Воины растерянно переглянулись.
— Я ценю не слова, а дела! — рявкнула Мэй. — Причем не те, о которых мне рассказывают, а те, которые вижу!
…Выволочка — или добрый совет? — подействовала очень неплохо: все время, пока мы добирались до постоялого двора, хейсары молчали — усиленно вглядывались в переплетение ветвей, вслушивались в щебет птиц и принюхивались к запахам, которые доносил до нас легкий ветерок. Увы, к их разочарованию, возможности проявить свое мужество им так и не представилось — на нас не напали ни лесовики, ни волки, ни самый завалящий хорек.
Врагов не оказалось и в «Сломанном Колесе»: при виде десятка хейсаров, вооруженных до зубов, пожилой купец и пара щитов из его охраны, угрюмо наблюдавшие за процессом подковывания каурого скарца, предпочли подняться в свои комнаты. Кажется, даже не поужинав. А хозяин постоялого двора, мелкий, но жилистый мужичок лиственей эдак сорока — сорока пяти, походил на разбойника, как лист подорожника — на арбалетный болт.
Правда, когда он выскочил во двор и представился, пара особо доблестных уроженцев Шаргайла рванулась было к нему, но тут же остановилась, разглядев, что этот «враг» крив на один глаз и подволакивает ногу.
Пока Вага выяснял, есть ли в «Колесе» свободные комнаты, женихи посовещались и решили проявить себя ночью. Охраняя окно и дверь в комнату баронессы.
Выслушав их предложение, леди Мэйнария пожала плечами и согласилась:
— Я не против, охраняйте…
Воодушевленные ее реакцией воины подхватили хозяина «Колеса» под локти, затащили его на второй этаж, в его присутствии осмотрели все пять оплаченных Вагой комнат, дождались нашего появления и… онемели, услышав, что Мэй собирается ночевать со мной.
Обе хейсарки и Вага отреагировали резче: женщины мрачно сдвинули брови к переносице и возмущенно зашипели, а побратим короля Неддара прищурился и недовольно посмотрел на меня — мол, ты понимаешь, что творишь?
Я пожал плечами и криво усмехнулся: «Понимаю, но сделать ничего не могу…»
Сообразив, что одного взгляда мало, Крыло Бури скрипнул зубами и гневно раздул ноздри:
— Кром, ты…
— Это МОЕ решение! — перебила его Мэй. — И оно не обсуждается…
Вага поиграл желваками и сдался: склонил голову и отступил назад, чуть не сбив с ног Даратара Полуночника. Тем самым выбив его из ступора.
— Ашиара, ты НЕ МОЖЕШЬ ночевать в одной комнате с мужчиной, не являющимся твоим близким родственником!!! — сжав кулаки и качнувшись вперед, прошипел жених. — Это бросает тень на твое имя!!!
Мэй презрительно оглядела его с ног до головы и тряхнула головой. Так, что тоненький локон, перевитый белой лентой, упал ей на грудь:
— Ты ослеп, воин! И потерял дорогу. Поэтому я тебя больше не держу…
— Что? — растерялся хейсар.
Баронесса его не услышала — взглядом показала мне на дверь одной из комнат, дождалась, пока я ее открою, и спокойно вошла внутрь.
Я шагнул следом и, уже прикрывая створку, услышал тихий голос леди Этерии Кейвази:
— Ты искал путь к ее сердцу?
— Да, ашиара!
— Так вот, ты его уже не найдешь…
…Следующие минут пятнадцать, пока водоносы «Сломанного Колеса» таскали в комнату горячую воду, Тиль, наперсница леди Мэйнарии, пыталась объяснить баронессе, что ее поведение неправильно. Что уважающая себя девушка должна ночевать либо с матерью, либо с сестрами, либо с родственницами женского пола. А в тех редких случаях, когда нет такой возможности, — со служанками, с отцом или кровными братьями.
Видимо, безумно эмоциональный монолог, во время которого хейсарка то и дело поминала Бастарза, Найтэ и Хэль, довел баронессу до бешенства, так как, дождавшись, пока бочка наполнится, она собственноручно закрыла ставни, опустила засов на двери и начала раздеваться! «Забыв» попросить меня отвернуться.
Конечно же, я сделал это сам — повернулся к ней спиной и уткнулся лицом в стену — но сам факт того, что меня оставили в комнате во время переодевания, Тиль просто убил:
— Ашиара, а… он?
— Он — больше чем мать, отец, сестры и братья, вместе взятые… — выдохнула Мэй. — Он — Дар… Бастарза!
У меня екнуло сердце: она говорила не для нее, а для меня! И хотела сказать не «Дар Бастарза», а «Дар Вседержителя»!!!
Тиль молчала минуты полторы. А когда за моей спиной плеснула вода, собралась с духом и спросила:
— А как же… э — э-э… муж?
— Я отдала Крому все, что у меня есть… А муж — будет только мужем…
Настроение, и так бывшее омерзительным, стало еще хуже. Я поискал рукой посох, потом вспомнил, что отдал его королю, и в очередной раз пожалел, что согласился на его предложение.
— Мэй — последняя в роду. И — женщина… — глядя на меня, вздохнул Вейнарский Лев. — По законам Вейнара — сухая ветвь. Понимаешь?
Что тут было понимать — после ее замужества лен Атерн должен был перейти к другому роду.
— По сути, я должен выдать ее замуж и забыть о ее существовании. Но Латирданы в долгу перед д’Атернами. И не оплатить ей этот долг я не могу…
— А что, есть другой выход, сир? — осторожно поинтересовался я.
— Есть! — кивнул король. — Я могу выдать ее замуж за хейсара…
— И что при этом изменится?
Неддар качнулся с носка на пятку и обратно, потом посмотрел на леди Этерию и грустно улыбнулся:
— Мэйнария д’Атерн — гард’эйт! И при этом — девушка… Обычно тех, кто отдал свое сердце другому, начинают превозносить после смерти. Но в ее случае все по — другому: выступив в суде, она УЖЕ шагнула на эшафот и тем самым доказала, что ее клятва — не просто слова. Поэтому Шаргайл забурлил…
— Не только поэтому! — тихонечко добавила Этерия Кейвази. — Старейшины хейсаров потрясены тем, что род, породивший и ори’т’анна[68], и женщину — гард’эйт, может прерваться!
— Угу… — кивнул король. — Так и есть… В общем, они посоветовались с увеем[69] и предложили мне выход: Мэйнария выбирает достойнейшего из нескольких младших сыновей глав известнейших родов Шаргайла и выходит за него замуж. Во время свадебной церемонии ее избранник отказывается от своего рода и входит в ее. А их первенец становится бароном д’Атерн!
Я мрачно усмехнулся и пожал плечами:
— Звучит красиво, сир! Но чтобы все это сложилось, баронесса должна отказаться от данной клятвы. Должна, но… не откажется!
Латирдан скривился, как от зубной боли:
— Я знаю. Поэтому и прошу тебя дать ей два года…
— Простите, сир?
— Ты ведь пока не завершил свой Путь, правда? Так сделай последний Шаг не сейчас, а тогда, когда твоя гард’эйт родит и хоть чуть — чуть вскормит ребенка!
— Сир, я…
— Вдумайся в то, что я предлагаю! — взмолился король. — Это не отказ от клятвы! И не обман своего Бога — ты просто подаришь два года счастливой жизни человеку, который готов за тебя умереть!
— Мы уважаем твой Путь и понимаем, что остановиться в шаге от того, к чем у ты стремился всю свою жизнь, безумно тяжело! — схватив меня за руку, пылко воскликнула баронесса Кейвази. — Но ты — сильный! Ты — мужчина! И ты сможешь!
— А если она родит не сына, а дочь? — опустив голову, спросил я.
— Как только у них родится ребенок, ее муж станет полноправным бароном д’Атерн. И сможет привести вторую жену…
«Два года… — мрачно подумал я. — Пятнадцать десятин до окончания траура, свадьба, беременность и несколько месяцев на вскармливание ребенка… И все это время — рядом с ней…»
Сердце бухнуло в грудную клетку и остановилось: я воочию увидел Мэй стоящей перед бочкой в чем мать родила и задохнулся от желания.
Словно почувствовав мое состояние, Мэй тяжело вздохнула и буркнула:
— Мне не хватает взгляда…
— Что? — не поняла Тиль.
— Ничего… — грустно ответила она и вздохнула: — Ладно, некогда рассиж иваться. Помоги помыть волосы, пожалуйста…
Глава 9 — Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя
…Как и обещал брат Айрин, первая же ложка густого наваристого бульона заглушила мерзкий вкус выпитого отвара, а аромат свежеиспеченного хлеба перебил гнусный запах лечебных мазей.
Благодарно кивнув сидящему рядом с ложем лекарю, Ансельм открыл рот и с удовольствием проглотил очередную порцию исходящего паром варева.
— Пахнет изумительно… — подхватив ложкой крошечный кусочек куриного мяса, улыбнулся Айрин. — Ну‑ка, открываем ротик и… ой, простите, ваше преподобие!!!
Отличное настроение, в котором глава Ордена Вседержителя пребывал с самого рассвета, словно ветром сдуло — с ним обращались как с несмышленым ребенком!
Он грозно нахмурил брови и холодно процедил:
— Три ночи на горохе[70]. Две сотни повторений «Покаяния» и три сотни — «Смирения»!
Лекарь сгорбил плечи и опустил взгляд:
— Как прикажете, ваше преподобие…
— Ну, и чего расселся? Корми дальше!
Тощая и пахнущая травами рука, ощутимо дергаясь, устремилась к тарелке. А из груди брата Айрина вырвался сокрушенный вздох: по его мнению, наказание было чрезмерно жестоким.
«Сам виноват…» — угрюмо подумал Ансельм, открыл рот и тут же его захлопнул, вопросительно уставившись на брата Бенора, выскользнувшего из‑за портьеры.
— Брат Рон, ваше преподобие! — доложил монах и шевельнул пальцами, показывая, что иерарха стоит принять немедленно.
— Приглашай… — распорядился глава Ордена, потом повернулся к брату Айрину и взглядом показал ему на дверь.
…Ворвавшись в опочивальню Ансельма, брат Рон осенил себя знаком животворящего круга и ослепительно улыбнулся:
— Прекрасно выглядите, ваше преподобие: на щеках наконец появился румянец, а в глазах — жажда жизни!
Почувствовав, что веселость иерарха настоящая, а не показная, глава Ордена Вседержителя обрадовался, решил пересесть повыше, но вовремя вспомнил про свое состояние и отрывисто бросил: