Почувствовав, что мальчишка вот — вот лопнет от возмущения, я чуть — чуть ускорил шаг и, пройдя мимо него, принялся подниматься по лестнице.
— Пятый этаж. За дверью — направо… — громким шепотом подсказал он. — Потом прямо до самого конца…
Я послушался. Поднялся на нужный этаж, вошел в коридор и быстрым шагом двинулся к двустворчатым дверям, по обе стороны от которых стояли вооруженные до зубов хейсары.
Дошел. Остановился в шаге от ни х и потянулся к чекану.
На лице правого расцвела насмешливая улыбка:
— Ты не в Вейнаре, илгиз! Наши вожди не боятся никого и ничего…
«Ну и зря… — мысленно буркнул я. — Хороших вождей намного меньше, чем желающих сесть на их место…»
Потом равнодушно пожал плечами и вошел в предупредительно распахнутые двери…
…Несмотря на громкое название, зал Совета оказался сравнительно небольшим помещением, в котором могло поместиться от силы человек двенадцать. От остальных комнат сарти, виденных мною за эти дни, оно отличалось только полным отсутствием оружия на увешанных шкурами стенах и наличием здоровенного стола, окруженного десятком стульев из тирренского дуба.
Помоста с креслом, похожим на трон, или каких‑нибудь иных атрибутов власти в зале не было. Вообще — старший отец рода Аттарк, одетый в самый обычный араллух, сидел в первом попавшемся под руку кресле. Причем не во главе стола, а сбоку. И мрачно вертел в руках крошечный обрывок пергамента.
— Силы твоей деснице и зоркости твоему взору, аннар! — замерев на пороге, поздоровался я.
— Мудрости и долгой жизни! — звонко добавил Уресс, шустренько просочившись между моей спиной и косяком и встав по левую руку от меня.
Тарваз откинулся на спинку стула, поздоровался с нами обоими и вопросительно уставился мне в глаза:
— Как тебе мой внук, илгиз?
— Добросовестен. Внимателен. Упрям. Может вырасти хорошим воином… — ничуть не кривя душой, ответил я.
— Может? — притворно удивился старик.
— Высоко задранный нос открывает горло для удара…
Айти’ар, как раз пытавшийся вскинуть нос к потолку, обиженно надулся:
— Я…
— Ты услышал все, что надо… — перебил его Каменная Длань. — Теперь у тебя есть в ремя подумать. Иди — постоишь за дверью и поразмышляешь о том, что сказал Мастер…
Уресс расстроенно сглотнул, склонил голову и исчез. А его дед, показав мне на стул напротив, удовлетворенно улыбнулся:
— Два твоих клейма[148] запали ему в душу. Поэтому твои слова станут для него весомее моих…
— Твой внук. Тебе виднее…
Глава рода усмехнулся в усы, потом посерьезнел, пододвинул ко мне тот самый обрывок пергамента, а потом запоздало поинтересовался:
— Читать умеешь?
— Да…
— Хм…
— У меня были хорошие учителя… — буркнул я, мысленно поблагодарил Роланда Кручу за науку, пробежал глазами слишком уж ровные строчки, явно выведенные рукой писца, и хрустнул кулаками: граф Ильмар Увераш и его родня сделали очередной шаг. На этот раз — по мне. Вернее, по моему двойнику, двойнику Мэй и их охране. И не промахнулись…
Ощущать себя виновным в смерти десяти человек было горько. А сидеть перед одним из старейшин народа, к которому они принадлежали, — стыдно. И я, опустив взгляд, встал:
— В их гибели виноват я…
— Ты? — в глазах Тарваза появилось изумление. — С чего ты так решил?
— Убийцы искали меня. А нашли моего двойника и его спутников…
Каменная Длань гневно сверкнул глазами:
— Те, кто охранял твоего двойника, были воинами! Они знали, на что идут, и были предупреждены о возможной засаде! Значит, вместо того, чтобы любоваться облаками и слушать пение пересмешников, они должны были смотреть по сторонам!
— Их противников было больше! Почти в три раза… — ткнув пальцем в пергамент, буркнул я.
Аннар скривился так, как будто попробовал прокисшее молоко, и брезгливо посмотрел на пергамент:
— Противников? Ты считаешь Серых противниками?
— Обычных — нет. Но…
— Эти сыновья шакала и гиены прошли по схронам, умудрились их не заметить, а потом дали себя расстрелять! — злобно ощерившись, прошипел он. — Я читал письмо раза четыре, но до сих пор не могу понять, как им это удалось!!!
Я дал ему возможность успокоиться, а потом негромко пробормотал:
— Иные Серые обучены лучше любого воина…
— Лучше любого воина — илгиза! Но не хейсара! Мы — не только воины, но и охотники! Мы начинаем читать следы раньше, чем ходить! Мы… — Каменная Длань в сердцах врезал по столу кулаком, потом нахмурился, жестом приказал мне садиться и… успокоился: — В гибели этих воинов нет твоей вины. И я позвал тебя не для того, чтобы ты меня успокаивал! Скажи, тебе что, не понравилось отношение воинов, с которыми тебя поселили?
Я удивленно приподнял бровь и отрицательно помотал головой:
— С чего ты взял? Они ведут себя безупречно…
— Тогда почему ты ночуешь на оу’ро?
Глава 22 — Баронесса Мэйнария д’Атерн
…Потянув на себя неожиданно тяжелую дверь, я чуть не задохнулась от густой смеси ароматов можжевельника, березовых листьев, лечебных трав, мыльного корня и меда. Заминка длилась недолго — спускавшаяся следом аза Нита довольно сильно ткнула меня в спину, и я, вынужденная сделать еще несколько шагов, в буквальном смысле влетела в центр довольно большого предбанника, освещенного парой масляных светильников.
— Че встала‑то? — ворчливо поинтересовалась старшая мать рода. — Бани никогда не видела?
Отвечать на ее ворчание я не собиралась. Поэтому подошла к лавке со стопкой рушников, закусила губу и принялась раздеваться.
Сняла пояс, араллух, сапожки, ансы. Расплела магас. Стянула с пальца родовое кольцо. Взялась за подол нижней рубашки, скосила взгляд на азу и облегченно выдохнула: она стояла ко мне боком и, ничуть не стесняясь своей наготы, деловито собирала в «яблоко» распущенные волосы.
Оглядев ее с ног до головы, я завистливо вздохнула: в свои четыре с лишним десятка лиственей Нита выглядела просто потрясающе: сильные руки и плечи; тяжелая, хоть и потерявшая форму, грудь; по — девичьи тонкий стан; почти не исчерченные «паутиной»[149] широкие бедра; и пусть чуть коротковатые, зато ровные и в меру полные ноги. И если бы не горизонтальные полоски на шее, выдающие ее возраст, то я никогда бы не сказала, что она — ровесница Аматы!
Закрепив пряди серебряными «вилами» и тряхнув головой, чтобы проверить, как они держатся, Нита повернулась ко мне и насмешливо поинтересовалась:
— Служанку ждешь? Али кого еще?
Отрицательно помотав головой — мол, я в состоянии раздеться без посторонней помощи, — я торопливо стащила с себя рубашку, кинула ее на лавку и тут же вцепилась в самый верхний рушник…
— Погодь прикрываться‑то! Дай я на тебя посмотрю!
Меня аж затрясло от возмущения:
— Зачем?
— Сегодня — твой виот’ун’иар[150], а я — старшая мать рода, который тебя представляет…
Я мысленно застонала: сегодня этим словом объяснялось все и вся — купание в ночной[151] бане, белование[152] косули под взыскательными взорами женихов и аннаров всех сколь‑либо крупных хейсарских родов, разделка туши, приготовление маринада и главного блюда для последующего пира!
— Ты выбираешь мужа так, как считаешь нужным, не правда ли?
— Да… — с вызовом уставившись в глаза Каменной Длани, ответила я.
— Твое право… — ухмыльнулся Тарваз. — А их право — знать, достойна ты их Песни или нет…
…Пока я проклинала миг, когда согласилась отправиться именно в Шаргайл, аза оглядела меня с ног до головы, пребольно ущипнула за живот и недовольно поморщилась:
— М — да… Ешь за двоих, а двигаешься мало!
Я вспыхнула, сделала шаг назад и, споткнувшись, чуть было не села на лавку. Потом восстановила равновесие, вскинула подбородок и дерзко усмехнулась:
— В комнате, в которой вы меня поселили, несколько тесновато. А бегать по лестнице в сопровождении тэнгэ я пока еще не привыкла…
— Твой майягард — Мастер Посоха и Чекана. Попроси — и он уделит тебе столько времени, сколько ты захочешь!
Напоминание о Кроме и его тренировках больно резануло душу: я тут же представила, как он придерживает за бедра Этерию Кейвази, и, опустив голову, чтобы распущенные волосы закрыли лицо, мрачно хмыкнула:
— Неужели ради этого меня начнут выпускать с женской половины?
Нита пропустила мои слова мимо ушей и опустилась передо мной на колени!
Пока я ошалело хлопала глазами и ждала от нее чего‑нибудь торжественного, она прикоснулась к пальцам моих ног, щелкнула по ногтям, потом удовлетворенно хмыкнула, встала и принялась бесцеремонно мять мою грудь!!!
Я отшатнулась назад, сжала кулаки и зашипела. На весь предбанник:
— Аза, вы…
— …ты! — перебила меня она. — Ты — здорова! И если Эйдилия заставит тебя обратить взгляд на Унгара, то я с радостью назову тебя дочерью[153]…
Запоздало сообразив, что меня только что осмотрели, как породистую кобылку, причем так, как описано в трактате «О деторождении и способах определения изъянов, препятствующих оному…», я зло сузила глаза:
— А как же зубы и моча?
— Уже видела. И то и другое… — «не заметив» моего не особо дружелюбного тона, улыбнулась она. — Говорю же, ты здорова…
— А вдруг я уже не невинна?
На этот раз ее задело — взгляд старшей матери рода потемнел и метнулся вниз, к моему лону.
Несколько мгновений тишины — и с губ Ниты сорвался тихий смешок:
— А ты норовиста! Как я когда‑то… Тому, кого ты выберешь, придется нелегко…
При мысли о том, что этим «кем‑то» будет не Кром, меня зазнобило.