Скоро она сделается окончательно свободна.
Она ждала на песке арены, как всегда, но золотоволосая волшебница не появилась. Вместо неё, однако, пришёл господин Кор Двейн.
Его Гелерра не понимала и побаивалась. И – не любила. За вечную снисходительную полуулыбку на тонких губах, за надменный профиль, за едкие, если не ядовитые намёки на бездарность, тупость и неспособность, коими он обожал пересыпать речь, обращаясь почти ко всем в замке, кроме Соллей и Скьёльда. Адату он не задевал – напротив, раскланивался с ней с преувеличенной почтительностью, что казалась ещё хуже насмешек или ухмылок.
– Моя сестра Соллей отправилась в некоторое путешествие. – Он приближался, натягивая на ходу перчатки с широким раструбом, доходившие почти до локтей. – Она просила меня её подменить… ненадолго, пока не вернётся. – Чародей пристально оглядел Гелерру с ног до головы, и та вдруг ощутила жаркую волну стыда – он смотрел так, словно она была прежней крылатой адатой, и… и… и притом совершенно голой.
– Не надо стесняться, – невозмутимо заметил он тотчас. – Я врач, а лекарь, как известно – не мужчина и не женщина. У него нет пола. Он – целитель, вот и всё.
Гелерра кивнула. Вернее, с достаточным почтением, как ей казалось, склонила голову. Волшебник ответил – коротким кивком.
– Приступим, адата. – Он по-прежнему глядел на неё внимательно, изучающе. – Сестра моя добилась многого, очень многого, Гелерра. Ты на пути к излечению. Конец уж недалёк. Я очень рад – дело пошло даже быстрее, чем рассчитывала Соллей. Скоро ты будешь свободна, адата, и сможешь идти куда хочешь. Даже… даже к своему Хедину, если пожелаешь.
Гарпия ощутила, как внутри её всё сжалось. Она не раз и не два начинала с Соллей разговоры о Познавшем Тьму, о том, как он благ, и что любое противостояние с ним – есть великое зло, но волшебница только посмеивалась.
«Мы сами по себе, Гелерра. Свобода наша – превыше всего. Прости, но мы никогда не пойдём на службу, кто б ни предложил – Хедин ли, Дальние ли, Хаос, Спаситель или, я не знаю, Древние. Ни к кому и никогда. Запомни это, пожалуйста».
Гелерра запомнила.
И всё равно, ей всякий раз становилось неприятно и неудобно, когда троица магов при ней вот так вот поминала великого Хедина, а она… а она отмалчивалась. Отмалчивалась, словно всякий раз предавала и его, и свою любовь к нему.
– Начинаем. – Чародей потёр руки. – Нападай!
Прямо перед Гелеррой на песке арены возникла отара овец. Рядом с матерями – совсем мелкие ягнята.
Адата заколебалась. Они с Соллей успешно задавили демоническую жажду крови и убийства, неистовое желание рвать живую плоть когтями и пожирать сырое мясо…
– Нападай! – уже резче бросил Кор Двейн.
Клыки и когти у Гелерры пока ещё никуда не делись, чешуя начала облезать только в одном месте. Демон демоном, что ни говори.
Демон-то она демон, да только лишь с виду.
Однако приказ есть приказ. Внутренне поморщившись, адата выпустила отливающие синевой когти, шагнула к отаре. Овцы сбились в кучу, толкаясь и прячась друг за друга, испуганно блея. Кругами бегал потерявший мать ягнёнок, тонкие ножки с маленькими копытцами взрывали песок.
– Нападай! – Голос Кора Двейна хлестнул, словно бич.
Гелерра нехотя повиновалась.
Стальные когти пронзили шею ближайшему барану, животное забилось в конвульсиях, по красно-чёрной броне потекла тёплая кровь. Демон с надеждой шевельнулся, осторожно приподнимая рогатую башку где-то там, в глубине подсознания Гелерры.
– Ещё! – крикнул чародей. Крикнул глухо и яростно; адату словно толкнул кто-то между лопаток, впихивая в самую гущу отары. – Бей! Рази! Быстрее! Без пощады!
Задыхаясь от отвращения, адата разила.
В её родном мире гарпии в основном питались рыбой и овощами, морскими растениями. Рыбу обычно растили на фермах. Конечно, в походах с учениками великого Хедина делать приходилось всё, в том числе – и свежевать убоину; Гелерра гордилась собственным хладнокровием в таких делах. Надо – значит надо. Отряд должен есть. А гном, не поевший мяса, – это не гном.
Но сейчас её почти что выворачивало наизнанку.
И демон, почувствовав слабину, ринулся в атаку.
У Гелерры вырвался неистовый, рвущий глотку рёв. Она застыла на месте, воздев окровавленные лапы с выпущенными на всю длину когтями. А потом ринулась на бросившихся врассыпную овец, настигая их огромными прыжками, сбивая на песок и одним движением вспарывая им брюха.
Демон пировал, наслаждался, выл, ревел, бушевал. Клыки и резцы работали без устали, разрывая ещё трепещущую плоть. Кровь и внутренности так и летели во все стороны, превращая арену в подобие жуткой скотобойни.
Демон настигал и убивал. Баранов, овец, ягнят. Последних – с особым удовольствием. Он завладел всем сознанием Гелерры без остатка, загнав саму адату в такие глубины, что она могла лишь скорчиться и судорожно рыдать, не в силах ни сопротивляться, ни даже помыслить о сопротивлении.
Оставался последний ягнёнок. Белая шубка забрызгана алым, он суматошно метался из стороны в сторону, жалобно взмекивая. Демон замедлился, смакуя страх и ужас беспомощного создания. Конечно, лучше, если б это оказался человеческий ребёнок – и демон представил его себе, мальчишку лет пяти-шести, с белыми, выгоревшими на солнце волосами и перепуганной мордашкой. Сейчас, сейчас, он медленно приблизится, замахнётся, ударит, пронзит, и…
В грудь демона словно грянуло морозным тараном, а сверху обрушился град пронзающих броню насквозь ледяных игл. Иглы пробивали чешую, рвали мышцы, все три сердца и лёгкие, застревали в толстых костях черепной коробки.
Рёв агонии сотряс стены замка, чёрно-красное существо заметалось, смертельно раненное. Демон слепо кинулся на человека, причинившего ему столь нестерпимую боль, но мышцы уже служили не так хорошо, отказывали; многочисленные раны извергали тёмную кровь. Демон поскользнулся на останках овечьей туши, рухнул, вздымая облако кровяных брызг, и тут его настиг последний удар.
Хлыст, составленный словно из множества каменно-твёрдых ледышек, обвился вокруг незримой сути демона, захватив горло. Тварь захрипела, напрасно царапая когтистыми лапами стиснувшую шею удавку. Из пасти вывалился тёмный язык, затрепетал; красные глаза выпучились. Из глотки вырвалось неразборчивое сипение.
Чародей Кор Двейн молча наблюдал.
И, когда трепыхающееся тело замерло, просто вытянул руку. Просто вытянул руку, однако лицо его блестело от пота, а глаза запали.
С кончиков пальцев, словно капли крови, срывались золотистые бисеринки, тяжёлые, точно ртуть. Золотистое сияние подползло к поверженному демону, охватило его, и кроваво-чёрная чешуя вспыхнула, весело затрещав в огне, словно сухой хворост.
Чешуя горела, загибалась и сворачивалась в трубочки, точно кора. В огне проступили совершенно иные очертания – человеческого тела, застывшего ничком, с огромными нагими крыльями за спиной.
– Просыпайся, Гелерра, – с усмешкой сказал чародей.
…Адата возвращалась в сознание медленно и трудно. Всё её существо, казалось, сделалось болью. Сквозь муть в глазах медленно проступали очертания двух рук, бледных, перепачканных кровью и гарью, но – её рук.
– Дело сделано, адата, – услыхала она. – Правда, перьев у тебя пока нет, но, надеюсь, они отрастут достаточно скоро. Вставай.
Она увидела протянутую руку, вцепилась в широкую и жёсткую ладонь. Её подняли на ноги сильным, уверенным движением. Она пошатнулась, и Кор Двейн немедля обхватил её за талию.
– Держись, адата. И… прости, что я несколько форсировал события. Но сестра Соллей всё так хорошо подготовила, загнала демона в такую ловушку, что ему уже просто и деваться-то было некуда. Мне оставалось его лишь прикончить.
Гелерра едва стояла, в глазах плавал красный туман. Кор Двейн мягко улыбнулся и окрикнул слуг.
…Сколько адата проспала после этого, она так и не узнала. В ответ на её настойчивые вопросы волшебник только посмеивался.
Она вновь сделалась сама собой. Да, крылья являли собой жалкое зрелище, и летать она не могла, но Кор Двейн уверял, что это лишь дело времени. Демона больше не было, нигде не осталось ни одной чешуйки. Кормили, поили, не задавая больше никаких вопросов и ничего от неё не требуя.
А сама Гелерра всё никак не могла поверить в случившееся. Иногда где-то в глубинах сознания всплывали тревожащие, кровавые воспоминания, но чародей спешил успокоить и тут, говоря, что в этом нет ничего удивительного, «учитывая глубину и яркость переживаний».
И не уставал повторять, что, дескать, «всё пройдёт».
Миновало, наверное, дней десять, прежде чем Кор Двейн начал наконец с Гелеррой «серьёзный разговор».
Они стояли на парапетах замка, и гарпия следила за катающимися по небосводу «солнцами». Кор Двейн, в неброском серо-серебряном плаще и высоких сапогах коричневой мягкой кожи, застыл рядом, утвердив ногу в проёме бойницы.
– Адата, мы излечили тебя. Я докончил начатое сестрой Соллей. Думаю, она будет довольна, когда вернётся.
– Да, – глухо ответила Гелерра, не глядя на волшебника. – Она… будет довольна.
С лица Кора Двейна сбежала улыбка.
– Что гнетёт тебя, свободная адата? Ты несчастлива, несмотря на излечение?
Гелерра молча потрясла головой. Как и предрекал чародей, на крыльях её стал пробиваться пушок, предвестник будущих маховых перьев.
– Я… потерялась, господин Двейн.
– Потерялась? Это бывает, смелая адата. Быть может, я смогу помочь тебе и здесь?
Гелерра вздрогнула. Пережитая при расставании с демоном боль до сих пор терзала её в ночных кошмарах.
– Прости, – правильно понял её волшебник. – Но… мне казалось… ты будешь счастлива вернуться в прежний облик. Разве не это было твоей целью?
– Да… и признательность моя не имеет границ…
– Но ты несчастна, – кивнул Кор. – Ты так страстно жаждала вновь сделаться прежней, что совсем забыла, для чего же именно ты хочешь стать прежней. Существовать ты могл