— Дорогой, поторопись же!
В зале разыгрывается вымученная светская комедия. Ведь шесть месяцев мы нигде не появлялись. Столько знакомых потеряно из виду, теперь всем надо объяснять, где я ужинала, где пропадала все это время, что делала, собираюсь ли летом в Сен-Тропез или в Марбелью, или на Ибицу, или на Сардинию, а может, на яхте, если я еще встречаюсь с этим, как там его, и почему я больше не звоню, и где я купила свое платье, и как я познакомилась с Андреа… Да, да, я очень хочу выпить. Водки, сделай одолжение, и со льдом… И апельсиновый сок… Нет, я не теряю хороших привычек… Да ладно, успокойся, я не алкоголичка, нет… Наоборот, я всерьез завязала… Передай мне свой пакетик, ты моя любовь… Все хорошо… Да, а у тебя… Нет, нет, я не вышла замуж, с чего ты взяла… Нет, я не забыла… Я тебе не звонила, потому что… потому что… Да, водки, если тебе не трудно… Что новенького… ничего, все как обычно… Кто заказывал шампанское… нет, я уже достаточно выпила… О’кей, не сердись, разве только один бокал… О, как поживаешь, душа моя?.. Да, это долго тянулось… У тебя нет немного кокса?.. Скоро увидимся… Ты совсем черный… Откуда приехал?.. Это как же… Слушай, с пустым стаканом в руке я чувствую себя дурочкой… Водки с апельсиновым соком, большое спасибо… Андреа, любовь моя, я тебя повсюду искала, где ты был?
— На служебной лестнице, там одна моя «бывшая», немного поласкала меня.
— Ладно, все в порядке, ты не очень скучаешь?
— Совсем не скучаю.
Я в таком состоянии, будто напилась политуры, мне трудно ориентироваться. Комната перед глазами кружится, но я все же иду, не падаю, и то, что я в стельку пьяна, меня нисколечко не огорчает. Наоборот, я ликую.
Четыре часа утра. Теперь уже «Куин», все такие же дурацкие физиономии. Все мертвецки пьяные, грязные. Вот и все различие. Кокс, который мне дали, кончился, мне плохо, и, устав клянчить его, я покупаю два грамма и направляюсь к туалетам, иду, словно через выгребную яму, какие-то липкие от пота тела жмутся ко мне, два педика, самая дешевка, сверх меры напичкавшиеся экстази, обнимаются, пускают слюни и враждебно смотрят на меня из-под изукрашенных пирсингом бровей, их угрожающие взгляды леденят меня. Чтобы пройти без очереди, я делаю вид, будто мне плохо. Служитель сортира предлагает мне карамельку на палочке. В кабине я загружаю свой нос и выхожу — суровая, с помертвевшими деснами, но очень довольная собой. Вхожу в зал. Я иду, виляя бедрами и без зазрения совести расталкивая отвратительные потные тела, которые попадаются мне на пути.
Я возвращаюсь к Андреа. У него на каждом колене по девице, на лице какая-то сардоническая улыбка, и выглядит он последним негодяем. Он без меры пьет. Я ногой опрокидываю на столе несколько стаканов. Какой-то прихлебала возмущается, Андреа резко осаждает его. Я силой стаскиваю с его колен обеих девок и впиваюсь губами в его губы. Жадно целую его, мои руки проскальзывают под его рубашку, гладят его тело, которое я так хорошо знаю. Сидевшие с ним за столиком испаряются. Я одну за другой расстегиваю пуговки на его джинсах, и нас уносит порыв взаимной страсти, мы не в силах погасить его и постепенно переходим к неизбежной близости… Мы занимаемся любовью. На глазах всего «Куина». Моя радость удесятеряется от присутствия стольких людей, хотя наши сладострастные движения могут показаться обманными, а мои вскрики заглушает слишком громкая музыка…
Я отстраняюсь и сажусь рядом с Андреа. Несколько человек смотрят на нас, в глазах у них ужас, и мы уходим под чей-то дьявольский хохот. Мы не уважаем ничего и никого, даже самих себя, мы наделены единственным даром — мы навсегда освобождены от ига всяческих запретов. Я не могу удержаться от смеха. Я пьяна от шампанского и от своего распутства.
И хочу продолжать. Я еще не насытилась.
Хочу с еще большей силой, хочу невозможного.
Мы выходим на улицу. Путь от «Куина» до машины нескончаем, мы напрягаем остатки сил, чтобы идти пристойно и не ткнуться лицом в пыльный тротуар. В свете электрических фонарей мы проходим мимо невольных свидетелей, и понемногу в моем мозгу зарождается мысль, что мы смешны. Смешны. Жестикулирующие марионетки. Я валюсь на сиденье. Елисейские Поля вращаются вокруг меня, я пытаюсь закрыть глаза, чтобы не видеть этот утомляющий меня манеж, в центре которого нахожусь, но виски мои словно сжаты тисками, и я не могу сделать это и смотрю широко раскрытыми глазами на жалкий спектакль своего вырождения. Безвольное тело, которое бьет лихорадка, кое-как прикрыто платьем с потускневшими блестками. Руки в конвульсиях. На лицо страшно смотреть: запавшие глаза, блуждающий взгляд, застывший рот. На бледной коже полосочка крови, это я разбила бровь. Я ищу в своих глазах привычный свет. И не нахожу. Я разглядываю какую-то незнакомую женщину. Незнакомую женщину с потухшим взглядом.
Подумать только, Андреа еще способен втиснуть на стоянке между двумя машинами свою… Я сижу как пригвожденная. Он настаивает, чтобы я вышла. Я отказываюсь. В конце концов он осторожно тянет меня за руку, и я выбираюсь из машины. Мои судорожные движения смешны. Наконец я стою на тротуаре. Лишь одно мгновенье, а потом мои обессилевшие ноги подкашиваются, и я падаю. Меня тошнит. Это поднимается во мне словно приступ ярости, я хочу выплеснуть свое отвращение, свою ненависть и те литры алкоголя, которыми я налилась. Я стою на коленях, согнувшись пополам, меня выворачивает наизнанку, и излишества этой ночи и моей повседневной жизни гнусными брызгами выплескиваются на мое платье от Лолиты Лампика, а тишина в те минуты, когда я давлюсь от ужасных усилий, угнетает. Как в каком-то кошмаре я фонтанами изрыгаю литры водки, литры шампанского, свои утраченные иллюзии, фантомы, которые преследуют меня, и все это выплескивается на темный асфальт жидким и грязным взрывом, который отдается в моей голове фатальным приговором моему нравственному падению. Я в полной отключке. Я не хочу подняться с колен, не хочу встретиться взглядом с Андреа. Я опускаю голову, чтобы скрыть свои жгучие слезы. Я хочу здесь умереть.
Андреа поднимает меня, одна рука под моими коленями, другая обнимает за плечи, он несет меня к машине и увозит. Я умираю от усталости и стыда, я кладу голову ему на плечо, у меня вид покойницы. Привычный запах его квартиры приводит меня в чувство. Неторопливо он ведет меня через комнаты в ванную. Сажает на край ванны и смоченным полотенцем осторожно обтирает мне лицо, перемазанное макияжем и слезами. Терпеливо, пока от них не остается и следа. Пока зеркало не являет мне образ бледного ребенка с печальными, окаймленными темными кругами глазами. Он чистит мне зубы.
— Сплюнь.
Я сплевываю. Потом он расчесывает мои отяжелевшие волосы, аккуратно, чтобы не сделать мне больно. Снимает туфли от Прада и платье. Заставляет надеть необъятную рубашку. Берет меня за руку и ведет в свою спальню. Укладывает, укрывает до подбородка. Моя голова лежит на середине подушек. Он держит мою руку. Я помню нежность чистых простыней и чувство умиротворения от того, что моя рука в его руке. Потом я провалилась в сон.
На следующий день все повторилось. И даже еще хуже…
Глава 9
Я больше не могу.
Мы уже не живые, мы в капкане.
Мы увязли во Мраке и в кокаине.
Мы шляемся по злачным местам восточных окраин, по кварталам, о существовании которых до того даже не подозревали, мы погрязаем в нечистотах других, мы насыщаемся отвратительными испарениями, пустопорожними встречами и той вездесущей гнилью души, которую находят только ночью, и мы стремимся к ней помимо своей воли.
Мы играем комедию жизни, но мы скорее мертвые, чем живые.
Живые трупы.
Я задыхаюсь… я не хочу все это продолжать.
Я больше так не могу…
Я принимаю очередную дозу.
Каждый день я вижу, как опускается мужчина, которого я люблю, как он тычется подбородком в столешницу, как дрожат его руки, раскрывающие пакетики с коксом, как он делит порошок на дозы, и они мгновенно исчезают, когда он неверной рукой подносит их к носу, чтобы вдохнуть, это полностью заполняет его жизнь, в которой я уже лишняя.
Нос забит, глаза пустые.
Мы даже не занимаемся больше любовью.
У меня в горле постоянный привкус металла, я не чувствую десен, каждое утро у меня из носа идет кровь.
Это захлопнувшаяся калитка, автаркия. Звоним мы теперь только своему дилеру.
Мы стремимся испытать все. Вчера мы накурились крэка.
Перевернутый стакан, белоснежные кристаллики, скрученная купюра. Он перенял у меня дурную привычку пользоваться купюрой.
И в этом мы каждый сам по себе.
Мы таскаемся по каким-то гнусным местам, мы кутим с самыми отчаявшимися бедолагами.
Шесть часов утра, мы где-то в Восемнадцатом округе, мусорные баки и какие-то люди. Кажется, уже занимается день. Но это ночь, навеки ночь.
Только я одна знаю это.
Возможно, он тоже знает, я его не спрашиваю, мы совсем не разговариваем больше.
Усталым движением он открывает дверцы машины. Я словно во сне сажусь в нее.
Мы слушаем «Аэродинамик» группы «Дафт Панк», и музыка вызывает у меня желание куда-то идти, уйти очень быстро и очень далеко. Мы мчимся по пустынным набережным, на спидометре двести, и все, что остается позади, вдруг освещается словно вспышкой молнии, и я твержу себе, что мне хочется умереть, умереть именно в этот миг в Париже, на скорости двести, умереть рядом с Андреа, одурманенной коксом и бешеной гонкой, умереть под громкие звуки гитары «Дафт Панк», насытившись окружающей красотой, броситься с моста Искусств, потому что в наших остекленевших глазах мелькает наша судьба, влететь в Квадратный двор Лувра, к подножью обелиска, промчаться под Триумфальной аркой, по площади Виктора Гюго, вышибить дверь музея Мармоттан, чтобы вместе с родственной душой пролить слезы перед шедевром — картиной Моне «Впечатление. Восход сол