Всякий раз, когда я беседовал с кем-нибудь, имевшим отношение к “Семье”, я обязательно спрашивал, не приведет ли мой собеседник пример контроля Мэнсона. Часто свидетель не мог самостоятельно припомнить такого яркого случая, и мне приходилось “копать”, выуживая их на поверхность. Почему Мэнсон колотил Дайанну Лейк? Не потому ли, что та не выполнила какой-то его приказ? Кто распоряжался на ранчо? Кто указывал, кому мыть посуду, а кому — стирать? Кто расставлял телохранителей и дозорных? Не вспомните ли вы хоть одного случая, чтобы Текс возразил Чарли?
Сбор показаний особенно затруднялся тем, что Мэнсон редко отдавал прямые приказы. Обычно он не командовал, кому и что делать, а излагал свои распоряжения в форме предложений и предположений, — вот только предложения, исходившие от Мэнсона, имели силу приказа.
Абсолютная власть. Если мы не сумеем доказать ее наличие вне разумных сомнений, то ни за что не добьемся приговора в отношении Мэнсона.
Когда адвокаты-защитники требуют представить материалы по делу, я приглашаю их в свой кабинет и позволяю просматривать собранные нами папки с бумагами и коробки с вещественными доказательствами. Поскольку Мэнсон теперь выступал в роли собственного защитника, эти папки оказались в его распоряжении; единственное отличие состояло в том, что все эти материалы переправлялись в окружную тюрьму, и он просматривал их там. По распоряжению суда секретари нашего офиса сделали фотокопии всего, что у нас было, — по экземпляру для каждого из адвокатов.
Исключений было всего только два. Выступая в суде, я заявил: “Мы твердо выступаем против того, чтобы снабдить мистера Мэнсона адресами, равно как и номерами телефонов будущих свидетелей обвинения, Ваша честь”. Я также отчаянно сопротивлялся тому, чтобы предоставить защите копии фотографий с телами жертв. Мы слыхали, что некий немецкий журнал предложил за них круглую сумму в 100 тысяч долларов. Я же не хотел, чтобы семьи убитых открыли журнал и увидели эту ужасную бойню.
С двумя исключениями — в обоих случаях суд принял решение в нашу пользу — обвинение, следуя букве закона, передало защите все, что той было необходимо; в ответ же мы не получили ровным счетом ничего — закон в данном случае являет собой улицу с односторонним движением. Мы даже не могли получить список свидетелей, которых защитники намеревались вызвать в суд. Разыскивая ниточки, которые могли бы привести меня к этим людям, я по-прежнему читал газеты и журналы.
Но даже и это не было столь просто, как звучит. Многие из тех, кто ранее имел отношение к “Семье”, опасались за собственную жизнь. Некоторые, включая и Денниса Уилсона из “The Beach Boys”, получали анонимные письма с угрозами. В самих же статьях часто использовались псевдонимы: мало кто хотел, чтобы его цитировали. В нескольких случаях мне удавалось вычислить кого-то только для того, чтобы обнаружить: с этим человеком я уже беседовал. И слишком часто мне попадались выдумки, преподнесенные как непреложный факт.
В одной статье говорилось, что Мэнсон и различные другие члены “Семьи” посетили вечеринку, которую Роман и Шарон устраивали в доме 10050 по Сиэло-драйв в начале 1969 года. Отысканный мною журналист сказал, что источником этой информации был Алан Ворнеке, близкий друг Терри Мельчера. Когда я связался с Ворнеке, тот заявил, что ничего подобного не говорил. В конце концов я собрал список лиц, присутствовавших на вечеринке, и поговорил с теми, кого удалось найти. Никто не видел Мэнсона или других на Сиэло-драйв: ни в ту самую ночь, ни когда-либо еще.
Питер Маас, автор “Бумаг Валачи”[121], написал статью под названием “Убийство Шарон Тейт”, появившуюся в “Лэдис хоум джорнал”. Там имелся следующий абзац:
“Как еще можно достучаться до истеблишмента? Этим людям не нужны песни. Я пробовал им петь. Я пытался спасти их, но они не хотели слушать. Теперь мы должны уничтожить их”. Чарли Мэнсон — другу, лето 1969”.
Это была серьезная улика, и я захотел выяснить, с чьих же слов Маас процитировал Мэнсона. Сделав полтора десятка звонков, я наконец нашел Мааса в Нью-Йорке. Когда я спросил, где он раздобыл некоторые другие заявления, Маас быстро назвал мне имена. Но когда речь зашла о приведенной выше ключевой цитате, которую “Джорнал” разместил курсивом на первой странице статьи, Маас признался, что не помнит, кто именно рассказал ему это.
Вычеркиваем еще одну, казалось бы, такую многообещающую улику.
9 августа 1968 года (ровно за год до убийств на Сиэло-драйв) Грегг Джекобсон договорился о профессиональной сессии аудиозаписи для Мэнсона в частной студии в Ван-Нуйсе[122]. Я поехал туда послушать записи, которыми теперь владел Херб Вейзер, голливудский адвокат, представляющий интересы студии.
На мой собственный непрофессиональный слух, опусы Мэнсона показались ничем не хуже песен множества других современных исполнителей[123]. Впрочем, музыкальные способности Чарли интересовали меня лишь постольку поскольку. И Аткинс, и ДеКарло говорили мне, что выражение Helter Skelter встречается, по меньшей мере, в одной из собственных песен Мэнсона. У обоих я переспрашивал: “Вы уверены, что он не просто пел песню “The Beatles”?” Да, отвечали мне оба; то была собственная композиция Чарли. И если бы мне удалось найти где-нибудь в его текстах Helter Skelter, свинья, смерть свиньям или восстань, это стало бы большим козырем обвинения, сильной косвенной уликой.
Но увы.
Какое-то время казалось, что с экстрадицией Уотсона нам может повезти несколько больше. 5 января, вслед за слушанием в Остине, секретарь штата Техас Мартин Диес-младший постановил, что Уотсона необходимо вернуть в Калифорнию. Бойд вернулся в Маккинни и написал судебный приказ о защите неприкосновенности личности от произвольного ареста, завершив его просьбой об отмене постановления Диеса. Приказ попал на стол судьи Брауна, и 16 января Браун подписал тридцатидневное перенесение слушания дела по запросу Бойда. Текс остался в Техасе.
Шестого числа, в Лос-Анджелесе, Линда Касабьян выслушала предъявленное ей обвинение и заявила о своей невиновности. В тот же день адвокат Марвин Парт попросил о назначении судом психиатрической экспертизы в отношении своей подзащитной, Лесли Ван Хоутен. Судья Кини назначил экспертизу с участием доктора Блейка Скрдлы, который должен был представить конфиденциальное заключение Парту. Еще ранее Парт запросил и получил разрешение записать показания Лесли на магнитофон. И, хотя сторона обвинения не услышит записи и не увидит заключения психиатра, мы вполне могли предполагать, что Парт, как и его предшественник Барнетт, намерен доказывать невменяемость Лесли.
Реакция Мэнсона не заставила себя ждать.
19 января Лесли попросила сложить с Парта полномочия ее защитника и назначить вместо него Айру Рейнера.
Из-за возможной скандальности показаний Ван Хоутен судья Джордж М. Делл решил прояснить этот вопрос в собственном кабинете, подальше от публики и прессы[124].
Парт противился замене, доказывая, что Лесли Ван Хоутен не способна принимать рациональные решения ввиду психического расстройства. “Эта девушка сделает все, что подскажут ей Чарльз Мэнсон или любые другие члены т. н. “Семьи”… У нее уже не осталось собственной воли… Из-за власти над нею Чарльза Мэнсона и “Семьи” она не видит разницы, будет ли она судима отдельно от остальных или же вместе со всеми, что грозит ей газовой камерой; она просто хочет оставаться в этой своей "Семье".
Назначение Рейнера на его место, заявил Парт, проистекает из создавшегося конфликта интересов, и этот конфликт, при таком раскладе, принесет непоправимый вред мисс Ван Хоутен.
Парт рассказал суду, как именно его клиентка вознамерилась отказаться от его услуг. Около недели тому назад Лесли посетила Пищалка. В присутствии Парта, нимало им не смущенная, Пищалка объявила Лесли: “Мы считаем, что тебе пора сменить адвоката” — и показала ей визитку Рейнера. Лесли ответила: “Я сделаю все, что захочет от меня Чарли”. Несколько дней спустя она: 1) отказалась встретиться с психиатром и 2) сообщила Парту, что он более не ее адвокат, а на его месте оказался Рейнер.
Парт хотел, чтобы судья Делл прослушал сделанную им магнитофонную запись показаний Лесли. Защитник был уверен, что, услышав ее, судья осознает: Лесли Ван Хоутен не способна действовать в своих собственных интересах.
Стало очевидным, что, по мнению Парта, общий для всех подсудимых процесс и зонтичная защита вредят его подопечной. Остальные подсудимые обвинялись в семи убийствах, Лесли же — только в двух. И доказательства ее вины отнюдь не были неопровержимы. “Насколько я могу судить, — сказал Парт, ссылаясь на показания Дайанны Лейк, полученные им с остальными материалами следствия, — все, что она сделала, — это ткнула ножом в чье-то уже мертвое тело”.
Затем судья Делл задал несколько вопросов Айре Рейнеру, который признался, что говорил с Мэнсоном “раз, наверное, с дюжину”. Он признал также, что Мэнсон был одним из тех, кто предлагал ему стать адвокатом Лесли. Сам Рейнер, однако, не представлял интересы Мэнсона и лишь однажды встречался с мисс Ван Хоутен, получив от нее письменное приглашение.
С самой Лесли судья Делл говорил в отсутствии обоих адвокатов. Она была неколебима в своем решении: ей нужен Рейнер.
Парт буквально умолял судью Делла послушать магнитофонную запись показаний Лесли, сказав при этом: “Девушка настолько безумна, что все это смахивает на научную фантастику”.
Судья Делл возражал; он предпочел бы не слышать записи. Его интересовал лишь один вопрос: находится ли мисс Ван Хоутен в достаточно трезвом уме, чтобы, действуя адекватно, произвести замену защиты. Чтобы определить это, он предписал трем психиатрам выслушать сделанную Партом запись, обследовать Лесли и представить ему лично конфиденциальный документ, в котором содержался бы ясный и четкий ответ на этот единственный вопрос.