Меня беспокоило, что ДеКарло может намеренно смягчать свои ответы, как он делал это в ходе суда над Бьюсолейлом. Уже через несколько минут мои опасения, однако, совершили внезапный оборот: меня уже не столько беспокоил ДеКарло, сколько Олдер. Когда я пытался с помощью ДеКарло прояснить отношения между Мэнсоном и Уотсоном, Олдер вновь и вновь удовлетворял протесты защиты. Он также удовлетворил протест, налагавший вето на описание обеденных рассуждений Мэнсона, когда тот разъяснял последователям свою философию относительно черных и белых.
В кулуарах Олдер сделал два замечания, которые буквально потрясли меня. Он спросил: “А какое отношение к делу имеет то, был Мэнсон их лидером или нет?” Кроме того, Олдер захотел получить доказательства тому, что сама концепция Helter Skelter тоже имеет отношение к делу! Так, словно до сих пор судья вообще не присутствовал в зале!
Смятение, охватившее меня при этих его заявлениях, ясно слышится в моем ответе: “Доказательство в том, что Мэнсон хотел обратить черных против белых и часто говорил об этом. Разумеется, это и есть единственный мотив для совершенных ими убийств. Вот и все. За убийствами стоит Helter Skelter, и больше почти ничего”.
Далее я отметил: “Обвинение считает, что мистер Мэнсон приказал своим подручным убивать. Его философия, и ничто иное, привела этих людей к совершению убийств. Мотивом убийств было разжигание Helter Skelter. Конечно, это имеет отношение к делу. По-моему, это должно быть настолько очевидным, что у меня просто нет слов”.
Судья: “Я хочу предложить вам следующее, мистер Буглиози. Во время часового перерыва подумайте хорошенько, что именно должны доказать приводимые вами доказательства. Теперь я понимаю, что часть их вы получаете из показаний одного свидетеля, а часть — из показаний другого. Это не так уж редко встречается. Но на данный момент я по-прежнему не нахожу никакой связи между абстрактными взглядами мистера Мэнсона на людей с черной и белой кожей и каким бы то ни было конкретным мотивом”.
На протяжении всего перерыва пот лил с меня градом. Если я не сумею доказать полный контроль Мэнсона над остальными подсудимыми, мне не удастся убедить присяжных, что они убивали, подчиняясь его инструкциям. И если Олдер не позволит мне, с помощью ДеКарло, привести в суде взгляды Мэнсона на неизбежность межрасовой войны, когда основные показания по этому вопросу (Джекобсон, Постон и Уоткинс) еще впереди, тогда обвинение зашло в тупик.
Я вернулся в кулуары, вооруженный прецедентами и судебными постановлениями, касающимися уместности и допустимости показаний ДеКарло. И все же после долгих напряженных уговоров выяснилось, что я так и не сумел переубедить Олдера. Он все еще не понимал, например, какое значение может иметь подчиненность Уотсона Мэнсону или зачем мне нужны показания ДеКарло относительно того, что Текс не был по натуре человеком волевым, обладая для этого слишком слабым характером. Значение, разумеется, заключалось в том, что, если мне не удастся подчеркнуть это обстоятельство перед присяжными, те могут счесть, что именно Уотсон, а не Мэнсон, приказывал убивать.
Буглиози: “Мне кажется, Суд может определить, что это имеет прямое отношение к делу, по поведению защиты — они же пляшут на задних лапках, стараясь замолчать эти показания”.
Канарек: “А мне кажется, мистер Буглиози утратил присущее ему хладнокровие потому, что одержим манией: ему любой ценой нужно приговорить к смерти мистера Мэнсона”.
Буглиози: “Он обвиняется в семи убийствах, и я не собираюсь спускать ему это с рук… Я намерен вызвать всех нужных мне свидетелей и установить, кто же такой этот Текс Уотсон, кроме имени”.
Судья: “Я не стану отговаривать вас пытаться сделать это, мистер Буглиози”.
Вернувшись в зал суда, я задал ДеКарло точно тот же вопрос, что уже прозвучал несколькими часами ранее: “Каково ваше впечатление об общем стиле поведения Текса Уотсона?”
Канарек: “Ваша честь, я протестую: этот вопрос подводит свидетеля к выводу”.
Буглиози: “Народ против Золлнера, Ваша честь!”
Я был настолько уверен в ответе Олдера “Протест удовлетворен”, что мне показалось, будто я ослышался, когда судья произнес: “Отклонено. Отвечайте, пожалуйста”.
ДеКарло: “Он был беспечным парнем: будь что будет, и все такое. Нормальный парень. Текс мне нравился. Он никогда не злился, не выступал. Да и говорил мало”.
Оглянувшись, я увидел, как Дон Мюзих и Стив Кей таращатся на судью с открытыми ртами. Несколько секунд тому назад, в кулуарах, Олдер объявил, что не видит смысла во всей моей линии опроса свидетелей. Теперь же он полностью противоречил сам себе. Стараясь покончить с допросом ДеКарло как можно быстрее, чтобы судья не успел передумать снова, я выяснил, что всякий раз, когда Чарли приказывал что-нибудь сделать, Текс повиновался.
То, что Олдер принял нашу точку зрения в вопросе о доминации Мэнсона над Уотсоном, не означало, что теперь он видит смысл обсуждать Helter Skelter. Я скрестил пальцы, задавая ДеКарло вопрос: “Помните ли вы, чтобы мистер Мэнсон говорил что-нибудь о черных и белых? О людях с черной кожей и белокожих?"
Потрясенный, ничего не понимающий Канарек выразил протест: “Этот вопрос он уже задавал!”
Судья: “Отклонено. Отвечайте, пожалуйста".
О.: “Ему не нравились чернокожие”.
ДеКарло показал, что Мэнсон хотел увидеть начало войны черных с полицией и белым истеблишментом, для которых у Чарли имелось одно имя — “свиньи”; по словам Чарли, свиньям “следует перерезать глотку и подвесить за ноги”; что ему самому приходилось много, много раз слышать от Чарли выражение “Helter Skelter”. На всем протяжении дачи показаний Канарек обрушивал на Суд шквальный огонь протестов, часто звучавших посреди ответов ДеКарло. Олдер заявил ему: “Вы прерываете показания, мистер Канарек. Я уже несколько раз предупредил вас сегодня. И теперь предупреждаю в последний”.
Канарек: “Я стараюсь не выражать ненужных протестов, Ваша честь”.
Судья: “Правда? Тогда прекратите этим заниматься”.
Однако не прошло и нескольких минут, как Канарек принялся за старое, и Олдер подозвал его к себе. Не на шутку рассерженный, Олдер сказал Канареку: “Похоже, вы страдаете от какого-то физического недостатка или умственного расстройства, которое заставляет вас прерывать свидетеля и мешать ему давать показания. Сколько ни предупреждай, вы постоянно этим занимаетесь, снова и снова… Вы стараетесь сбить свидетеля с толку. Это совершенно ясно. Итак, я больше не стану делать вам поблажек, мистер Канарек, с меня довольно”.
“Но я стараюсь сознательно выполнять все ваши распоряжения”, — возразил Канарек.
Судья: “Нет-нет, боюсь, что ваши объяснения не помогут. Я слишком долго вас слушал. Я уже знаком с вашей тактикой, и более не намерен терпеть ее”. Олдер счел, что Канарек оскорбил Суд, и в конце дневного заседания приговорил его провести выходные в окружной тюрьме.
Дэнни ДеКарло никогда по-настоящему не понимал идею Helter Skelter, да и не особенно ею интересовался. Как он признался мне, основные его интересы на ранчо Спана делились между “выпивкой и девчонками”. Дэнни не мог понять, как его показания насчет всей этой “черно-белой” истории могут повредить Чарли, и говорил об этом свободно, не увиливая от прямых ответов. Когда же речь зашла о вещественных доказательствах — ножах, веревке, револьвере, — он увидел связь и “попятился”; не слишком далеко, но достаточно, чтобы проявить неуверенность в опознании.
Беседуя с Дэнни, я узнал многое из того, что никогда не попадало на записи, сделанные офицерами ДПЛА. Например, ДеКарло вспомнил, что в начале августа 1969 года Цыганка купила десять или двенадцать складных ножей, розданных затем различным участникам “Семьи”, жившим на ранчо Спана. Ножи, по словам ДеКарло, имели длину лезвия приблизительно в 6 дюймов; 1 дюйм в ширину; 1/9 дюйма в толщину — эти цифры почти совпадали с названными Касабьян и Ногучи. Просматривая хранившиеся у шерифа отчеты о рейде 16 августа, я обнаружил упоминание о большом количестве конфискованного оружия (включая автомат, спрятанный в футляр от скрипки) — но ни единого слова о складных ножах.
Логика подсказывает, — как позднее я заявлю присяжным, — что после убийств “Семья” избавилась от остальных ножей.
Я собирался вызвать сержанта Глизона из ОШЛА, чтобы тот засвидетельствовал отсутствие ножей на ранчо в период рейда.
Вначале, однако, мне хотелось, чтобы Дэнни дал показания об их покупке. Он дал такие показания, но без особой радости. Когда я спросил у него, кто покупал складные ножи, он ответил: “Я не уверен. Кажется, Цыганка, но я не могу сказать наверняка”.
Когда речь зашла о веревке Тейт — Себринга, ДеКарло показал, что она “похожа” на веревку, купленную Мэнсоном в магазине “Джек Фрост”. Я настаивал: “Отличается ли в чем-либо эта веревка от той, что покупал Чарли?”
О.: “Нет”.
ДеКарло говорил мне, что Чарли предпочитает пистолетам ножи и сабли, поскольку “в пустыне звуки выстрелов разносятся слишком далеко”. Я спросил, не было ли у Мэнсона каких-то особенных предпочтений среди огнестрельного оружия, имевшегося на ранчо Спана? Ну да, ответил ДеКарло, револьвер “бантлайн”, “хай-стандард” 22-го калибра. Показав ему револьвер, я спросил: “Вам когда-нибудь приходилось видеть это оружие?”
О.: “Я видел один, совсем как этот”.
В.: “Есть ли между ними какие-нибудь различия?”
О.: “У этого сломана гарда курка”.
А еще?
О.: “Вообще-то я не уверен”.
В.: “Почему вы не уверены?”
О.: “Не знаю. Я же не помню серийного номера. Я не уверен, что это именно тот револьвер”.
ДеКарло самолично чистил, смазывал и пристреливал этот револьвер. У Дэнни имелся обширный опыт обращения со стрелковым оружием. Сама модель револьвера необычна. И Дэнни ведь рисовал ее для ДПЛА, не подозревая еще, что такой же револьвер был использован при убийствах на Сиэло-драйв (я уже демонстрировал рисунок в целях опознания, преодолев заявленный Канареком протест, что бумажка, дескать, “основана на слухах”). Если кто-то вообще был способен утвердительно опознать револьвер, то это именно Дэнни ДеКарло. Полагаю, он не сделал этого из-за страха.