– Я это и имел в виду.
– Нет. Не это.
– Эй, ребята, – крикнул один из сыновей Эда и Шарлиз – тот, которого звали Квинси.
Мы подняли глаза.
– А вы знаете песню Free Bird? – спросил он.
Стоявший рядом с ним Маленький Эд тряс головой. От смеха.
Вскоре и другие начали смеяться, и напряжение рассеялось.
Тут и остальные стали предлагать свои варианты, и все прикалывались, как могли:
– Party In The USA!
– Moves Like Jagger.
– You Don’t Know You’re Beautiful. Тут среди нас есть фанаты One Direction.
Каждое название песни вызывало еще больший взрыв хохота, чем предыдущее. Эш и Кори смотрели на меня. Видимо, и впрямь считали своим лидером. Я лихорадочно соображал.
Или, по крайней мере, пытался. Потому что в голове у меня крутилось вступление к песне Moves Like Jagger: вот один чувак насвистывает, второй задорно бренчит на гитаре… и это заглушало все остальные мысли.
Я спросил Эш и КОРИ:
– Ребят, а вы вообще хорошо знаете Moves Like Jagger?
В этот момент кто-то из соседей, стоявших за забором, спросил:
– Эд, как думаешь, может, мы сыграем пару песен?
Мы посмотрели на чувака за забором. Потом на Эда.
Глаза у Эда покраснели и воспалились. Но он улыбнулся и ответил:
– Спроси у ребят.
И мы им разрешили. Разве могли мы поступить иначе? Они не были профессионалами – возможно, играли вместе в церкви или где-то еще. Сыграли госпел и блюз, а потом просто начали бренчать, импровизировать и переходить от одной мелодии к другой. Иногда один парень читал рэп, и в целом у них получалось неплохо. Конечно, они не открывали Америку и никому не сносили крышу. Но их музыка расслабляла, под нее можно было танцевать, и вскоре все во дворе Шарлиз и Эда пустились в пляс. А мы с Эш и Кори сидели в сторонке, смотрели и мотали на ус.
Кори за час умудрился выпить четыре разных вида пива. Потом он встал, но тут же сел, снова встал и очень быстро пошел в дом. Больше мы его не видели.
Я не пил. Эш пила потихоньку. Мы не разговаривали. Просто смотрели, как играет самодеятельная группа, пока нас жрали комары.
А потом басиста позвала домой жена.
– Эй, беглец! – окликнул Эд, стоявший рядом с музыкантами. – Где наш басист-беглец?
Я подошел к ним.
– Песню Mustang Sally знаешь? – спросил он и подмигнул. А сам пошел к крыльцу и вытащил Шарлиз во двор.
С местным барабанщиком было весело играть. Он отбивал мощный ритм и смотрел на меня с открытым ртом, как будто через мою голову заглядывал в открытый космос или в лицо Богу. Гитарист тоже был нормальный. Правда, когда пел, малость выпендривался и злоупотреблял тремоляциями. Зато играл чисто, и мы легко сработались.
Приятнее всего было смотреть на Эда и Шарлиз, которые танцевали во дворе. Эд беззвучно выкрикивал слова песни, вертел Шарлиз и откидывал ее назад, а ее лицо полностью преобразилось: на нем появилась напряженная улыбка в форме буквы О, и она вскинула брови, словно хотела сказать: «Кто этот человек, который со мной танцует? В жизни его не видела. Надо, конечно, взять себя в руки, но, по-моему, я влюблена».
Пару раз я бросил взгляд на Эш. Ее лицо было в тени, но, кажется, она тоже улыбалась.
Оказалось, Кори вырубился в туалете на втором этаже, потом проснулся, его вырвало, и он тут же пошел в свою комнату, где вырубился уже на кровати. Там мы его и нашли. Стерли с него остатки блевотины, после чего я отправился к себе, а Эш последовала за мной и села на мою кровать.
Понятия не имел, что должно было произойти дальше.
– Эй, – сказала она.
– Эй, – ответил я.
Место басиста во дворе занял кто-то не слишком умелый, а еще к группе присоединился трубач и сосед с губной гармошкой.
– Ты меня прости, что я с Кори замутила, – выпалила Эш.
– Ты же вроде говорила, что не хочешь встречаться с парнями, – ответил я.
Она пожала плечами и бросила на меня презрительный взгляд.
– Вот Кори и напомнил мне почему, – ответила она.
– Правда?
– Ага. Не скажу, что я была в восторге.
Чувак на губной гармошке играл откровенно хреново. Трубач был ничего, но какой-то сонный.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, весь наш контакт заключался в том, что он лизал меня примерно полчаса.
– О.
– Но это у него не очень хорошо получалось.
– О.
– И когда я наконец попросила его перестать, он так разнервничался, что у него обмяк и уже не встал. Так что мы решили покончить с этим и пошли спать.
– Ясно, – сказал я.
Мне было жаль Кори. Но вместе с тем я обрадовался, что у них ничего не вышло. Получалось, мы с Кори вроде как снова оказались в одной весовой категории. Конечно, я не то чтобы радовался; скорее ощутил облегчение.
Мы сидели в бывшей комнате Квинси. Тут повсюду стояли кубки и висели его фотографии. Была даже картина – автопортрет Квинси, играющего в футбол.
– Каждый парень должен знать: никогда не начинай лизать киску, если тебе на самом деле не нравится. Если ты делаешь это, потому что тебе кажется, что так надо, и не представляешь, как это делается на самом деле, ничего не выйдет.
– Ага. Точно.
– Если ты думаешь: буду долбить языком, пока она не кончит, лучше обожди и изучи матчасть.
Еще Квинси нарисовал групповой портрет своей команды: головы и тела у игроков смотрели совершенно в разные стороны, а глаза были нарисованы как черные кружочки внутри коричневых кружочков внутри больших белых кружочков в форме мяча для регби.
– Но почему ты вообще согласилась с ним замутить? – спросил я.
Эш пожала плечами и посмотрела на меня.
– Иногда мне бывает одиноко, – ответила она.
Эти слова все изменили, и на мгновение я стал другим человеком. Наклонился и поцеловал ее. Потом отстранился, и она взглянула на меня. А вслед за этим и она наклонилась и меня поцеловала. А потом опять я. Так мы продолжали делать уж не знаю как долго.
А другим человеком я стал в том смысле, что мне действительно захотелось как можно сильнее прижаться губами к ее губам, а своим телом – к ее телу, сорваться с катушек и потерять контроль. Мое сердце неуправляемо билось, и все мышцы в теле как будто вот-вот должна была свести судорога, но этого не происходило. Я знал, что все это может закончиться в любой момент, но если я замедлюсь, возможно, у меня получится продлить это чуть дольше.
И вот мы целовались. Ее руки скользнули под мою рубашку и водили по коже. Но мы оба понимали: это не прелюдия к сексу. Просто реакция на «иногда мне бывает одиноко». Впрочем, меня это устраивало. Более того, кажется, своими действиями я пытался сообщить ей ту же самую мысль.
Ее губы были прохладными. Они оказались мягче и тоньше, чем я представлял, и солеными на вкус, как жаркое лето. Мои руки касались ее талии, спины и плеч, и, трогая ее кожу, я словно облизывал мороженое.
– Окей, – произнесла она, имея в виду «стоп». Естественно, это произошло раньше, чем мне хотелось.
Но она не ушла. Мы сели на кровати по-турецки лицом друг к другу. Было самое раннее полночь. На улице какая-то старушенция разоралась, недовольная концертом под своим окном.
– Кончайте! – вопила она. – Люди спать хотят!
– Мне вот кажется, люди самим себе врут, объясняя причины своего поведения, – заметила Эш.
– Например? – спросил я.
– Ну, например, говорят: «я тебя люблю», а на самом деле имеют в виду: «мне одиноко».
– А. Это точно.
– Или «мне одиноко», или «я хочу потрахаться».
– Ага.
– Обычно одно из двух.
– Ага.
– Вот лично у меня всегда закручивается с кем-нибудь из-за одиночества. Но люди этого не понимают.
– Точно.
– А у тебя? – спросила она.
– У меня?
– Ну да.
Во дворе трубач пытался научить чувака, играющего на губной гармошке, своей партии из песни Фрэнка Оушена Sweet Life. Хотя на самом деле это была песня Фаррелла.
– У меня тоже все упирается в одиночество.
– Серьезно?
– А еще в то, что я не могу трахаться.
– Как это?
– А вот так. Мы с моим членом в разводе.
– О.
Мне трудно было понять ее реакцию. Но я решил продолжать.
– Ага. Четыре года назад мы с ним решили оформить развод по собственному желанию. Классический пример неразрешимых противоречий. Между членом и остальным телом.
– Так, значит.
– Ага. Звучит печально, но на самом деле все не так плохо. История всем хорошо знакома: люди взрослеют и понимают, что у них нет ничего общего. В какой-то момент ты и твой член – вы просто чувствуете, что стали слишком разными людьми. И вот мне исполнилось тринадцать, мы поговорили и поняли: оба не хотим, чтобы это дальше продолжалось. Если честно, это стало облегчением для нас обоих.
Эш улыбнулась краешком губ. В ее улыбке угадывалось нетерпение. Но по какой-то причине я уже не мог остановиться.
– Правда, мне все равно было обидно, когда не прошло и года, а я узнал, что мой член забыл обо мне и нашел себе другую. А самое обидное, что этой другой оказалась – приготовься испытать шок – собака!
Эш прыснула, но тут же покачала головой, словно извиняясь за свой смех.
– Ага. Реальный удар для меня. Представь, всего через год увидеть эту громадную бернскую овчарку с человеческим членом…
– Ладно, хватит, – оборвала меня Эш. – А теперь расскажи что-нибудь, что было на самом деле.
Глава 19Что-нибудь, что было на самом деле
Вы, наверное, думаете – что за проблема у этого Уэса с собаками? Он все время твердит про собак. Похоже, собаки для него пунктик. С чего бы это?
А вот с чего. У меня была собака. Мне тогда исполнилось восемь лет. Пса звали Папа Младший. Папа Младший появился у меня, когда я в одиночестве играл на церковном дворе за углом от нашего дома. Пытался побить собственный рекорд по отбиванию мяча головой от верхней части стенки. В том возрасте я часто страдал такой ерундой и называл это «удар дельфина». Вот в средней школе в какой-то момент тебе становится неловко за подобные дурачества, и ты перестаешь ими заниматься. Но проблема в том, что «удар дельфина» по-прежнему остается одним из самых веселых способов провести время, и потом, в старших классах, ты уже думаешь: ну зачем я перестал?