Мэнсон определил свои религиозные убеждения как “сайентологию”, заметив, что он “никогда не придерживался конкретной религиозной формулы в своих убеждениях и в настоящее время ищет ответы на свои вопросы в рамках нового культа психического здоровья, известного как сайентология”.
Сайентология — продолжение дианетики, изобретенной автором научно-фантастических произведений Л. Роном Хаббардом, — как раз входила в моду. Учителем Мэнсона, так называемым одитором”, был другой заключенный, Ланье Рейнер. Позднее Мэнсон заявит, что достиг в тюрьме наивысшего уровня сайентологического знания — “тетан-чистоты”[102].
Хотя Мэнсон куда дольше интересовался сайентологией, чем любым другим предметом (за исключением музыки), очевидно, что, как и в случае с курсом Дейла Карнеги, он испытывал интерес лишь пока его не покидал энтузиазм, — а затем все бросил, извлекши и оставив при себе определенное количество терминов и фраз (“одитинг”, “выживание”, “приближение к Теперь”), а также некоторые концепции (карма, реинкарнация и т. д.), в свою очередь заимствованные из других источников и самой сайентологией.
Когда в сентябре на Мэнсона был составлен ежегодный “рапорт об исправлении”, он все еще интересовался сайентологией. Более того, этот интерес “привел его к полупрофессиональной оценке собственной личности, которая, как это ни странно, во многом сходна с оценками, сделанными во время предыдущих социальных исследований. Похоже, во время занятий этой дисциплиной он развил определенную способность к углублению в собственные проблемы. Впервые в жизни Мэнсон действительно начал исправляться”.
В том же рапорте говорится также, что Мэнсон активно занимается “софтболом, баскетболом и крокетом”, является “членом драматического клуба и группы самосовершенствования”. Он также “стал чуть ли не фанатиком, без устали практикуясь в игре на гитаре"[103].
Мэнсон был занят довольно ответственной работой одиннадцать месяцев подряд — дольше, чем задерживался на любом другом рабочем месте в тюрьмах, — когда в его камере нашли контрабанду и приписали Мэнсона к штату уборщиков.
В том сентябре ежегодный рапорт обратил более пристальный и строгий взгляд на двадцативосьмилетнего заключенного:
“Чарльз Мэнсон имеет сильнейшее стремление к обращению на себя внимания. В целом он не способен добиться желаемого результата в положительных поступках и для удовлетворения этой потребности часто оказывается вынужден прибегать к отрицательным действиям. Стремясь “найти” себя, Мэнсон внимательно изучает различные религиозно-философские учения, в т. ч. сайентологию и буддизм; впрочем, он слишком быстро теряет к ним интерес, чтобы получить конкретную выгоду от их изучения. Даже эти его попытки, равно как и просьбы о помощи, представляют собой то же стремление к обращению на себя внимания и имеют лишь поверхностный, неглубокий смысл. В течение описываемого периода Мэнсон пользовался большим вниманием сотрудников тюрьмы, чем прежде, но в поведении выказал лишь незначительное улучшение. Ввиду его глубоко укорененных личностных проблем… рекомендуется и далее вести исправительную работу с ним в условиях изоляции”.
1 октября 1963 года руководство тюрьмы известили, “в соответствии с полученным постановлением суда, что Мэнсон был женат на Леоне Мэнсон, и этот его брак, заключенный в 1959 году в штате Калифорния, ныне расторгнут ввиду развода 10 апреля 1963 года в Денвере, штат Колорадо, на почве психического насилия над супругой и обвинения в уголовном преступлении. Данный союз предположительно привел к рождению единственного ребенка, Чарльза Лютера Мэнсона”.
В папке с личным делом Мэнсона это — единственное упоминание о втором браке и о втором сыне.
Ежегодный рапорт за 1964 год констатировал отсутствие нарушений со стороны Мэнсона, но не содержал практически никакого иного повода для оптимизма. “Его нестабильное отношение к работе остается прежним… кажется, он имеет ярко выраженное стремление привлекать к себе внимание… остается эмоционально неуравновешенным и постоянно проявляет фанатичный интерес к различным областям”.
Эти “фанатичные интересы” никак не расшифровываются в тюремных отчетах, но о нескольких из них мы можем говорить вполне уверенно. В придачу к сайентологии и гитаре, у Мэнсона появилось новое, уже третье, увлечение. В январе 1964 года песенка “Я хочу держать тебя за руку” заняла 1-е место в национальном хит-параде США. С появлением в Нью-Йорке “четверки ливерпульских парней” в следующем месяце Соединенные Штаты пережили (позднее, чем Великобритания, но с не меньшей интенсивностью) феномен, известный как “битломания”. По мнению бывших заключенных с острова МакНейл, интерес Мэнсона к “The Beatles” был почти что навязчивой идеей. Из этого вовсе не обязательно следует, что Чарльз стал фанатом ливерпульской четверки. В его реакции на всемирную славу “The Beatles” было заметное количество ревности. Мэнсон многим говорил, что, будь у него хоть один шанс, он смог бы прославиться ничуть не хуже, чем “The Beatles”. Одним из тех, кто слышал это, был Элвин Каприс, единственный выживший после уничтожения банды “мамаши Баркер”. Мэнсон крепко подружился со стареющим гангстером, когда узнал, что тот умеет играть на гавайской гитаре. Каприс показал Мэнсону, как это делается. И вновь та же система: Мэнсон умудрялся приобрести что-нибудь у каждого, с кем только ни сталкивался.
Май 1966 года: “Мэнсон по-прежнему не допускает нарушений… В последнее время весь свой досуг он посвящает сочинению песен, которых за прошедший год уже набралось 80 или 90 и которые надеется продать сразу после освобождения… Он также играет на гитаре и на ударных инструментах, собирается найти постоянную работу в качестве гитариста, барабанщика или певца…
В момент перехода из исправительного учреждения в открытый мир он, вне сомнения, будет сильно нуждаться в помощи извне”.
В июне Чарльз Мэнсон вернулся в “Терминал Айленд”, чтобы получить освобождение.
Август 1966 года: “Десятилетний срок заключения Мэнсона завершается. Имеющаяся у Чарльза модель криминального поведения сложилась еще в бытность его подростком. Данная модель отличается нестабильностью — как в условиях свободного общества, так и при ограниченной свободе содержания в исправительных учреждениях. Не приходится ждать большого прогресса в его позиции, поведении или образе действий… ” Этот последний рапорт отмечал, что Мэнсон не имеет более интереса к академическому или профессиональному образованию; что он более не склонен пропагандировать сайентологию; что “он стал фанатичным поклонником своей гитары и своей музыки”, и наконец, “он не имеет никаких дальнейших планов, поскольку, по его собственным словам, ему некуда идти”.
В то утро, когда Чарльз Мэнсон должен был выйти на свободу, он обратился к тюремному начальству с просьбой позволить ему остаться в заключении. Тюрьма стала ему домом, заявил он. Мэнсон опасался, что не сумеет приспособиться к миру, ждущему его за стенами тюрьмы.
В удовлетворении просьбы было отказано. В 8:15 утра 21 марта 1967 года Мэнсон был отпущен на свободу и получил билет до Лос-Анджелеса. В тот же день он попросил и получил разрешение отправиться в Сан-Франциско. Там, в районе Хейт-Эшбери, весной 1967 года родилась “Семья”.
Чарльзу Мэнсону было тридцать два года. Более семнадцати из них — более половины своей жизни! — он провел в местах лишения свободы. За все семнадцать лет он лишь трижды обследовался психиатром, да и то весьма поверхностно.
Изучая папки Чарльза Мэнсона, я был удивлен, не обнаружив там непрерывной истории насилия; вооруженное ограбление в тринадцать, гомосексуальное изнасилование в семнадцать, избиение жены в двадцать, — и все. Кроме того, я был просто потрясен количеством совершенных им федеральных преступлений. Вполне возможно, девяносто девять из каждой сотни преступников в жизни своей не видели изнутри зала федерального суда. И все же Мэнсон, которого описывали как преступника с богатым криминальным опытом, нарушает “акт Дайера”, “акт Манна”, крадет почту, подделывает правительственный чек и т. д. Будь Мэнсон осужден за подобные преступления судом штата, он, вероятно, провел бы в заключении менее пяти лет — вместо семнадцати с лишком!
Почему? Мне оставалось лишь строить предположения. Возможно, как Мэнсон и уверял перед освобождением из “Терминал Айленд”, тюрьма заменила ему дом и семью. Возможно также, что — сознательно или подсознательно — он совершал лишь те преступления, которые влекли за собой наиболее суровые наказания. Третий вариант (и я не пренебрегал возможностью, что место имела комбинация всех трех) заключался в одолевавшем Мэнсона стремлении, почти необходимости, снова и снова бросать вызов своему наиболее могущественному противнику — государству как таковому.
Я по-прежнему был далек от того, чтобы понять Чарльза Мэнсона. Во всех этих бумагах я видел повторяющиеся схемы, которые могли бы объяснить будущие действия Мэнсона, — но мне многого не хватало.
Грабитель, угонщик, изготовитель фальшивок, сутенер — неужели это портрет маньяка-убийцы?
У меня появилось еще больше вопросов, чем ответов. И пока что — ни единой зацепки, которая привела бы меня к мотиву случившегося.
24–26 ноября 1969 года
Лейтенанты Хелдер и Лепаж, как и прежде, вели следствие по делам Тейт и Лабианка, но их назначение носило скорее юридический, нежели оперативный характер. Изначально к этим двум делам было приписано девятнадцать следователей; теперь же их число урезали до шести. Более того, по некоей загадочной причине убийство четы Лабианка (двое погибших) расследовали четверо сержантов полиции: Филип Сартучи, Майк Нильсен, Мануэль “Чик” Гутиэрес и Фрэнк Патчетт, тогда как убийствами на Сиэло-драйв (пятеро погибших) занимались всего двое: сержанты Роберт Калкинс и Майк Макганн.
Я вызвал обоих на совещание и продиктовал список неотложных, на мой взгляд, дел: