Женщины не отставали: графиня Карита Виттиар усиленно строила глазки сидящему напротив нее Ильвидару Энейру, баронесса Этель Геррен шепталась с Тимором Пустобрехом, а графиня Миура д’Ларвен усиленно наглаживала предплечье сидящего рядом с ней старшего сына Упрямца.
Ялина Тьюварр, успевшая и переодеться, и оклематься от случившейся с ней «неприятности», тоже не теряла времени зря — развернувшись вполоборота к трону, она делала вид, что умирает от жары, и постепенно сдвигала нижний край декольте все ниже и ниже.
Впрочем, это было далеко не самой прямой демонстрацией желания — пара девиц постарше и поопытнее выбрали менее заметный, но, по их мнению, гораздо более эффективный путь к сердцу (или хотя бы к постели) Неддара: отлучившись якобы по нужде, они самолично написали довольно‑таки забавные послания, а потом через слуг передали их королю.
«В этот час, когда Боги лишили Вас надежной опоры и Вы чувствуете себя одиноким, лишь жар сердца искренне любящей Вас женщины способен вернуть Вас к жизни…» — утверждала первая в самом начале письма.
«Уход вернейшего из друзей Вашего рода — это невыносимый груз… — вторила ей другая. — Позвольте мне разделить его с Вами…»
Далее слог становился еще витиеватее:
«Увы, здесь, в окружении личностей, озабоченных своими мелочными интересами, найти отдохновение практически невозможно. Для того чтобы смирить ся с болью утраты и отпустить ушедшего, необходимо уединение, тишина и участливый взгляд понимающего Вас человека…»
«Когда Вы почувствуете рядом верное плечо, Ваше истерзанное сердце обретет покой, а угнетенный дух воспарит над суетой бренного мира…»
Потом шло долгое и витиеватое описание испытываемых ими чувств, а в последних строках своих творений обе соискательницы монаршего тела спускались с небес на землю и довольно откровенно описывали желаемое:
«Представьте себе ночь… Открытое настежь окно… Тусклый свет мерной свечи, отражающийся в забытом на столешнице кубке с вином… Глаза, в которых — Вы… Одно дыхание на двоих… Нежные прикосновения, дарующие негу… Тихий шепот… Безумную, всепоглощающую страсть… Кивните — и я, живущая Вами, ускользну из этого зала туда, где мы найдем истинное счастье…»
«Мои покои — средоточие уюта… В них Вы сможете на некоторое время забыть про гнетущую вас ответственность и ощутить себя Мужчиной… Вы и я… Вдвоем… До самого утра… Единение сердец, душ и тел, которым нужны не слова, а Вечность…»
Естественно, кивать первой или ломиться в покои второй Неддар не собирался. Как, впрочем, и заглядываться на прелести леди Ялины: с трудом дотерпев до начала часа волка, он кивнул церемониймейстеру, дождался, пока тот произнесет положенные слова, вышел из зала и, многозначительно посмотрев на Арзая, пошел в сторону своих покоев…
…Ввалившись в его кабинет, члены Внутреннего Круга, не дожидаясь разрешения, привычно расселись. Что, к удивлению короля, нисколько не смутило барона Дамира, прибывшего последним: жестом приказав слуге, толкавшему его кресло, подвезти его к столу, он скрестил руки на груди и заинтересованно посмотрел на сюзерена.
Тянуть время не было ни сил, не желания, поэтому Неддар взглядом приказал слуге выйти в коридор и мрачно вздохнул:
— Грасса нет. И уже никогда не будет. Смириться с этим трудно, но такова жизнь. Увы, с его уходом я потерял не только наставника и друга, но и человека, благодаря деятельности которого Вейнар до сих пор не попал под пяту Ордена Вседержителя…
Услышав об Ордене, Кейвази чуть заметно приподнял бровь, потом хмыкнул и… кивнул.
«Не дурак…» — удовлетворенно подумал Латирдан, достал из ящика стола свиток и, не разворачивая, пододвинул его к барону:
— Я бы хотел, чтобы вы приняли должность королевского казначея…
Говорить о своей немощности Дамир не стал. Радоваться — тоже: кинул взгляд на графа Генора, поскреб подбородок и усмехнулся:
— Раз его светлость здесь, значит, он не в опале. Что, первый министр?
— Угу…
— Не завидую. Себе, впрочем, тоже…
«Он знает, что такое ответственность. И умеет зарабатывать деньги…» — вспомнив слова графа Рендалла, сказанные о бароне Кейвази, Неддар поиграл желваками и заставил себя выбросить мысли о Грассе из головы:
— Вейнар — в состоянии необъявленной войны. Война — это траты, подчас большие…
— Я понимаю, сир! Поэтому постараюсь вникнуть в дела как можно быстрее…
— Замечательно… — кивнул король и взглядом приказал Арзаю говорить.
— Сначала — новости: слухи о покушении на главу Ордена подтвердились. Увы, брат Ансельм не только выжил и удержал власть, но и умудрился ее укрепить!
— Жаль… — буркнул Упрямец. — Без него было бы проще…
— Это еще не все… — пропустив его слова мимо ушей, продолжил глава Тайной службы. — Монахи, перепуганные начавшимися чистками, активизировались везде, где только можно. Вокруг Обителей Вседержителя началось какое‑то не здоровое шебуршание. Братья во Свете мечутся, как красноперка на жаровне, и явно к чему‑то готовятся…
— Может, это попытка показать свою нужность? — неуверенно поинтересовался граф Генор.
— А если нет? — спросил король.
Новоявленный первый министр пожал плечами и криво усмехнулся:
— Значит, будем воевать. Кое‑что для этого я уже сделал: братья — клинки, тайно вступившие в гильдию Охранников, разбросаны по разным отрядам. К каждому из них приставлен соглядатай. Их десятников опекают по два человека. Сотника — трое. Далее, все Обители — под постоянным наблюдением. Гарнизоны городов, в которых они есть, усилены десятком — другим хейсаров. Колодцы, городские ворота и продуктовые склады взяты под усиленную охрану, а на дороги, граничащие с Омманом, высланы патрули…
— Почему с Омманом? — спросил Латирдан.
— Боюсь, про его пограничный конфликт с Белогорьем можно забыть: Диренталь[166] пытается договориться. Говорят, что в письме своему послу в Белогорье он приказал предложить Седрику[167] в качестве компенсации за причиненный Бальдром ущерб жизни двух сотен своих солдат. А за выкуп сына — Флит!
— Ого! — ошарашенно выдохнул Упрямец. — Город — за влюбленного придурка?
— Придурка не придурка, а войны между ними можно уже не ждать…
Король помрачнел:
— Жаль… Впрочем, не все планы сбываются…
— Увы, сир! С другой стороны, мы можем спокойно забыть об Алате: старший сын барона Зерави, охотясь, заехал в Полесье, подстрелил пару оленей и потоптал конями пяток полей, а кто‑то из его свиты с перепоя оскорбил графа Лексара…
«И это сработало… — с горечью подумал Латирдан. — Жаль, что он не увидит результат…»
— Кроме того, Ал’Арради[168] назначил нового коменданта Карса… — ухмыльнулся д’Молт. — Угадайте, кого?
— Барона Совира Ди’Диера… — подал голос Дамир Кейвази. — Не успел приехать в город, как устроил бал, на котором упился до поросячьего визга…
— Может, захватим город еще раз? А то контрибуции было как‑то маловато… — хохотнул Упрямец, потом, видимо, вспомнил про Грасса и помрачнел.
— При желании — можно… — кивнул граф Генор. — Не пройдет и месяца, как гарнизон Карса сопьется, а наших людей в городе предостаточно…
— Захватывать Карс не будем… — перебил его Неддар. — На сегодняшний день меня интересует прежде всего Орден!
— Пока мы можем лишь наблюдать за Обителями со стороны и пользоваться теми братьями во Свете, которых захватили… — буркнул первый министр. — Ибо ж дать какой‑то информации от моих людей, постригшихся в монахи, можно будет не раньше чем через пару — тройку лиственей. Кстати, Растану Шершню пришел приказ отправить брата Годрима в Шаргайл…
— Ку — у-уда? — вскочив на ноги, переспросил Неддар.
— В Шаргайл, сир! К какому‑то Юлаю Подсвечнику…
— Письмо — сюда! Немедленно!!! — рявкнул король. — И Шершня с Годримом — тоже…
Глава 27 — Негзар Мышь
…Доведя клинок ритуального ножа на кожаном ремне, Негзар потрогал лезвие большим пальцем, удовлетворенно хмыкнул и повернулся к Файлату:
— Тащи…
Гниль, молодой, но донельзя самоуверенный парень лиственей двадцати, некогда изгнанный из рода Уаттах за воровство, торопливо отклеился от стены, отворил дверцу загона и заметался между баранами, пытаясь выбрать самого лучшего.
Что там выбирать, было непонятно: животных покупал сам Негзар, поэтому все они были годовалыми, рогатыми, с идеально белой шерстью на спине и морде и угольно — черными ногами.
Нашел «самого — самого». Схватил за рога. Выволок наружу. Осмотрел еще раз, расплылся в счастливой улыбке и поволок к жертвенному камню.
Смотреть на излишне суетливые движения ори’те’ро было неприятно, поэтому Мышь поднял взгляд к небу и уставился на тяжелые черные тучи, сползающие к Шаргайлу по склону Ан’гри.
Настроение начало подниматься: кажется, Бастарз уже оценил количество и вид купленных баранов. Иначе бы не пригнал к городу непогоду еще до начала жертвоприношения.
— Барс смотрит на нас, ашер’о! — подтащив барана к камню, радостно выдохнул Файлат. — Ветер дышит влагой — значит, скоро пойдет дождь…
Подтверждать очевидное было глупо, поэтому Мышь подтянул блеющее животное к себе, сбил его с ног, уложил на левый бок, придавил коленом, запрокинул голову и одним движением клинка перехватил горло.
Юлай Подсвечник, сидевший на крыльце сарти и наблюдавший за его действиями, восхищенно поцокал языком, а Гниль, не дожидаясь команды, рванул за следующим бараном. Бегом. Видимо, стараясь показать, что оказывает уважение Богу — Воину даже в мелочах…
…Бастарз действительно смотрел на них — не успел Негзар зарезать последнего барана, как на задний двор Подворья Илгизов, залитый жертвенной кровью, упали первые капли дождя.
— Ну вот, я же сказал! — воскликнул Мышь и от души хлопнул себя по бедрам: — Жертва принята, значит, все получится!