Негзар чуть было не выпустил из рук бьющуюся в агонии тушу: выродок, кравший у самого себя[169], имел наглость говорить голосом увея. Причем еще до того, как губы Мыши окрасила жертвенная кровь!
«Прости его, Бастарз! Он не ведает, что несет…» — взмолился он про себя, потом выждал десяток ударов сердца, коснулся губ лезвием ритуального ножа и торжественно произнес: — Укрепи мой дух и руку, Барс! Я, Негзар по прозвищу Мышь, иду туда, куда влечет сердце…
— Че — е-е? — ошалело спросил Файлат, несколько раз моргнул и возмущенно зашипел: — Так мы что, собираемся на тэй’ю[170], за твоей невестой?
— Кто‑то говорил, что за две сотни желтков и дом за пределами Вейнара готов снять покрывало с Фарташи… — язвительно фыркнул Юлай.
— С Фар’ташш… — покраснев, поправил его Гниль.
— Да какая разница? Деньги и дом тебе обещали. Значит, вперед!
— Я не отказываюсь, просто…
— Меньше слов. Больше дела… — угрюмо буркнул Негзар, нашел взглядом Толстуху Ти, азу Подворья Илгизов, и мотнул головой, показывая, что жертвоприношение закончено и она может заняться разделкой туш…
…Все время, пока повара — долинники готовили каш’кыз[171], Мышь провел в своей комнате, привыкая к весу парных кинжалов, подаренных ему Подсвечником, и вспоминая полузабытый Путь Клинка.
Получалось неважно — кинжалы были намного тяжелее, чем наш’ги, и упорно не хотели ложиться в руку, а движения, когда‑то вбитые в него его ниер’ва[172], получались неуверенными и слишком медленными. Однако он не сдавался: пользоваться этими клинками было намного удобнее, чем мечом. Особенно в узких коридорах сарти.
Начинать танцевать, не чувствуя своего оружия, было глупо, поэтому первые полчаса он провел, просто двигаясь по кругу, а вторые — выполняя самые простые удары и пытаясь заставить свои руки летать с той же скоростью, что и в юности. Потом, слегка освоившись, попробовал поработать с тенью, промучился часа два и… снова вернулся к основам: если правая рука и била, и защищалась нормально, то левая вела себя как чужая — в ее движениях не было ни силы, ни скорости, ни точности.
К моменту, когда со двора послышались призывные вопли Толстухи Ти, Мышь понял, что ненавидит Юлая. До смерти. Ибо этот проклятый Двуликим илгиз был обязан подарить ему эти кинжалы РАНЬШЕ! Хотя бы на десятину!
— Ничего, через листвень — полтора я к вам привыкну… — выдохнул он, вложил клинки в ножны, посмотрел на мерную свечу и нервно сглотнул: неровная желто — оранжевая грань между светом и тьмой медленно опускалась вниз. Отсчитывая последние часы последнего дня его одиночества…
…Повару Юлая надо было оторвать руки: то, что он приготовил из жертвенного мяса, можно было назвать чем угодно, но не каш’кызом — куски были твердыми, как подошва, и жутко горчили! Кое‑как прожевав и проглотив первый, Негзар с большим трудом заставил себя успокоиться, потом запил горечь несколькими глотками вина и зажмурился: возносить благодарственную молитву, видя перекошенные лица давящихся мясом илгизов, было выше его сил.
«Кровь от крови твоей, Барс…» — начал было он и тут же прервался — кто‑то из воинов Подсвечника, кажется Ялгар, грязно выругался, а потом взвыл на все Подворье:
— Ти?!
— Туточки я…
— Повара сюда! Живо!!!
Тут же хлопнула входная дверь — аза, почувствовавшая в голосе гостя бешенство, умчалась выполнять приказание.
— Надо съесть… Хотя бы один кусок… — негромко, но твердо напомнил Файлат. — А то Бастарз от нас отвернется…
— Съедим. По одному. Самому маленькому… — огрызнулся Ялгар. — А остальное скормим тому ублюдку, который приготовил эту дрянь!!!
— Это не дрянь, а каш’кыз!!!
— Рты закрыли! Ну — у-у!!! — зарычал Подсвечник.
Вовремя — судя по цвету лица и недовольному сопению, Ослоп окончательно вышел из себя и был готов сорвать свою злость на ком угодно, в том числе и на Гнили, а добрая половина его друзей собирались его поддержать.
— Знач — так! Съедаете по куску — и на задний двор! Повара не трогать… Пока не трогать… Негзар и Файлат — вы читаете свои молитвы и делаете все, что положено, а потом приходите к нам! Ясно?
Съели. Повылезали из‑за столов и, «совершенно случайно» роняя лавки на пол, ломанулись из трапезной.
Проводив взглядом последнего, Мышь наконец сосредоточился и прочитал молитву так, как полагается — стоя, вслух и с душой. Увы, почувствовать, что она услышана, не удалось: крошечные огоньки пламени, горящие в масляных светильниках, даже не шелохнулись, шелест дождя за окном не усилился и не затих, и даже сердце продолжало биться как обычно.
«Не отводи от меня взгляда, Барс, — и завтра вечером я принесу тебе в жертву еще три десятка баранов!» — мысленно пообещал Негзар, вгляделся в пламя светильников и закусил ус: Бог — Воин молчал. Наверное, гневался…
…Трогать повара, явившегося по приказу Ослопа, Мышь не стал — скользнул между ним и дверным косяком, вышел в коридор, спустился по лестнице, вышел на улицу и поплелся на задний двор. Настроение стремительно ухудшалось: идти на тэй’ю, сомневаясь в поддержке Бога — Отца, было глупо, а отказаться он не мог — Слово[173] было сказано, а тропа[174] — готова…
«Я принес в жертву три десятка баранов… — успокаивая себя, думал он. — И еще три десятка пообещал! Это больше, чем жертвуют перед набегом…»
Мысль не успокоила. Нисколько. Поэтому, добравшись до строя илгизов, стоящего под навесом, он нашел успокоение в другой: «Если хоть кто‑то из них не готов, я отложу тэй’ю до следующей непогоды…»
…Услышав просьбу попрыгать, Ялгар Ослоп, кутавшийся в плащ, презрительно хмыкнул и с места сиганул через здоровенную лужу. Бесшумно приземлился, развернулся на месте и без единого звука перетек обратно. Потом распахнул полы плаща, показав перевязь с алчигами, два кинжала и аккуратную связку тоненьких кожаных ремешков для связывания пленных.
— А где кот’та[175]?
Воин перевернул руку ладонью вверх и показал Мыши сразу два увесистых мешочка:
— Мой и Граха. Он ща придет…
Негзар угрюмо кивнул, убрал с лица мокрые пряди и шагнул к Натти.
— Не трать время — я уже проверял… — раздалось из‑за спины. — Никто ничего не забыл…
— У — уэй… — без особой радости выдохнул Мышь, потом посмотрел на небо и закусил губу: воины были готовы, дождь прекращаться не собирался, значит, выбора «идти или не идти» не было…
— Не спешите, не делайте лишних движений и, главное, не проливайте кровь! — вполголоса напомнил Юлай, осенил своих воинов знаком животворящего круга и мотнул головой в сторону лестницы, приставленной к стене Подворья: — И да не отвернется от вас Вседержитель…
…К сарти Аттарков Мышь подошел вторым — после Граха. Жестом заставил того сплести пальцы в «стремя», наступил в него сапогом и бесшумно вознесся на забор. Прислушался, не услышал ничего, кроме шелеста дождя, свесил со стены руку и легонечко шлепнул по мокрому камню. Потом скользнул к стене башни, прижал ладонь к нужному месту и не поверил самому себе: кольнуло! В подушечку большого пальца!! С первого раза!!!
«Спасибо тебе, Бастарз!» — радостно подумал он, вытащил из перевязи первый алчиг и воткнул его в трещину.
Вторая щетинка нашлась так же быстро. И третья — тоже. А вот с четвертой пришлось повозиться — чуть более длинный, чем надо, кончик намок и не колол руку. Впрочем, эта мелкая неприятность никак не сказалась на настроении — Барс смотрел на Негзара, не отводя взгляд…
…Четвертый и пятый алчиг вонзились в мякиш даже быстрее, чем первые два, и Мышь, почувствовавший кураж, с огромным трудом заставил себя не торопиться. Как раз вовремя — ремешок, накинутый им на рукоять шестого, попробовал соскользнуть.
«Кровь от крови твоей, Барс! — мысленно воскликнул хейсар. — Делаю — вовремя[176]…»
Бог — Воин оценил его победу над собой, так как следующие локтей двадцать подставлял щетинки одну за другой и помогал затягиваться ремешкам. А потом отвлекся. В самый неподходящий момент, когда Мышь перенес вес тела на очередное «стремя», у алчига отлетело «яблоко».
Ремешок тут же соскользнул, и если бы Негзар не держался за предыдущий клинок, он бы улетел вниз.
Повис. Спустился на одно «стремя» ниже. Перевел дух, дождался, пока перестанут трястись руки, и вдруг сообразил, что не слышит дыхания тренирующегося часового.
«Дождь… Спит, наверное…» — ухмыльнувшись, подумал Мышь, вскинул голову и всмотрелся во тьму, в которой скрывалась нужная ему щель между зубцов…
…Часовой не спал — стоял у щели, выходящей на сарти Усмаров, и поигрывал наш’ги.
Минуту. Две. Пять. Потом скользнул к противоположному краю оу’ро, присел рядом со щелью и прислушался. А через несколько мгновений опустился на колени и осторожно выглянул наружу.
Негзару стало стыдно: Бог — Отец не отвлекался, а помогал — подгадывал время так, чтобы он, Мышь, закончил подъем тогда, когда Аттарк будет у другой щели!
Мысленно попросив у Бастарза прощения, хейсар вытащил из‑за пазухи кот’та, протиснулся между зубцами, в два огромных прыжка перелетел через все Орлиное Гнездо и с размаху ударил часового по затылку…
…Вторым на оу’ро взобрался Натти. И, не издав ни звука, скользнул к люку, ведущему вниз. Следом за ним поднялся Грах. Этот осенил Негзара знаком животворящего круга, потом почесал затылок, вспомнил, что от него требуется, и присоединился к Зануде. Ялгар, проскользнувший между зубцами третьим, похлопал Мышь по плечу — молодец, мол, справился, — потом подошел к связанному Аттарку и зачем‑то присел рядом с ним на корточки.
Негзар поморщился: чего — чего, а вязать узлы он умел, как никто другой. И про кляпы не забывал. Так что можно было и не проверять.