Впрочем, это никого не удивило — две дебелые уроженки Шаргайла[51] с нездоровым блеском в глазах, метнувшиеся ко мне, были озабочены не состоянием моей души, а тем, как я выгляжу.
Платье, сорванное с их помощью, тут же полетело в угол, а на меня быстренько натянули исподнее, кожаные штаны, бесстыдно обтягивающие ноги, короткую мужскую нижнюю рубашку и араллух.
Зашнуровав разноцветную тесьму на бедрах и боках, женщины завязали ее причудливыми узлами, потом помогли мне обуть мягкие кожаные сапожки и огорошили непонятным вопросом:
— Как заплетать магас, ашиара?
Что такое магас, я не знала. Соответственно, не имела представления, как его можно заплести. И, заставив себя отвлечься от горьких дум, попросила о нем рассказать.
Оказалось, что магас — это прическа, состоящая из нескольких десятков косичек и служащая как для защиты шеи от скользящих ударов, так и для демонстрации статуса ее хозяйки. Скажем, петля над правым виском свидетельствовала о том, что девушка — на выданье, хитрый узел над левым — сообщал о том, что она — вдова, а косой крест над ухом сообщал всем желающим о том, что она — гейри, то есть посвящена Богу.
Кроме косичек, в магас обязательно заплетали ленты. И тоже далеко не абы как: скажем, лахти, локон, завитый в спираль и перевитый белой лентой, свидетельствовал о чистоте и непорочности. Он же, но горящий алым, — о том, что девушка жаждет крови и отдаст свое сердце победителю каких‑то там айге’тта[52], а черным — о том, что она уже отдала сердце достойному.
Дослушав до этого места, я понуро опустила голову и криво усмехнулась:
— Петлю… Белую ленту… И все…
Хейсарки кивнули, быстренько соорудили требуемое и подвели меня к зеркалу, чтобы я могла полюбоваться на дело их рук.
Я равнодушно мазнула взглядом по замысловатой прическе, отрешенно отметила, что ноги в кожаных штанах кажутся голыми, и тяжело вздохнула:
— Отведите меня к Крому, пожалуйста…
Та, которая пыталась поправить мой пояс, ошеломленно вытаращила глаза. А вторая нехорошо прищурилась и отрицательно помотала головой:
— Прости, ашиара, но он — мужчина!
— Я — его гард’эйт! — напомнила я. — Женщина, отдавшая ему сердце!!!
Хейсарки посмотрели на меня как на неразумного ребенка. И, перебивая друг дружку, объяснили, что он — воин и находится на мужской половине. А я отдала ему только сердце и жизнь…
— А что еще я могу ему отдать? — ошарашенно поинтересовалась я.
— Слово[53]! Но даже ты отдашь ему еще и его, то все равно сможешь заходить на его половину только в том случае, если он тебя позовет…
Последние слова больно резанули по и без того истерзанному сердцу и заставили меня опустить взгляд: «Он меня не позовет… Никогда…»
— Поэтому… — начала было одна из женщин.
— Я — вейнарка! — рявкнула я. — Поэтому приглашение мне не требуется…
…Дверь, выбитая моей рукой, со всего размаху врезалась в стену. Чуть было не зацепив шествующего по коридору хейсара, чем‑то похожего на побратима короля.
Гибко увернувшись от створки, воин повернулся ко мне лицом и, расплывшись в улыбке, выхватил из ножен Волчий Клык.
Я мысленно застонала: «Узнал! И этот!!!»
— У — уэй! У — уэй!! У — уэй!!! — троекратно проревел он. Потом вернул клинок в ножны, гулко врезал кулаком по своей груди и поздоровался: — Полной чаши твоему дому и плодовитости лону, ори’дарр’иара[54]! Я — Унгар Ночная Тишь из рода Аттарк! Счастлив видеть тебя в добром здравии, э’но’ситэ[55]!
Судя по выражению его глаз, эти самые «ори’дарр’иары» и «э’но’ситэ» были чем‑то вроде комплиментов. Поэтому я постаралась, чтобы в моем голосе было как можно меньше раздражения:
— Силы твоей деснице и остроты твоему взору, ашер! Я — баронесса Мэйнария д’Атерн!
— Я знаю, латт’иара[56]!
— А ты, случайно, не знаешь, где тут мой майягард? — пропустив мимо ушей еще одно незнакомое слово, поинтересовалась я.
— Конечно, знаю! Позволь, я тебя провожу?
Проводил! Аж до следующей двери! И, вместо того, чтобы пропустить ме ня вперед, вломился в комнату первым:
— Баронесса Мэйнария д’Атерн, ашер’о[57]! Силы вашим десницам и остроты вашим взорам!
Шагнув следом, я растерянно замерла на пороге — кроме Крома в комнате оказались король Неддар и еще трое хейсаров чуть постарше Унгара.
Увидев меня, хейсары выхватили свои Клыки, вскинули их над головой и тоже «почтили» меня троекратным рыком.
Кром угрюмо уставился в пол.
А Латирдан, одетый как простолюдин и не имеющий возможности «помахать» клинком, поздоровался как вейнарец:
— Доброго дня, леди Мэйнария!
— Доброго дня, ваше величество! — склонив голову, ответила я.
— Смотрю, вы уже готовы?
Я обреченно вздохнула:
— Наверное, да…
— Что ж, тогда позвольте мне познакомить вас с в ашими женихами…
Глава 8 — Кром Меченый
…На площадь перед Северными воротами мы вылетели с первым ударом сигнального колокола. И, не снижая скорости, помчались к закрывающимся створкам. Увидев наш отряд, стражник, как раз пытавшийся взвалить на плечо деревянные козлы, с помощью которых мытари разделяли въезжающие и выезжающие потоки, развернул их поперек дороги, грозно взмахнул алебардой и… был послан к Двуликому выскочившим из кордегардии десятником.
Унгар по прозвищу Ночная Тишь, мчавшийся первым, свесился с седла и, красуясь перед Мэйнарией, могучим ударом ладони отправил препятствие в полет к крепостной стене. Стена выдержала. Козлы и стражник — нет: первые развалились на части, а второй в сердцах плюнул себе под ноги и раздраженно шарахнул древком алебарды по правой створке ворот.
Среагировав на звук удара, десятник погрозил ему кулаком и, дождавшись, пока мимо него проедет последний из воинов нашего хвоста[58], зычно заорал:
— А — а-аппускай!!!
Где‑то в надвратной башне заскрипели ворота, и по захабу вдогонку за нами метнулось скрипучее эхо…
…Как только дорога втянулась под сень Роммского[59] леса, хейсары лба[60], ехавшие первыми, бросили поводья заводных лошадей Унгару и унеслись вперед, хвост — приотстал, а Намор Медвежья Лапа, придержав коня, гордо посмотрел на Мэйнарию:
— Герса[61] опущена. Ворота — закрыты. Значит, до рассвета…
— …выбраться из города можно будет только через стену или с помощью Серых… — хохотнул Итлар Сокол.
Баронесса Этерия Кейвази прыснула. Вага — нахмурился. А Мэй задумчиво посмотрела на обоих женихов и на всякий случай подъехала поближе ко мне.
Воинов перекосило: видимо, они рассчитывали, что баронесса д’Атерн будет искать защиту у кого‑то из них. Впрочем, молчали они недолго — буквально через пару минут Даратар Полуночник вспомнил о своей цели и, поравнявшись с леди Мэйнарией, восхищенно посмотрел на нее:
— Да будет вечно полным кубок[62] в деснице твоего отца, о э’но’ситэ, ибо воистину велик муж, вдохнувший жизнь в столь совершенное тело!
Баронесса удивленно повернулась к нему, и воин, решивший, что ее удивление — признак радости, демонстративно зажмурился, делая вид, что ослеплен ее красотой:
— Твое лицо — благословенный лик лиственного[63] солнца, пробуждающего природу от зимней спячки. Твоя улыбка — утренняя заря, отгоняющая ночную тьму. Твои уста — врата в пиршественный зал Снежного Барса, а дыхание — дуновение полуденника[64], дарующее долгожданное тепло исстрадавшимся от хладного нрава снежня[65]…
— Твои волосы — буйное пламя лесного пожара… — подхватил Ночная Тишь. — Твои глаза — два ключа с холодной как лед водой, а…
— …ваши слова, ашер’о — целебный бальзам на мою истерзанную душу… — в унисон ему подхватила леди Мэйнария. — Однако, как говорил Агир из Мельена[66], «муж — это не тот, кто говорит, а тот, кто делает!»
Унгар ошалело посмотрел на Полуночника, задумчиво подергал себя за кончик носа и радостно воскликнул:
— Намор Медвежья Лапа — истинный сын Бастарза: во время штурма Карса он первым ворвался в боевой ход, прошел сквозь алатцев, как Последний Вздох[67] сквозь трухлявый пень, потом спрыгнул на площадь перед Северными воротами и зарубил полтора десятка защитников!
— Унгар Ночная Тишь — воин, каких поискать! — подхватил «истинный сын Бастарза». — Он взобрался на стену Карса третьим, вместе с Неддаром Вейнарским Львом захватил надвратную башню, потом спустился на площадь и зарубил два десятка воинов!
— Итлар Сокол — краеугольный камень рода Максудов! — взвыл Полуночник. — Он первым ворвался в открытые ворота, сбросил с коня и обезглавил алатского сотника, а потом…
— …выбежал на площадь и зарубил всех, на кого упал его взгляд! — фыркнула баронесса. Потом полюбовалась на вытянувшиеся лица своих женихов и примирительно улыбнулась: — Ашер’о, я приятно удивлена тем, что вы умеете ценить чужую доблесть, и нисколько не сомневаюсь в том, что ка ждый из вас — достойнейший представитель своего рода. Однако если вы действительно хотите найти путь к моему сердцу, то попробуйте не только слушать, но и слышать!