О.: “Для бога я сделаю все на свете”.
В.: “Включая убийство?” — настаивал я.
О.: “Вот именно. Если я посчитаю, что бог хочет этого”.
В.: “И вы убили пятерых человек в усадьбе на Сиэло-драйв, чтобы угодить своему богу, Чарльзу Мэнсону, не так ли?”
Сьюзен подумала немного, после чего выдавила: “Я убила их ради моего бога, ради Бобби Бьюсолейла”.
В.: “О, так у вас целых два бога?”
Ответ Сэди был уклончив: “Существует только один бог, и этот бог — в каждом”.
Поскольку Сьюзен дала сейчас эти показания, обвинение могло воспользоваться ее более ранними заявлениями, включая и выступление перед большим жюри, чтобы окончательно подорвать доверие к ее словам.
На перекрестном допросе я заставил Сьюзен повторить предполагаемые причины их поездки к дому Тейт. Как только она повторила чепуху об “убийствах под копирку”, я атаковал Сьюзен ее собственными показаниями о другом мотиве — о Helter Skelter: она говорила о нем со мною, повторила это перед большим жюри и вскользь упомянула в письме к Ховард.
Я также довел до сведения присяжных, что Сьюзен рассказала мне (а затем и большому жюри) о том, что именно Чарли приказал совершить семь убийств Тейт — Лабианка; что Чарли руководил всеми действиями убийц второй ночью; что никто из них не принимал при этом наркотиков.
Вслед за этим я прошелся по всему наскоро сшитому сценарию убийств Хинмана, Тейт и Лабианка не торопясь, шаг за шагом. Я знал, что Сьюзен непременно сделает ошибку — и она их сделала немало.
Например, я спросил: “А где находился Чарльз Мэнсон, пока вы убивали ножом Гари Хинмана?”
О.: “Он ушел. Он вышел сразу после того, как порезал Гари ухо”. Нечаянно признав это, Сьюзен быстро добавила, что пыталась зашить ухо Хинмана.
Тогда я вновь провел ее через уже описанный сценарий: Хинман вынимает пистолет и целится в Мэнсона; тот бежит прочь; Хинман нажимает на курок; чтобы защитить любимого, она закалывает Хинмана ножом. Так когда же, спросил я, вы нашли время поиграть во Флоренс Найтингейл?[201]
Далее, Сьюзен заявила, что рассказала Мэнсону об убийстве Хинмана лишь после ареста обоих в ходе рейда на ранчо Баркера.
Другими словами, она жила в “Семье” Мэнсона с июля по октябрь 1969 года, но так ни разу об этом не упомянула? “Верно”. Почему? “Потому, что он не спрашивал”.
Она даже не сообщила Мэнсону о совершении убийств Тейт и Лабианка, продолжала Сьюзен. И лишь два дня тому назад она впервые рассказала, что за убийствами стояла Линда Касабьян.
В.: “Как же так случилось? В промежутке между 9 августа 1969 года и 9 февраля 1971 года вы никому не говорили, что убийства задумала Линда?”
О.: “Да потому что не говорила. Вот так просто”.
В.: “Рассказывали ли вы хоть кому-нибудь в “Семье”, что эти убийства совершены именно вами?”
О.: “Нет”.
В.: “Если вы поделились этим с такими чужими вам людьми, как Ронни Ховард и Виржиния Грэхем, почему же вы не рассказали об убийствах членам своей собственной "Семьи", Сэди?"
О.: “Незачем было рассказывать. Что сделано, то сделано, и это сделала я”.
В.: “Подумаешь, какая ерунда — семь трупов?”
О.: “Плевое дело”.
Я помолчал, ожидая, пока это невероятное заявление не растворится в воздухе, прежде чем спросить: “Стало быть, убийство семи человек — обычное занятие, ничего особенного, не так ли, Сэди?”
О.: “Кому-то надо было это сделать. И это оказалось не очень-то просто”.
Я спросил, чувствует ли она что-нибудь по отношению к жертвам. Сьюзен ответила: “Они даже не были похожи на людей… Я относилась к Шарон Тейт совсем как к манекену в магазине”.
В.: “Сэди, вам когда-нибудь приходилось слышать, как разговаривает манекен?”
О.: “Нет, сэр. Но она говорила, словно машинка “Ай-Би-Эм”… Она все просила и умоляла, сжальтесь да сжальтесь… Мне стало тошно ее слушать, и я воткнула в нее нож”.
В.: “И чем громче она кричала, тем яростнее вы втыкали свой нож?”
О.: “Да. Что с того?”
В.: “Посмотрев на нее, вы сказали: “Слушай меня, сука, мне на тебя наплевать”. Так было, Сэди?”
О.: “Именно так. Это я ей и сказала”.
Буглиози: “У меня больше нет вопросов”.
Во вторник, 16 февраля, после долгого обсуждения в кулуарах судья Олдер сказал присяжным о своем решении закончить секвестрацию.
Их удивление, как и облегчение, с которым они вздохнули, были очевидны. Этих людей продержали фактически взаперти больше восьми месяцев — самый длительный секвестр за всю историю американского правосудия.
Меня все еще беспокоило возможное вмешательство “Семьи”, но большинство других причин секвестра (таких как упоминания об убийстве Хинмана, признание Сьюзен Аткинс на страницах “Лос-Анджелес таймс”, ее показания перед большим жюри и т. д.) более не существовали, поскольку все эти сведения присяжные уже услышали от самой Сэди и от других, занимавших свидетельское место.
Наших присяжных словно бы подменили. Когда на следующее утро двенадцать человек заняли свои ставшие привычными места на трибуне присяжных, на лице у каждого блуждала улыбка. Я уже не мог и припомнить, когда в последний раз видел их улыбающимися.
Впрочем, долго улыбаться не пришлось. Теперь на свидетельском месте оказалась Патриция Кренвинкль, готовая рассказать о своей роли в убийствах Тейт и Лабианка.
Ее показания оказались еще менее правдоподобны, чем откровения Сьюзен Аткинс: мотив “убийств под копирку” оказался размыт и почти совсем лишен поддерживающих деталей. Подоплека ее выступления могла быть только одна: Кэти хотела отвести фокус внимания от Чарльза Мэнсона, и ничего более. Вместо этого, однако, как и другие члены “Семьи” до нее, она то и дело подчеркивала его ведущую роль. Например, описывая жизнь на ранчо Спана, Патриция сказала: “Мы были совсем как лесные нимфы и прочие полудикие существа. Мы вплетали в волосы цветы и бегали по лесам, а Чарли играл нам на маленькой флейте…” Об убийстве Абигайль Фольгер: “У меня в руке был нож, а она как побежит — рванула от меня… побежала через заднюю дверь, которой я даже не касалась, то есть никто не нашел там моих отпечатков, потому что я не трогала ту дверь… и я ударила ее ножом, и все продолжала бить”.
В.: “Что вы чувствовали после этого?”
О, “Да ничего… Ну, что тут еще рассказывать? Так уж вышло, и вроде казалось правильным”.
Об убийстве Розмари Лабианка: по словам Кэти, они с Лесли отвели Розмари Лабианка в спальню и разглядывали платья в ее шкафу, когда, услышав крик Лено, Розмари схватила настольную лампу и бросилась на них.
Об увечьях Лено Лабианка: убив Розмари, Кэти вспомнила о том, что на полу гостиной лежит Лено. Фыркнув: “Ты не отправил бы на войну своего сыночка!” — она “кажется, написала “WAR” на его груди. А потом, кажется, у меня в руках оказалась вилка, и я ткнула ею в живот… потом пошла и написала на стенах… ”
На перекрестном допросе я спросил у Кэти: “Когда вы прижали к полу Абигайль Фольгер и тыкали ножом ее тело, она кричала?”
О.: “Да”.
В.: “И чем больше она кричала, тем яростнее вы втыкали нож?”
О.: “Надо думать”.
В.: “А вас не обеспокоила ее мольба о пощаде?”
О.: “Нет”.
Кэти показала, что втыкая нож в Абигайль, на самом деле она втыкала его в себя саму. Мой следующий вопрос были риторическим: “Но ваши раны совсем не кровоточили, верно, Кэти? Кровью истекала Абигайль Фольгер, не так ли?”
С помощью этих свидетелей защита пыталась доказать, что слова “POLITICAL PIGGY” (Хинман), “PIG” (Тейг) и “DEATH ТО PIGS” (Лабианка) должны были стать уликами, с помощью которых, как якобы надеялись убийцы, полиция могла связать вместе все три преступления. Но когда я спросил у Сэди, зачем она в первый раз написала слова “POLITICAL PIGGY” на стене в доме Хинмана, она так и не смогла дать мне удовлетворительного ответа. Она также не сумела ответить, почему, если это должно было стать “убийством под копирку”, в доме Тейт надпись гласила: “PIG”, а не “POLITICAL PIGGY”. Кэти тоже не смогла убедительно объяснить собственную надпись “HEALTER SKELTER” на дверце холодильника в доме Лабианка.
Всем было ясно, что Максвелл Кейт также не намерен успокаиваться на мотиве “убийств под копирку”. На повторном допросе он поинтересовался у Кэти: “Убийства, произошедшие в усадьбе Тейт и в доме Лабианка, никоим образом не связаны с попытками вытащить Бобби Бьюсолейла из тюрьмы, это верно?”
О.: “Ну, это нелегко объяснить. Просто возникла такая идея, а потом она стала реальностью”.
Канарек мало-помалу начал утомлять судью Олдера. Предупреждения сыпались одно за другим: если адвокат не перестанет задавать неприемлемые вопросы, то уже в пятый раз будет наказан за неуважение к Суду. Да и с Дэйи Шинем все шло не слишком гладко. Приставы видели, как Шинь передал Сьюзен Аткинс записку от кого-то из зрителей. Несколько недель тому назад девушки на углу были замечены за чтением страниц из судебной стенограммы, помеченных именем Шиня. Когда Олдер задал адвокату соответствующий вопрос, Шинь ответил: “Они одолжили их ненадолго — просто взглянуть”.
Судья: “Нет уж, извините! Вы знакомы с судебным приказом об ограничении гласности в данном деле?”
Шинь признал, что знает о приказе.
Судья: “Сдается мне, мистер Шинь, что вы ни в грош не ставите судебные приказы, и я далеко не в первый раз это замечаю. Лично у меня давным-давно уже сложилось впечатление, что утечка информации из зала суда — а такая утечка действительно имеет место — происходит через вас”.
Максвелл Кейт с большой неохотой вызвал свою подзащитную, Лесли Ван Хоутен, дать показания. Поговорив о ее детстве и семье, Кейт попросил разрешения приблизиться к судейскому столу. Там он сказал Олдеру, что его клиентка намерена признаться в убийстве Хинмана. Этот вопрос он “долгими часами” обсуждал с Лесли, но та так и не вняла голосу разума.
Но, едва Лесли начала свою повесть, нелепость ее выдумок стала вполне очевидна. Лесли заявила, что Мэри Бруннер ни разу не была в доме у Хинмана, что Чарльз Мэнсон и Бобби Бьюсолейл успели покинуть дом еще до того, как было совершено убийство. Гари Хинмана убила Сэди, и никто иной, объявила Лесли Ван Хоутен.