— Прости, что задержались, майор. — Реклюзиарх даже не запыхался. — Мы были нужны при прорыве баррикады в южном квартале 92.
— Лучше поздно, чем никогда, — отозвался Райкен. — Последнее известие из центрального командного центра наводит на мысль, что план Саррена там сработал даже лучше, чем почти все расчёты на гололитах. Мы перегруппировываемся для контратаки?
Гримальд на вершине танка с яростью по дуге разил крозиусом, изо всех сил превращая зелёнокожих в биомассу.
— Ты ещё дышишь, майор. Пока и этого достаточно.
Рассвет не принёс ничего, кроме продолжения кровопролитного ночного сражения.
Крестовый поход Хельсрича начинает первый кровавый день. По всему городу миллионы сражаются рядом с нами за свои жизни.
Шум не похож ни на один звук, который я раньше слышал. Два столетия я сражался у ног богов-машин, грохот их орудий перекрывал предсмертные крики звёзд. Я противостоял многотысячным армиям, когда каждый, кто стоял напротив ревел от ненависти. Я видел, как корабль размером с башню улья упал в открытый океан на удалённой планете. Столб воды, выброшенный в небо, и последующий за ним приливный вал, произвёл впечатление обрушившейся божественной кары, которая стремилась затопить землю и стереть все следы человечества под насыщенными солью глубинами.
Но ничто не было похоже на шум бросившего вызов Хельсрича.
На каждой улице столкнулись люди и орки, оружие и голоса сплелись в единую волну бессмысленных звуков. На каждой крыше турели и многоствольные бочкообразные защитные орудия стреляют в небо, их заряжающие никогда не останавливаются, интенсивность их огня никогда не снижается. Машинный рёв вступивших в поединок титанов разносится во всех районах города.
Никогда прежде я не слышал, как сражался целый город.
Из-за того, что мы ведём бой на открытой улице, деблокируя майора Райкена — и поскольку его легионеры сами оставляют укрытия и присоединяются к нам в битве — я держу открытыми все основные частоты вокса.
Райкен не ошибся. В то время как мы втянуты в бои в спланированном отступлении по всему улью, всего лишь несколько кварталов оставлены без приказа.
Развалюхи-титаны теперь в городе. Спокойные отчёты об уничтоженных гаргантах поступают от командиров Инвигилаты, увеличивая беспорядок в коммуникациях — но их приятно слышать. Хельсрич держится, непреклонный как солнце в небе, что приближается к полудню.
Мои братья по прежнему рассеяны по всему городу, укрепляя самые слабые звенья в имперской цепи, помогая защитникам там, где орочья волна ворвалась в улей в подавляющем превосходстве. Мне жаль, что нам не удалось собраться вместе в последний раз. Эта утраченная возможность — очередная слабость, которую необходимо искупить.
Сообщения об их битвах поступают ко мне ежечасно. Пока никакие потери не очернили наши списки. Я не могу ничем помочь, но задаюсь вопросом: кто из нас падёт первым и как долго просуществует наша сотня, когда часы станут днями, а дни неделями.
Этот город умрёт. Всё, что нам суждено узнать — сколько времени можно сопротивляться судьбе. И ещё мне нужно орудие, похороненное под песками пустошей.
Я прочистил горло, перед тем как вызвать ”Громовой ястреб”, и вдруг вокс взрывается паническими криками. Трудно различить что-то в вихре переговоров. Сквозь шум удаётся прорваться ключевым словам: Титан. Инвигилата. ”Вестник Бури”.
И затем голос, гораздо более сильный, чем другие, произносит единственное слово. В нём чувствуется боль.
— Гримальд.
Глава двенадцатаяВ тени примарха
”Громовой ястреб” мчится на юг, всё вокруг нас грохочет от свирепого воздушного вихря поднятого ускорителями корабля. Легко представить какой беспорядок мы оставляем после себя в облаках Армагеддона.
Завывающий ветер врывается в пассажирский отсек через открытую дверь переборки. Я по праву стою первым у выхода; я держусь одной рукой за край шлюза, а воздух треплет табард и свитки пергамента. Под нами проносится город — башни устремились в небо, улицы стелятся по земле. Первые охвачены пламенем. Последние наводнены пеплом и врагами.
Большинство удалённых кварталов улья уже пылают. Это Хельсрич: промышленный город, производящий топливо. Здесь практически всё может гореть.
Небо задыхается от дыма, а охватившее окраины огненное кольцо сжимается всё плотнее. Доклады о бегущих в центр города беженцах возросли в десять раз. Теперь проблема уже не в их размещении, а в забитых ими проспектах, из-за чего переброска бронетанковых дивизий Саррена угрожающе замедляется.
Я не осуждаю полковника. Его управление городом за последние недели — а он прибыл в Хельсрич ненамного раньше нас — оказалось настолько эффективным, насколько вообще можно ожидать от человека под воздействием сильнейшего стресса. Я вспоминаю, как на первых инструктажах он был подавлен огромным количеством гражданских, которые отказывались покидать дома даже перед угрозой вторжения. Правда, нельзя сказать, чтобы город строили, из расчёта на большое количество убежищ. Саррен с неохотой позволил горожанам остаться, понимая, что проблема отчасти сама собой разрешится. Когда кварталы падут, число убитых гражданских будет ужасающим.
— Ну что ж, — сказал однажды ночью офицерам полковник, — значит, будет меньше беженцев во время осады.
Тогда я искренне восхитился Сарреном. Его безжалостная ясность мышления достойна высочайшей похвалы.
Накренившись ”Громовой ястреб” начинает снижаться. Я приготовился и начал шептать слова почтения духу пристёгнутого к доспеху прыжкового ранца. Он громоздкий и древний, поверхность покрыта вмятинами, царапинами и нуждается в перекраске, но соединение с бронёй безупречно. Движением век я кликаю по руне активации, и гул внутренних систем ранца сливается с рычанием работающего доспеха.
Я вижу ”Вестника Бури”.
За моим плечом на титана смотрит Артарион.
— Кровь Дорна, — непривычно тихо произносит знаменосец.
Весь вид портит серая пыльная завеса от рухнувших зданий. Титан опустился на колени посреди облака рокритовой крошки, и он наполовину завален обломками зданий.
Шагающая шестидесятиметровая смерть — неудержимая орудийная платформа, чьи плечи украшает прекрасный собор — повержена и стоит на коленях. Вокруг развалины нескольких жилых башен. Захватчики, будь прокляты их бездушные жизни, взорвали окружающие высотки, обрушив их на титана.
— Они повергли на колени титана класса ”Император”, — говорит Артарион, — не думал, что когда-нибудь в жизни такое увижу.
Сейчас на улице кишат сотни орков, зелёнокожие карабкаются на спину упавшего бога-машины с помощью крючьев и взлетают на пылающих струях реактивных ранцев. Они ползают по покрытой пылью броне подобно насекомым-паразитам.
— Гримальд, — приветствует меня титан, и становится ясно, откуда в голосе такая мука. Не от боли. От стыда. Она наступала без прикрытия фаланг скитариев и оказалась беззащитной против массированной пехотной атаки.
— Я здесь, Зарха.
— Я чувствую, как они ползают по моей коже словно миллионы пауков. Я… не могу встать. Не могу подняться.
— Приготовились, — говорю я по воксу братьям, а затем обращаюсь к униженной принцепс. — Мы вступаем в бой.
— Я чувствую их, — повторяет Зарха, и я не могу понять, что слышу в механическом голосе: горечь, безумие или всё вместе. — Они убивают моих людей. Моих чтецов молитв… моих верных адептов…
Я понимаю, что скрывается за словами Зархи. Для Культа Машины каждая смерть — не просто трагедия, а невосполнимая утрата знаний, как настоящих, так и будущих, их не удастся восстановить.
— Они внутри меня, Гримальд. Как паразиты. Оскверняют Собор Святилища. Карабкаются по костям. Прорываются в сердце.
Я смотрю вниз на развалины улья и не отвечаю принцепс. Вместо этого я приготовился к кратковременной дезориентации, и прыгнул в небо.
Гримальд первым выпрыгнул из кружившего ”Громового ястреба”.
Спустя считанные секунды за капелланом, словно тень, выскочил, сжимая знамя Артарион. За ним Приам с мечом в руке. Далее последовали Неровар и Кадор, первый нырнул в пике, второй просто шагнул в незамысловатое отвесное падение. Последним был Бастилан, тусклый вечерний свет сверкнул на символе сержанта на шлеме. Храмовник окликнул по воксу пилота, пожелал удачи, и достал оружие, прежде чем прыгнуть в небо.
Высотомер на ретинальном дисплее показывал быстро уменьшающиеся цифры, мелькающие, пока рыцари снижались к титану. Под ними на коленях расположилась гигантская цель — ”Вестник Бури”. Многоэтажный собор на плечах титана был небольшим городом — шпили миниатюрного улья покрывали батареи и ползающимие инопланетные твари.
Во время спуска рыцари смотрели на ксеносов: зелёнокожие карабкались по верёвкам или взлетали на примитивных ракетных ранцах, осаждая раненного титана. ”Вестник Бури” стал жалким памятником собственной неудачи. Его повергли на колени, погребли по пояс под обломками шести или семи взорванных башен. Вокруг лежали развалины проспекта, обломки упавших зданий сравняли всё с землёй. Руки-орудия, огромные, как жилые шпили, стали серо-белыми от пыли и опирались на груды из битого кирпича, покорёженных стальных конструкций и обломков рокрита.
Гримальд пока не включал прыжковый ранец, не желая замедлять свободное падение.
— Приземляемся во внутренний двор в центре собора, — приказал реклюзиарх по воксу . Подтверждения пришли сразу же. Один за другим рыцари активировали двигатели, превращая пикирование в управляемый спуск.
Гримальд последним включил прыжковый ранец и первым приземлился.
Сапоги глухо ударились о вымощенный дворик, круша драгоценную мозаику. Реклюзиарх мгновенно сместился, находя равновесие на наклонной поверхности. Поверженный титан склонил собор почти на тридцать градусов вперёд.
Внутренний двор выглядел скромно, его окружали девять непримечательных мраморных статуй, высотой в четыре метра. С каждой стороны света располагались открытые двери в собор. Плитки мозаики на полу запечатлели чёрно-белый разделённый надвое кибернетический череп Культа Машины Марса. Гримальд приземлился на тёмный глаз человеческой половины черепа, сокрушив чёрную мозаику.