Хотя миссис Сивик открыла и закрыла дверцу холодильника примерно в 18 часов в день убийства четы Лабианка, Долан не нашел “ни мазка” на хромированной ручке или эмалированной поверхности дверцы. Впрочем, осмотрев дверцу, он все же нашел “следы ее вытирания”.
Особую роль играли и места обнаружения отпечатков Кренвинкль и Уотсона в доме Тейт. Обнаружение отпечатка мизинца Патриции Кренвинкль на внутренней поверхности двери, ведшей из спальни Шарон Тейт к бассейну, доказывало не только ее пребывание в самом доме; в совокупности с показаниями Линды это указывало на то, что она, вероятно, выбежала за Абигайль Фольгер именно через эту дверь. Брызги и лужицы крови внутри дома, на самой двери и уже за нею снаружи принадлежали к B-MN, группе и подгруппе Абигайль Фольгер[179]. Таким образом, обнаружение отпечатка Кренвинкль именно здесь прекрасно совпадало с показаниями Линды Касабьян: она видела Абигайль, выбежавшую примерно отсюда, и размахивавшую ножом Кренвинкль, несшуюся за нею по пятам.
Позиция отпечатка, оставленного Уотсоном, была еще более “однозначна” в трактовке событий. Хотя Боен показал, что тот располагался на внешней поверхности парадной двери дома, он также сказал, что отпечаток находился над дверной ручкой, в шести-восьми дюймах от нее; кончик оставившего этот отпечаток безымянного пальца указывал вниз. Как я продемонстрировал присяжным, чтобы оставить подобный отпечаток, Уотсон должен был находиться внутри резиденции и открывать дверь с намерением выйти наружу. Чтобы оставить такой отпечаток снаружи, ему пришлось бы вывернуть руку самым неестественным и неудобным образом (читатель поймет, что я имею в виду, если попробует приложить безымянный палец правой руки к краю двери обоими способами).
Логика подсказывала, что Уотсон оставил отпечаток, преследуя Фрайковски; Кренвинкль — в погоне за Фольгер.
Это были наиболее сильные стороны показаний относительно отпечатков. Имелась и слабая сторона. Предвидя, что защита постарается извлечь максимум из отпечатков, так и оставшихся неидентифицированными (25 из 50 найденных в доме Тейт, 6 из 25 — в доме Лабианка), я сам задал Долану соответствующий вопрос. Но и дал несколько возможных объяснений. Поскольку, как показал Долан, никто не обладает двумя одинаковыми капиллярными линиями, вполне возможно, что 25 оставшихся неидентифицированными отпечатков в доме Тейт оставлены всего тремя людьми, тогда как 6 отпечатков в доме Лабианка могли быть оставлены даже одним человеком. Более того, с помощью Долана я уведомил присяжных, что отпечаток пальца может сохраняться довольно долго; в условиях закрытого помещения он может месяцами оставаться в прямом смысле слова нетронутым. Я мог позволить себе заявить об этом, коль скоро два интересовавших меня отпечатка, принадлежащие Кренвинкль и Уотсону, располагались на поверхностях, недавно вымытых Винифред Чепмен.
Я ожидал, что Фитцджеральд сосредоточит все свои усилия на этой единственной слабой точке. Вместо этого он атаковал Долана там, где тот был защищен наилучшим образом: Фитцджеральд постарался поставить под сомнение компетентность эксперта. Ранее я представил присяжным тот факт, что Долан провел в отделении дактилоскопии ОНЭ семь лет; на протяжении этого времени он самостоятельно получил более 8 тысяч отдельных отпечатков, а также провел сличение 500 тысяч оттисков. Теперь Фитцджеральд спросил у Долана: “Поправьте меня, если мои вычисления не верны, сержант, но вы показали, что присутствовали лично на 8 тысячах мест преступлений. Если вы посещаете одно место преступления в день и работаете, в среднем, 200 дней в год, то вы должны заниматься этим уже сорок лет, не так ли?”
О.: “Боюсь, мне придется посчитать это на клочке бумаги”.
В.: “Предположим, вы посещаете одно место преступления в день… правильно ли это мое предположение, сержант? Вы действительно посещаете одно место преступления в день?”
О.: “Нет, сэр”.
В.: “Сколько же мест преступлений вы посещаете на протяжении рабочего дня?”
О.: “Ну, последние два-три года… где-то между пятнадцатью и двадцатью”.
В.: “В день?"
О.: “Да, сэр”.
Фитцджеральд угодил в собственную ловушку. Вместо того чтобы подняться, отряхнуться и перейти на относительно менее опасное место, он принялся вострить прежние колья, пытаясь атаковать статистику. Если бы Пол хорошо выполнил свою домашнюю работу (а поскольку отпечатки пальцев оставались единственными вещественными доказательствами, привязывавшими его клиента к убийствам, никаких оправданий его промаху быть не может), то узнал бы, как выяснили теперь присяжные, что с 1940 года ОНЭ ведет точный учет, показывающий, в частности, сколько звонков совершил тот или иной офицер, число полученных им отпечатков пальцев и количество раз, когда благодаря его работе устанавливалась личность преступника.
Во время своей части перекрестного допроса Канарек попытался предположить, что, проводя бензидиновые тесты на присутствие крови, Гранадо мог уничтожить какие-либо отпечатки в доме Лабианка. К огорчению Канарека, Долан возразил, что прибыл к дому Лабианка прежде, чем там появился Гранадо.
Канарек хуже справлялся с перекрестным допросом Долана, чем с допросами некоторых других свидетелей обвинения, но это не значило, что я могу расслабиться. В любой момент он мог выкинуть что-нибудь наподобие:
Канарек: “Ваша честь, ввиду того факта, что Департамент полиции Лос-Анджелеса даже не стал сравнивать отпечатки пальцев Линды Касабьян…”
Буглиози: “С чего вы это взяли, мистер Канарек?”
Канарек: "…у меня нет дальнейших вопросов к свидетелю".
Судья: “Ваше замечание неправомочно”.
Буглиози: “Не предостережет ли Ваша честь присяжных от принятия всерьез этой безосновательной ремарки мистера Канарека?"
Олдер так и поступил.
Перекрестный допрос в исполнении Хьюза был короток и деловит. Сравнил ли свидетель полицейские экземпляры отпечатков пальцев Лесли Ван Хоутен с отпечатками, найденными в доме Лабианка? Да. И ни один из обнаруженных там отпечатков не совпал с отпечатками пальцев Лесли Ван Хоутен, так ли это? Да, сэр. Вопросов больше не имею.
Хьюз быстро учился на чужих ошибках.
Очевидно, считая, что в рукаве у Канарека спрятано нечто действительно полезное, Фитцджеральд провел свой перекрестный допрос без особого толку и потому был вынужден просить о повторном допросе. После чего спросил: “Скажите, случалось ли вам сравнивать отпечатки пальцев, найденные в доме Тейт, и отпечатки пальцев, найденные в доме Лабианка, с полицейскими экземплярами отпечатков пальцев некоей Линды Касабьян?”
О.: "Да, сэр, я проводил такое сравнение".
В.: “Каковы же были результаты?”
О.: “Отпечатки Линды Касабьян не обнаружены на местах обоих преступлений”.
Фитцджеральд: “Благодарю вас”.
По мере своих сил я старался как можно реже выставлять ДПЛА в забавном свете, но далеко не всегда мне это удавалось. Так, ранее мне пришлось задавать сержанту ДеРосе вопросы относительно причины нажатия им кнопки, управлявшей открытием ворот усадьбы Тейт, с тем чтобы присяжные не заинтересовались, отчего это свидетели обходят стороной в своих показаниях оттиск окровавленного пальца на этой кнопке. В прямом допросе одиннадцатилетнего Стивена Вейса я удовлетворился его заявлением о том, что револьвер 22-го калибра был найден им 1 сентября 1969 года, и не вдавался в подробности последующих событий. Фитцджеральд же, напротив, выяснил во время перекрестного допроса, что полиция получила оружие в тот же день; как объявил адвокат, отдел расследования убийств ДПЛА забрал револьвер только 16 декабря 1969 года — после того, как отец Стивена позвонил и сказал полицейским, что револьвер, который они разыскивают, давно уже у них. Фитцджеральд также известил присяжных, что после того, как Стивен принял все меры предосторожности, стараясь не уничтожить возможные отпечатки пальцев, получивший оружие офицер полиции буквально вертел револьвер в руках.
Мне было даже немного жаль следующего свидетеля. Собравшиеся едва успели перевести дыхание, отсмеявшись, когда место свидетеля занял офицер Уотсон из участка ДПЛА в Ван-Нуйсе: именно он был тем полицейским, которому Стивен передал свою находку.
Показания Уотсона, впрочем, были мне необходимы: он не только опознал револьвер (отметив, что правая сторона его рукояти отсутствовала, дуло было погнуто, а гарда спускового крючка сломана), но и показал, что в барабане находилось два неиспользованных патрона и семь стреляных гильз.
Сержант Калкинс показал, что 16 декабря 1969 года ездил из Центра Паркера в участок за револьвером 22-го калибра.
На перекрестном допросе свидетеля Фитцджеральд заставил Калкинса признаться, что между 3 и 5 сентября 1969 года ДПЛА разослал около трех сотен служебных писем, вкупе с фотографией и подробным описанием типа разыскиваемого полицией револьвера, в различные полицейские участки Соединенных Штатов и Канады.
Чтобы присяжные не задумались, отчего же ДПЛА не забрал револьвер из участка сразу после рассылки писем, мне пришлось спросить Калкинса во время повторного допроса: “Посылали ли вы подобное письмо в участок Департамента полиции Лос-Анджелеса в Ван-Нуйсе?”
О.: “Насколько я знаю, нет, сэр”.
Во избежание дальнейшего пребывания ДПЛА в столь неловком положении я не стал спрашивать, какое именно расстояние разделяет участок в Ван-Нуйсе и усадьбу Тейт.
7—10 сентября 1970 года
Из-за съезда юристов штата судебное заседание было отложено на три дня. Я провел их, готовя свои аргументы и напряженно размышляя об одном звонке.
Когда 10 сентября ход процесса был возобновлен, я сделал в кулуарах следующее заявление:
“Одна из наших свидетельниц, Барбара Хойт, была вынуждена покинуть родительский дом. Мне не известны все детали, но ее мать говорит, что Барбаре угрожали: если она даст показания на этом суде, она сама и вся ее семья будут убиты.