трактир под вывеской с обнявшимися гномом и орком.
Чем дальше от мира удалялись они, тем бодрее и более похожим на себя прежнего становился Ракот. Когда они достигли места, где терпеливо ждал их призрак Сигрун, названный брат Хедина уже совершенно оправился.
– Поспешим, – бросил он отрывисто. – Нам и так нужно было скорее в Обетованное, а теперь придётся поспешать, как только возможно.
И они поспешали.
Дважды или трижды они миновали миры, где явно очнулись, пробудились к жизни и вовсю набирались сил Древние Боги, но задерживаться Ракот уже не стал.
– Мы поняли, в чём дело. Нас с тобой, храбрейшая, на всех их не хватит.
Райна частенько оглядывалась на безмолвный призрак матери. Что ждёт их в Обетованном? Может, надо скорее уж возвращаться в Асгард? Может, только отец способен вернуть плоть свой былой возлюбленной? Что она, валькирия, станет делать в Обетованном?
Правда, тут Райну посетили некие вполне чёткие и определённые мысли, чем она, похоже, весьма не против заняться в Обетованном, и от этих мыслей воительница вновь зарделась, словно маков цвет.
Ракот спешил. Межреальность обрушивалась на них, распадалась мириадами цветных осколков и вновь собирала себя за их спинами, невредимая, такая же, как и была. Никто не преградил им дорогу, никто не встал на пути – хотя всякий раз, когда Райна болезненно морщилась, ощущая очередного Древнего, в восторженной ярости от пробуждения собирающего кровавые жатвы, ей очень хотелось, чтобы кто-нибудь таки встал.
«Он мне нравится, – колотилось у неё в голове. – Ой-ой-ой, он мне нравится. Мне, валькирии Асгарда, Деве Битв! До чего я дошла – неужто урок Сигдривы совсем, совсем забылся?»
Воительница так и не пришла ни к какому выводу. Мысли путались и скакали, точно зайцы.
– Великий Ракот…
– Да, храбрейшая?
– Моя мать. Я не уверена, что мы с ней так уж нужны в Обетованном. Мой отец, бог О́дин, вернул плоть асам, я надеюсь, что он…
– Думаю, что к твоему отцу мы наведаемся вместе, – рыкнул Восставший. – Посмотрим, смогу ли я… убедить его, коль он вдруг заартачится.
– С чего бы ему? – не слишком уверенно возразила Райна.
– Когда Древние Боги сходят с ума и лишаются рассудка, поручишься ли ты, что твой отец остаётся прежним? – в упор спросил Ракот. – Поручишься ли ты, что новая сила не заставила его… измениться, скажем так? Что у него теперь могут оказаться совсем иные цели и желания?
– Он мой отец, – собрав всю твёрдость, какая имелась, ответила валькирия. – Он мой отец и муж моей матери…
– Он муж одной-единственной асиньи, – напомнил Ракот. – Фригг, не так ли? Все прочие были… наложницами. Верно?
Райна опустила голову. Да. Наложницами.
Верно.
Она достаточно пожила и постранствовала, чтобы понимать, что такое наложницы и как к ним могут относиться наделённые силой и властью мужчины, вдобавок блюдущие в глазах всех остальных счастливый брак с законной супругой.
Что, если отец откажет? Прогонит с глаз? Что, если он и в самом деле обратился таким же, как этот обоеполый рыбоглаз, которому они с Ракотом, хочется верить, всё-таки слегка подпортили праздник?
Валькирия гнала эти мысли – напрасно, они возвращались:
«Мне страшно.
Мне страшно, Восставший, я боюсь приближаться к Асгарду. Боюсь гнева моего отца. Я, валькирия, одна из Двенадцати, – малодушничаю. Наверное, потому что понимаю – отказа мне не пережить.
Не пережить валькирией, той, что вводит героев в Валгаллу».
Ракот искоса наблюдал за то бледнеющей, то вновь краснеющей спутницей.
– Остановимся в Обетованном, – решительно сказал он, как отрезал. – По крайней мере, пока ты не поймёшь, что там творится в вашем Асгарде. В конце концов, в Обетованном твоя мать будет в безопасности. Водителей Мёртвых у нас там не имеется.
– Х-хорошо, – нехотя согласилась валькирия.
Однако чем ближе, по словам Ракота, оказывались они к Обетованному, тем озабоченнее становился Восставший.
– Нас словно назад откидывает, – бормотал он, зажмурившись и водя перед собой руками, будто ощупывая незримую преграду. – Два шага вперёд и шаг назад. Какие-то течения, водовороты… тут и там, тут и там. Не знай я, что это невозможно… сказал бы, что…
– Что?
– Нет, нет, Райна, ничего. Это невозможно, говорю же тебе.
Межреальность бушевала вокруг них, вздымались и рушились разноцветные горы, разливались широкие реки, начинали извиваться и уползать исполинскими змеями. Райна никогда не видела ничего подобного, хотя странствовала между мирами уже не один эон.
Ракот мрачнел всё больше:
– Три шага вперёд и два назад. Даже нет, шесть вперёд и пять назад. Мы всё замедляемся и замедляемся, Райна. И… – Он наморщил лоб. – Я не могу понять, в чём дело. Совсем не могу. Словно нас кто-то пытается задержать, если не остановить.
– Странно было б, кабы никто не пытался нас остановить, – хмыкнула валькирия.
– Не то, не так, – отмахнулся Ракот. – Тут словно сама Межреаль…
Он осёкся и замер. Глаза широко раскрылись.
– Не может быть, – сипло выдавил он. Кулаки сжались. – Нет, не может!
– Чего не может, Восставший? – Райна сдвинула брови. – Чего не может?
– Мы сдерживали Неназываемого, сдерживали его новосотворённой пустотой, которую он…
– Я знаю, – перебила валькирия. – Отец рассказывал.
– Обетованное словно такой же барьер окружает, – сощурился Ракот. – Мы не можем продвинуться. Нас всё время относит назад, словно такая же пустота теперь льётся уже и нам навстречу. И это значит, что кто-то сумел расшифровать наши с братом Хедином заклятия, сумел расшифровать и повернуть против нас. Обетованное отрезано.
– Но если из шести шагов один всё-таки вперёд, значит, мы не стоим!
– Не стоим, но и не вдруг доберемся. Может, месяц человеческий. А может, год.
– И что же теперь? – растерялась валькирия.