— Он еще совсем молод! Вот женится — узнает. Если, конечно, найдется… девушка, которая услышит его Песнь!
Будь я на месте Даратара, обиделся бы — благодаря расчетливо сделанной паузе «девушка» прозвучало как «дура». Он не стал — предпочел воспользоваться возможностью сделать комплимент Мэй:
— Шаргайл рождает настоящих мужчин. А настоящие женщины рождаются в Вейнаре!
Тиль пошла пятнами:
— Хм… Я передам твои слова азе[107] Ните и твоим сестрам. Они оценят!
Полуночник пожал плечами:
— Конечно, оценят! Мою избранницу!! И согласятся!!!
Мэй не обратила на слово «мою», прозвучавшее в комплименте, никакого внимания — в этот момент она невидящим взглядом смотрела перед собой и о чем‑то сосредоточенно думала. А вот Медвежья Лапа — обратил. И не преминул напомнить недавнему сопернику о его поражении:
— Твою? Сладок плод, да рука неймет!
— Если бы мечты ранили[108]… — поддержал его Ночная Тишь и ухмыльнулся.
— Говорить — легко… — вставила свое слово Тиль. — А вот делать…
Даратар побагровел:
— Я — делаю! И всегда добиваюсь того, чего хочу!
— Угу… — кивнул Итлар. — Поэтому уже добился Райаны Капли Дождя, Сайты Травинки, Хатии Реснички…
Полуночник набычился, привстал на стременах…
— Ну да, в мечтах… — хохотнул Ночная Тишь. — А что ему еще остается делать? Мы учимся писать, а он…
— Мэйнария! Будет!! Моей!!! — напирая на каждое слово, прорычал Даратар. А потом ни с того ни с сего выхватил из ножен наш’ги, чиркнул себя по предплечью, коснулся губами надреза и вскинул руку к небу: — Кровь от крови твоей, Барс! Слово!!!
Я набрал в грудь воздуха, что бы высказать все, что думаю о нем и его клятве, и тут же выдохнул, услышав холодный как лед голос баронессы д’Атерн:
— Твоей? Я тебе что, вещь? Или ты собираешься взять меня по Праву Победителя?
Хейсар слизнул кровь с верхней губы и дерзко усмехнулся:
— А если и так, то что?
Мэй потрепала гриву своей кобылки, задумчиво подергала себя за лахти и… засияла, как солнышко:
— Кром по прозвищу Меченый! Я, баронесса Мэйнария д’Атерн, вверяю тебе сво…
— Не ты, а я! — перебил ее Крыло Бури. — Я вверяю твою честь! Только не Крому, а Унгару по прозвищу Ночная Тишь!!!
Даратар расплылся в счастливой улыбке. Унгар — тоже. А Итлар и Намор помрачнели.
Мне это не понравилось. Даже очень. Поэтому я поймал взгляд Мэй и отрицательно помотал головой: «Не соглашайся!»
Увидев в моих глазах сомнение, она прищурилась, внимательно вгляделась в лица своих женихов и вспыхнула:
— Нет!
— Да! Я — Длань и Слово твоего опекуна, поэтому ты ОБЯЗАНА подчиняться моим решениям!
В голосе Ваги звенела сталь, его губы кривились от сдерживаемого гнева. А в глазах вместо ярости горело удовлетворение.
Мэй это тоже заметила — изумленно выгнула бровь, потом еще раз оглядела обоих «поединщиков» и нехорошо усмехнулась:
— То, что я еду в Шаргайл, еще не означает, что я — хейсарка! Даратар меня оскорбил, и я требую его крови! Требую, а не выставляю себя призом для победителя!
Вага раздул ноздри и раздраженно склонил голову:
— Хорошо. Это будет поединок по вейнарским правилам! Унгар?
— Не Унгар, а Кром! — холодно поправила его она.
— Кром — Бездушный, почти завершивший свой Путь. Если он возьмет жизнь твоего обидчика, то сделает последний Шаг, и ты умрешь. Если погибнет он — ты, как его гард’эйт, уйдешь следом…
— Угу… — мурлыкнула Мэй.
Крыло Бури поперхнулся, растерянно посмотрел на меня, увидел довольную улыбку и разозлился всерьез:
— Ашиара, я несу за тебя ответственность перед твоим опекуном, поэтому…
— Вага, это — Вейнар! — высокомерно усмехнулась баронесса Кейвази. — Согласно нашему Праву Меча[109], замена сильного бойца на заведомо более слабого расценивается, как…
— Хорошо! — зарычал он. — Я возьму его кровь САМ! Так тебя устроит?
— Нет… — твердо сказала Мэй.
— Да! — тоном, не терпящим возражений, произнесла леди Этерия. — Мэйнария, ты не можешь не согласиться. Просто не имеешь на это права!
Видимо, она все‑таки была права, так как сияющий взгляд моего Огонька тут же погас. А через какое — т о время я услышал тихий и полный разочарования голос:
— Ладно… Вага по прозвищу Крыло Бури! Я, баронесса Мэйнария д’Атерн, вверяю тебе свою честь…
…Подготовка к поединку «по правилам Вейнара» выглядела непривычно — пока Унгар с Итларом, вооружившись веревкой и острым колышком, чертили круг, Вага с Даратаром неторопливо разминались. В паре! Помогая друг другу не только разогреть мышцы, но и настроиться на бой!
Ни намека на ненависть, злость или недовольство — они работали так, как будто были родными братьями. Или собирались послужить друг другу зеркалом.
С одной стороны, мне это нравилось — такое поведение свидетельствовало о том, что они уверены в благородстве другого и не ждут удара исподтишка или в спину. С другой — злило: на мой взгляд, такая разминка способствовала примирению, а клятва Даратара была слишком серьезной, чтобы оставлять его в живых.
Наш’ги друг у друга проверять тоже не стали — одновременно разделись до пояса, одновременно вошли в круг и одновременно уставились в небо. Потом проорали свое «у — уэй» и плавно перетекли на шаг вперед.
Вага был чуть ниже, зато намного шире и тяжелее. На первый взгляд, последнее должно было сказаться на скорости его передвижения. Но только на первый — стоило Полуночнику пересечь воображаемую границу досягаемости Волчьих Клыков побратима короля, как на запястье его выставленной вперед руки возникли две алые полоски.
Он отпрянул. Метнулся в сторону. Попробовал заблокировать атакующий клинок своим и пропустил удар в левое бедро.
С большим трудом разорвал дистанцию, выполнил почти безупречное Падение Листа и промахнулся — Вага, почти пропустивший удар в печень, вдруг оказался справа — сбоку. И, не останавливаясь, провел великолепнейший Огненный Смерч — рассек правым клинком локтевой сгиб, ребром левой стопы выбил переднюю ногу, ударил правым клинком еще раз и… остановил его у самой яремной вены!!!
«Добивай!!! — мысленно взвыл я. — Ну же!!!»
Не добил — подтолкнул в спину, помогая Даратару восстановить равновесие, потом отошел на шаг и спокойно убрал оба наш’ги в ножны!!!
Плечи Мэй, стоящей передо мной, напряглись, она начала поворачиваться ко мне и… замерла: ее обидчик, только что счастливо избежавший смерти, вскинул лицо к небу, что‑то рявкнул по — хейсарски и перерезал себе горло! Сам!!! А через мгновение над плоскогорьем прокатился троекратный крик:
— У — уэй! У — уэй!! У — уэй!!!
…К последнему постоялому двору перед Шаргайлом — дому — крепости, построенному в стиле хейсарских сарти, подъехали в полной темноте. Пока Итлар и Ночная Тишь снимали с лошади завернутое в плащ тело Даратара, Вага разбирался с хозяином. А я стоял рядом с Мэй и пристально вглядывался в лицо Чарса Опаленного Уса — то ли троюродного, то ли четвероюродного племянника Полуночника, всю дорогу шептавшегося то с одним, то с другим товарищем хейсаров — первачей, — и пытался почувствовать начало движения.
Не дождался — минут через пять, когда Крыло Бури вышел во двор и сообщил, что свободных комнат предостаточно и мы вправе выбирать любую, первач смачно плюнул на землю, забросил на плечо переметные сумки Этерии Кейвази и поплелся в дом.
Я проводил его взглядом, помог Мэй спешиться и повел ее следом, стараясь находиться между ней и остальными хейсарами.
Добрался до лестницы, открыл дверь, прикинул расстояние между мной и ближайшим возможным мстителем, решил, что он достаточно далеко, чтобы о нем беспокоиться, скользнул в темноту и, заметив двигающуюся навстречу тень, закрутил ее в Зимней Вьюге.
Тень провернулась вокруг себя, прогнулась в пояснице, запрокинула голову к потолку и захрипела.
Продолжая движение, я вбил ее лицом в стену, пинками по щиколоткам заставил расставить ноги, быстренько охлопал и озадаченно хмыкнул: оружия у нее не было. Вообще. А некоторые особенности фигуры — хилые руки, складки сала везде, где только можно, и тоненькая шейка — не оставляли сомнения в том, что это — не Чарс.
В этот момент в дверь вошла Мэй и, увидев непонятные тени у стены, озадаченно остановилась. На всякий случай прихватив «не Чарса» за кадык, я попросил баронессу подняться повыше, а потом поинтересовался у пленника, кто он такой.
— За — аур, сы — ы-ын… ха — азяина… — прохрипел он. — Ва — а-двор шел…
— Прости, обознался…
Простил. Наверное. Так как стоило мне его отпустить, радостно упал. И не вставая — прямо на четвереньках — выполз во двор…
…Заглянув в пяток свободных комнат, я недовольно фыркнул, попытался почесать шрам, получил по рукам и оказался вдвинут в первую попавшуюся дверь: — Мне все равно, где ночевать!
В голосе Мэй звучало довольно сильное раздражение, поэтому я сдался — молча пожал плечами и принялся оглядывать комнату, в которой оказался.
Смотреть в ней оказалось не на что: кроме коротковатой и не особенно широкой кровати, в ней был только массивный сундук для вещей и рассохшаяся от времени лавка. Впрочем, на оставшееся свободное место можно было поставить разве что крохотный столик. Или пару — тройку табуретов.
Видимо, моя Половинка пришла к такому же мнению, так как недовольно наморщила носик и вздохнула:
— М — да… Бочка для омовений сюда, пожалуй, не влезет…
Мне стало смешно: здесь, в предгорьях Шаргайльского хребта, белые появлялись нечасто. А черные тратили деньги только на еду и ночлег, разумно считая, что вымыться можно и в окрестных речушках, благо последних в предгорьях предостаточно.
— Я сказала что‑то смешное? — обиженно спросила Мэй.
Я объяснил, что бочек для омовений на этом постоялом дворе нет и быть не может. И заодно показал ей место, куда, по моим предположениям, обычно ставили ведро и таз.