Она помрачнела, немного подумала, а через какое‑то время решительно тряхнула волосами:
— Ну что ж, таз — значит, таз…
Решив, что эту фразу можно расценить как просьбу, я торопливо захлопнул окно и ставни, закрыл последние на запор и подошел к двери.
— Воды — побольше… — бросила в спину Мэй. — Но сначала — переметные сумки…
Я кивнул.
— И позови Тиль, пожалуйста…
…Дождавшись, когда к нашей двери подойдет сегодняшний добровольный охранник — Сокол, — я быстренько нашел «наперсницу» своей гард’эйт, отправил ее к Мэй и унесся во двор. Бегом. Так как никак не мог выбросить из головы Чарса и его друзей.
Молнией пронесся по коридору, скатился по лестнице, вылетел во двор, отловил первого попавшегося слугу, потребовал воду и таз для омовений, а через минуту уже бежал обратно, навьюченный как заводная лошадь.
В коридоре было тихо и спокойно — Итлар, по своему обыкновению, изображал статую, из пары приоткрытых дверей доносились голоса хейсаров и, кажется, Ваги Крыло Бури.
Слегка успокоившись, я вошел в нашу комнату и невольно скрипнул зубами: Мэй стояла у открытого настежь окна и смотрела в темноту!
С ужасом подумав о том, что ее силуэт, освещенный светом мерной свечи, слишком хорошая цель, я уронил сумки на пол и с грохотом закрыл за собой дверь.
— Засов не задвигай… — холодно и как‑то отстраненно сказала баронесса. — Тиль ушла за расческой…
Я торопливо отодвинул сумки в сторону, шагнул вперед, чтобы в случае чего успеть рвануть Мэй на себя, и принялся молить Двуликого, чтобы он поторопил хейсарку.
Бог — Отступник смотрел на меня… с прищуром: услышав звук ее шагов, Мэй зябко повела плечами и, не оглядываясь, попросила пододвинуть лавку к окну!!!
Скользнул к двери. Впустил Тиль. Поставил лавку на середину комнаты — туда, где, по моему мнению, было более — менее безопасно, — а через мгновение был вынужден подтащить ее туда, куда просила Мэй: видите ли, не хватало свежего воздуха!
Встал у нее за спиной. Был послан к Хэль чем‑то недовольной хейсаркой. И, сообразив, что все время, необходимое для расплетания магаса, она будет стоять между мною и моей Половинкой, мысленно взвыл: у Чарса был шанс! Да еще какой!
Появление хозяйского сынка с полными ведрами настроения не добавило — увидев мое недовольное лицо, этот дурень почему‑то решил, что я гневаюсь именно на него. И споткнулся!
Слава Двуликому, ведра не перевернулись, но часть расплескавшейся воды попала на переметные сумки.
Пока он извинялся, бегал за тряпками и вытирал пол, я еще как‑то держался, но когда этот придурок приволок таз и поинтересовался, хватит ли нам двух неполных ведер кипятка или стоит принести еще, не сдержался — отвесил парню увесистого тумака.
Помогло. И не только мне: Заур — или как его там звали? — встав с пола, очень бодренько унесся за водой, а Тиль, до этого двигавшаяся как сонная муха, задвигала руками вдвое быстрее…
…Когда хейсарка закончила возиться с волосами Мэйнарии, вокруг таза парило аж восемь ведер воды, а на кровати лежало три чистых рушника.
Оглядев все это «великолепие», Тиль недовольно поджала губу и фыркнула, после чего была отправлена восвояси. Мэй, до этого момента безучастно смотревшая в окно, неторопливо встала, самолично закрыла створки и ставни, потом повернулась ко мне лицом, дождалась, пока я задвину засов, и еле слышно спросила:
— За что они нас так ненавидят?
— Кто — «они»?
— Боги! — выдохнула она, подошла ко мне и спрятала лицо у меня на груди.
— Ненавидят? — тихонько прошептал я, собрался с духом и провел ладонью по ее волосам: — Если бы не они, мы бы никогда не встретились…
Мэй подняла голову и уставилась на меня сухими, но полными боли глазами:
— То, что они с нами делают, любовью не назовешь…
Я пожал плечами, но сказать ей, что намерения Богов неисповедимы, не успел — она облизала губки и криво усмехнулась:
— Они над нами издеваются…
Я удивленно выгнул бровь.
— Подумай сам — в конце первого лиственя я истово верила во Вседержителя, а ты думал только о своем Пути. В конце второго я сходила с ума от ужаса, оказавшись в руках своего ожившего кошмара, а ты радовался благосклонности Двуликого, позволяющего тебе делать Шаги чуть ли не каждый день. К началу третьего меня чуть не сломали физически, заставив пройти по краю насилия, а тебя заставили выжечь себя до донышка…
Я вспомнил свое состояние после ранения и многократного использования Благословения Двуликого и вдумался в ее слова.
— Дальше — хуже: сначала разнесли вдребезги мое представление о вере, слугах Бездушного и справедливости и проверили на излом твою решимость пройти свой Путь. Потом заставили меня переступить через свои принципы, стеснение и правила приличия, а тебя вынудили плюнуть на свое доброе имя…
Тут я не согласился. Мысленно. Ибо тогда Боги заставили меня сделать нечто большее — отказаться от своего Пути и Темного Посмертия. Причем не один раз, а дважды. Ну, а Мэй вообще столкнули в пропасть — заставили дать Слово Снежному Барсу!
— А после суда, когда мы… — тут у нее голос дрогнул, — наконец, увидели свое… пусть даже очень короткое, но будущее, они начали рвать нам души…
Вот так, выстроенные друг за другом, события последних двух месяцев выглядели совсем по — другому. И я, вдруг представив себе все, что пришлось пережить этой слабой девочке с того дня, как я вошел в захаб их родового замка, заскрипел зубами.
— Я так больше не могу… — опустив взгляд, еле слышно прошептала она. — Сегодня, поняв, что слова Даратара можно счесть оскорблением, я чуть не умерла от счастья: мне казалось, что уже ничто не сможет помешать тебе взять его жизнь и сделать последний Шаг, но мои надежды оказались тщетными…
Я на мгновение прикрыл глаза, вспомнил радостную улыбку, появившуюся на ее губах после наглого заявления Полуночника, и вздохнул:
— Вага был в своем праве…
Кажется, Мэй не услышала — зябко поежившись, она вдруг вскинула на меня взгляд, в котором, как мне показалось, появилось легкое безумие, и хрипло спросила:
— Зачем им это?
— Не знаю…
Зрачки Мэй быстро — быстро забегали вправо — влево. Так, словно она искала ответ на свой вопрос то в моем правом, то в левом глазу. Потом на щеках появился лихорадочный румянец, а дыхание участилось:
— Кром, я устала. Я так больше не могу…
Я сглотнул подступивший к горлу комок, открыл рот, чтобы сказать что‑нибудь успокаивающее, и ляпнул:
— Ради того, чтобы быть с тобою рядом, я готов и на большее…
Зрачки Мэй расширились, прекратили метаться и приблизились:
— Что. Ты. Сказал?
— Ради того, чтобы быть с тобой, я готов… на все…
Она вдруг отступила на шаг, тряхнула головой и спрятала лицо в водопаде волос. Потом повернулась ко мне спиной и хмыкнула:
— Вода остывает… Я, пожалуй, ополоснусь…
Глава 17 — Король Неддар третий Латирдан
…Замерев на пороге опочивальни, Даран Скопец изобразил безупречный поклон, потом выпрямился и недовольно уставился на темный прямоугольник над камином:
— Ваше величество, портрет Харада первого Хитроумного провисел на этой стене почти полторы сотни лет, поэ…
Выслушивать его брюзжание не было ни сил, ни желания, поэтому Неддар властно приподнял длань и негромко рыкнул:
— Хватит!
Главный хранитель опочивальни поперхнулся и снова сложился в поклоне. Правда, на этот раз — без особого пиетета, умудрившись выразить в обычном, в общем‑то, движении всю глубину своего недовольства поведением своего сюзерена.
Дождавшись, пока он выпрямится, Латирдан нетерпеливо постучал пальцами по подлокотнику своего кресла и вопросительно изогнул бровь:
— Ну, и где?
— Сейчас занесут, сир… — угрюмо буркнул Скопец, дважды хлопнул ладонями и сместился в сторону.
В коридоре раздался какой‑то шум, а через мгновение в дверном проеме мелькнула чья‑то спина.
Кабар Ястреб, выполняющий обязанности Ваги со дня отъезда последнего, мгновенно подобрался, на всякий случай перетек поближе к дверям, узнал в носильщиках своих соплеменников и слегка расслабился. А вот Неддар неожиданно для себя напрягся. Подумав, что с такой заботой о его безопасности он скоро забудет, как выглядят настоящие вейнарцы.
Впрочем, стоило воинам повесить картину на стену и потянуться к скрывающему ее покрывалу, как мысли об изменении режима охраны куда‑то испарились, уступив место страху за свою эйди’но’иару:
— Уарс[110]!!!
Оба хейсара тут же застыли. Потом повернулись к Неддару и, повинуясь его жесту, торопливо вышли в коридор.
С трудом дождавшись, пока Ястреб закроет за ними дверь, Латирдан вскочил с кресла, подошел к камину, встал на цыпочки и самолично стянул с портрета скрывавшую его ткань.
Один взгляд на подарок барона Дамира — и Неддар ошарашенно закусил ус: вместо предписываемого неписаными законами платья родовых цветов баронесса Кейвази оказалась облачена в араллух и ансы; вместо того, чтобы восседать на пуфике или в кресле, полулежала на диване; вместо того, чтобы бесстрастно смотреть вдаль, смотрела на Неддара. И улыбалась. Ласково и многообещающе. Точно так же, как и в момент их расставания.
«Я буду по тебе скучать… — вглядываясь в изгиб ее губ, явственно услышал Латирдан. — И молить Бога — Воина, чтобы он дал тебе возможность приехать в Шаргайл как можно быстрее…»
«Приеду. Как только смогу…» — так же, как тогда, мысленно ответил ей он.
И поморщился, услышав недовольное сопение Скопца:
— Это… это… это…
— ЭТО! МОЯ!! НЕВЕСТА!!! — не дав ему закончить фразу, прорычал король. — Ясно?!
Хранитель опочивальни побледнел — видимо, почувствовал в голосе сюзерена сдерживаемое бешенство. И тут же затараторил:
— Да, сир! Я не хотел сказать ничего дурного! Просто традиционно на таких по…