Хеленой овладела навязчивая идея: она хотела, чтобы Пикассо написал ее портрет. Хотя она и была знакома с художником, но близки они не были, и она общалась с ним даже меньше, чем с Сальвадором Дали. Но она вспомнила, что Мари Кюттоли и ее муж были давними друзьями Пабло Пикассо.
Мадам страстно желала, чтобы каталонец написал ее портрет. Переговоры тянулись долго, и в конце концов Пикассо, казалось, вообще забыл про Хелену. Он путал ее с Идой Рубинштейн, балериной из труппы Дягилева. Но Хелена заупрямилась и даже пообещала Мари в случае удачного исхода дела предоставить первую же свободную квартиру в своем особняке на набережной Бетюн ее другу, за которого та много раз просила, некоему Жоржу Помпиду[133]. Хелена все еще не пришла в себя после потери князя, и эта идея полностью завладела ею!
Однажды зимним днем 1956 года она получила хорошее известие: Пикассо согласился, но при условии, что Мадам будет одета очень экстравагантно. Словно приняв это условие как само собой разумеющееся, Хелена приготовила разные вечерние наряды умопомрачительных цветов, манто, испанские шали, дорогие узорчатые ткани. Патрика, дивящегося на эту эскападу, она попросила приготовиться немедленно вылететь на Лазурный Берег.
Пикассо жил тогда в Каннах на огромной вилле «Калифорния», принадлежавшей одному торговцу мебелью. Каждое утро Патрик туда звонил, и каждое утро ему отвечали: «Месье спит», «месье купается», «месье работает». Мадам, не привыкшая к такому сопротивлению, не желала отступать. В конце концов она решила просто взять такси и поехать туда без звонка. Французский писатель Пьер Кабанн так описывает разыгравшуюся там сцену[134].
Хелена приехала в шелковом пальто оранжевых и желтых оттенков, украшенном большими искусственными цветами, из-под которого виднелась бархатная туника ядовито-зеленого цвета, похожая на средневековые одежды. Патрик позвонил в дверь. Сторож сказал, что дома никого нет, но, узнав гостью, испугался и смущенно пробормотал, что пойдет все же поищет мадам Жаклин[135]. Прибежала спутница Пикассо, и несколько минут спустя «два священных чудовища» пали друг другу в объятия.
– Пабло!
– Хелена!
Потрясенные присутствующие молча наблюдали эту сцену. Там были Жаклин, Палома[136], Канвейллер[137] и американский актер Гэри Купер с женой и дочерью. Пабло тут же показал клоунский номер: изображая ковбоя, он расставил ноги и потрясал пистолетами, которые бросил ему Гэри Купер. Тот тоже включился в этот импровизированный вестерн: вскочил, сделал вид, что убит, и долго картинно падал на землю. Хелена, изображая восторженную публику, засмеялась и зааплодировала. Она была готова на все, лишь бы получить портрет. Затем веселая компания направилась к столу.
– Вы похожи на очаровательную травести, собирающуюся на бал, – любезно улыбаясь, сказал каталонец американке, церемонно протягивая ей намазанную маслом тартинку с кружочком колбасы.
– Нарядилась специально для вас, – ответила она. – Когда мы начнем?
– Начнем что?
– Портрет, конечно!
– Ах это… Завтра, завтра в шесть часов.
Следующие три дня Хелена в самых роскошных нарядах позировала Пикассо.
– У вас большие уши, Хелена, – говорил мэтр.
– У вас тоже, Пабло.
– Вы знаете, что это значит? Мы будем жить долго, как слоны.
Как-то вечером он спросил, сколько ей лет. «Больше, чем вам», – ответила она.
В это время Патрик в компании Жаклин осматривал виллу и сад. Однажды она заявила: «Пикассо никогда не напишет портрет мадам Рубинштейн; он просто делает наброски для литографий. Ему нравится использовать живые модели, а мадам Рубинштейн интереснее самой жизни».
Вечером третьего дня Пикассо объявил:
– Больше позировать не надо, Хелена, у меня есть все, что мне было нужно.
Патрик О’Хиггинс говорил потом, что в этот момент у Пикассо был вид жестокого ребенка.
– А как же портрет? – спросила Мадам.
– Кто знает, возможно, это будет посмертное произведение.
Глядя на побледневшее лицо Хелены, Пикассо прибавил:
– Да, может быть, вы умрете первой, а может быть, я. Может быть, я напишу ваш портрет, а может быть, нет. Может быть, вы его и получите, а может быть, и нет.
Мадам не понимала, смеется над ней Пикассо или нет, шутит он или действительно думает, что говорит. Неужели три дня потрачены зря? Тем вечером, против обыкновения, он не предоставил ей своего шофера, чтобы она могла вернуться в Канны, и Хелене пришлось вызвать такси. Вне себя от ярости, она не сдержалась и сказала Патрику: «Это настоящий дьявол!»
По словам Пьера Кабанна, биографа Пикассо, он и в самом деле никогда еще не вел себя так вызывающе. Он не только не написал этот портрет, но даже не дал ей посмотреть сделанные рисунки. Пикассо было достаточно сделать наброски рта, подбородка, шеи и рук, увешанных драгоценностями. И хотя каждый из рисунков восхитителен, ни на одном не видно лица полностью.
Хелена писала ему, звонила, старалась подключить друзей – все напрасно. Патрик О’Хиггинс признавался, что так и смог понять, почему Пабло Пикассо разыграл свою модель. Возможно потому, что она не обговорила с ним цену – она считала это неважным.
По словам Сильвии Бедхе, Пикассо испытывал к Мадам определенную неприязнь. Он не любил ее. Эта версия вполне правдоподобна, потому что оба эти два человека обладали тяжелым и требовательным характером – он не мог себе представить, чтобы женщина ему отказала, а другая привыкла, что все повинуются ее малейшей прихоти. Столкновение было неизбежно. Она восхищалась художником, но не человеком. Возможно, и Пикассо восхищался Хеленой как buisiness woman (деловой женщиной), но не терпел ее как личность. С этой точки зрения их словно театрализованная встреча (Пикассо сначала игнорировал ее, притворялся, что путает с Идой Рубинштейн, а потом они упали в объятия друг друга) кажется понятной. Как бы то ни было, и никто не знает точно почему, но Пикассо так никогда и не написал портрет Мадам.
Хелена восприняла это как поражение. Патрик О’Хиггинс все время находился рядом с ней в то время. Потом она, как всегда, оправилась и вновь бросилась в бой. Редактор издательства «Конкистадор» предложил ей написать книгу о работе косметолога и подробную историю своей жизни. После эпохи полнотелых, затянутых в корсет женщин Хелена стала предвестницей нового типа красоты, «новой гордости, новых идей. Это, если я могу так выразиться, была красота воительницы»[138]. Она серьезно задумалась об этом предложении. Рой посмеивался над этим проектом и, когда она наконец согласилась, оставил ей в кабинете такую записку:
«Всякий крестовый поход нуждается в проповеднике. Вы станете историографом, будучи одновременно первооткрывателем нового пути. Какая жалость, что вы не можете написать эту книгу анонимно, забыв о том, что вы – Хелена Рубинштейн, чтобы иметь возможность заклеймить апатию и леность женщин. Их красота зависит больше от них самих, чем от вас. Не правда ли, именно этому научил вас приобретенный опыт?»[139]
Невероятно! История юной польской иммигрантки без копейки в кармане, которая стала «Императрицей Красоты», – это было именно то, чего ждал от нее редактор. Хелена Рубинштейн была воплощением американской мечты! Книга «Я – косметолог» вышла в свет в 1957 году.
В этот период Мадам решила переоборудовать свою личную художественную галерею, расположенную в готическом зале на верхнем этаже нью-йоркской квартиры на Парк-авеню. Патрик О’Хиггинс предложил ей обратиться к своему другу Сесилу Битону, которого знал очень хорошо. Шумный успех пришел к английскому фотографу, художнику-постановщику в кино и театре после эскизов костюмов для фильма «Моя прекрасная леди». Потом он прославится еще и как живописатель светской жизни того времени.
Сесил Битон предложил оформить помещение в японском стиле. Хелена пришла от такой идеи в восторг. Битону понадобилось три недели, чтобы завершить работу над этой галереей, в которой находилось шестьдесят самых ценных экспонатов коллекции Хелены Рубинштейн. «Любоваться произведениями искусства очень трудно, если атмосфера, их окружающая, напоминает могильный склеп, как часто бывает в музеях. Мадам Рубинштейн дала мне возможность обновить декор ее личной галереи, и я начал работу, желая создать такую обстановку, которая бы помогла самым лучшим образом представить ее изысканную коллекцию, ничего не оставляя в тени», – говорил Сесил Битон[140].
Декоратор покрыл стены полосами бамбуковых стеблей и развесил там вечнозеленые растения в горшках, тоже оплетенных бамбуком. Стеклянный потолок и изумрудный ковер, похожий на густую траву, создавали ощущение открытого светлого пространства. Все вместе создавало атмосферу роскоши, удовольствия и легкости, которой и хотел добиться Сесил Битон.
Мадам все это сразу возненавидела. Все три месяца, что длились работы, она постоянно спорила с декоратором. Когда работы были закончены, она поинтересовалась, кто будет поливать растения? Дизайн она назвала «не очень-то роскошным». Сесил Битон быстро понял, что Хелена Рубинштейн относится к тем клиентам, которые всем недовольны, и тут же уехал в Англию. Своего друга Патрика он просил ей передать, что нельзя сделать Версаль из мебели, купленной на блошином рынке.
Их вкусы совершенно не совпали, и к тому же, казалось, сама судьба была против «японского стиля». Несколько месяцев спустя насекомые в бамбуке очнулись от спячки и уничтожили почти все стены. «Видите! – беспрестанно повторяла она Патрику. – Никогда не надо делать дела с друзьями. Мало того что это обходится в целое состояние, так еще и насекомые заводятся». Потребовалось