Мэнсон предстал перед судьей Деллом 17 января.
Мэнсон: “У меня тут заявление… Это странное заявление… Возможно, никогда прежде такие заявления не подавались".
Судья: “Доверьтесь мне".
После изучения бумаги судье пришлось согласиться: “Вне всяких сомнений, это любопытный документ”.
“Чарльз Мэнсон, также известный как Иисус Христос и Заключенный", в сопровождении еще шестерых подсудимых, называющих себя “Семейство Божественного Духа”, составили судебный запрос от имени Мэнсона-Христа, изобличающий шерифа в том, что тот ограничивал его духовную, умственную и физическую свободу, действуя неконституционно и не в соответствии с божескими и человеческими законами. В конце заявления перечисленные лица требовали, чтобы вышеупомянутый Мэнсон тотчас же был освобожден.
Судья Делл отказал в удовлетворении этого требования.
Мэнсон: “Ваша честь, за громкими словами, за судебной путаницей и под своей мантией вы скрываете от людей истину”.
Судья: "Это я не нарочно".
Мэнсон: “Порой я сомневаюсь, в курсе ли вы происходящего”.
Судья: “Порой я и сам в этом сомневаюсь, мистер Мэнсон. Признаю, что и меня иногда гложут сомнения… Однако и мы, в своих черных мантиях, тоже делаем свое дело”.
Мэнсон потребовал, чтобы ему предоставили магнитофон, свободный доступ к телефону и другие привилегии, в которых и Офис шерифа, и Офис окружного прокурора ему необоснованно отказывали. Делл поправил его.
Судья: “Между прочим, обвинитель готов зайти в этом куда дальше шерифа”.
Мэнсон: “Да, я как раз собирался просить его отказаться от своих претензий. Это сохранило бы всем нам огромное количество времени и сил”.
Судья: “Как, и разочаровать всех этих людей? Ни за что, мистер Мэнсон”.
Когда 28 января Мэнсон вновь предстал перед судьей Деллом, он все еще жаловался на ограничение естественных привилегий. Например, он хотел поговорить с Робертом Бьюсолейлом, Линдой Касабьян и Сэди Мэй Глютц, но их адвокаты неизменно отказывали ему в этом. Судья Делл проинформировал Мэнсона, что у них есть на это полное право.
Мэнсон: “Я получил письмо от Сэди. Она пишет, что окружной прокурор вынудил ее сказать все то, что она здесь наговорила”.
Мэнсон играл на прессу, уверенный, что та тут же раструбит об этом выпаде в наш адрес, — и не ошибся. Лучшим ходом мог быть лишь прямой звонок Сьюзен и четкие инструкции к действию.
Аарон выступил с нашим блефом, заявив, что Народ готов отстаивать в суде свои интересы в этом деле.
Мэнсон, к нашему облегчению, решил, что еще не готов к этому.
Судья Делл назначил судьей в нашем процессе Уильяма Кини и отложил назначение даты начала судебных заседаний на 9 февраля.
Охватившее нас облегчение было неописуемым. У нас не просто были слабые улики против подсудимых, мы с Аароном все еще не могли сойтись во взглядах на мотив преступлений.
Сторона обвинения не обязана представить в суде мотив преступных действий. Но мотив — крайне важная улика. Присяжные хотят знать, почему произошло то, что произошло. И если четкий мотив преступления является косвенным подтверждением вины подсудимого, то отсутствие мотива косвенно подтверждает его невиновность.
В нашем случае представить мотив было даже важнее, чем в большинстве других, поскольку все эти убийства выглядели совершенно бессмысленными. Вдвойне важно было доказать, что мотив имелся у Мэнсона — поскольку сам он не присутствовал в момент совершения преступлений. Если бы мы смогли доказать присяжным, что Мэнсон (и только он!) имел мотив для совершения убийств, это стало бы крайне важной косвенной уликой того, что он же и приказал их совершить.
Мы с Аароном уже довольно давно были друзьями. Мы выработали обоюдное уважение, и это помогало нам говорить вслух все, о чем мы думали, так что наши дискуссии нередко бывали весьма жаркими. И эта не стала исключением. Аарон считал, что мы могли бы назвать в качестве мотива кражу. Я вполне откровенно заявил ему, что это просто смехотворно. Что такого они украли? Семьдесят с чем-то долларов у Абигайль Фольгер, кошелек Розмари Лабианка (который выбросили, не тронув денег), возможно, мешочек монет и упаковку шоколадного молока. Вот и вся кража. Насколько мы знали, из обоих домов ничего более не пропало. В полицейских отчетах прямо говорится: признаков ограбления или поиска ценных вещей не обнаружено. Находившиеся на виду предметы ценой в тысячи долларов остались там, где стояли.
В качестве альтернативного мотива Аарон предположил, что Мэнсон мог стараться собрать достаточную сумму, чтобы выплатить залог, необходимый для освобождения из-под стражи Мэри Бруннер, матери собственного ребенка, арестованной вечером 8 августа за использование краденой кредитной карточки. И вновь я исполнил роль “адвоката Дьявола”. Семь убийств, пять — одной и еще два — второй ночью; 169 отдельных ножевых ран; слова, написанные кровью жертв; нож, воткнутый в горло одного из убитых, вилка в его животе, вырезанное прямо на теле слово “WAR”, — и все это только для того, чтобы собрать 625 долларов?
Не то чтобы у нас совсем не было мотива. Хотя Аарон и работники ДПЛА отказывались согласиться, мне казалось, что мотив найден. Вот только уж очень он был причудливый.
Когда, еще 4 декабря, я говорил со Сьюзен Аткинс, она сказала мне буквально следующее: “Все это было сделано, чтобы вселить страх в истеблишмент, начать паранойю. И еще — для того, чтобы показать черным, что они в силах одолеть белых”. Это, по ее словам, станет лишь началом Helter Skelter, что она сама определила (когда я задавал ей вопросы перед большим жюри днем ранее) как “последнюю войну на этой планете… Словно все прошедшие когда-либо войны составлены друг на дружку… ”
“За всем этим был так называемый мотив, — писала она Ронни Ховард. — Это было [сделано] для того, чтоб вселить страх в свиней и приблизить судный день, который наступил для всех нас”.
Судный День, Армагеддон, Helter Skelter — для Мэнсона эти слова значили одно и то же: расистскую резню, победу в которой предстояло одержать чернокожей части человечества. Карма совершает обороты, и теперь настала очередь черных оказаться наверху”. Дэнни ДеКарло говорил, что Мэнсон проповедовал это без передышки. Даже совсем случайный для “Семьи” человек, каким был байкер Эл Спринджер, посетивший ранчо Спана всего несколько раз, рассказывал мне, что, сдается ему, Helter Skelter — любимое выражение Чарли, раз уж он так часто им пользуется.
То, что Мэнсон предвидел войну между черно- и белокожими, не было слишком уж фантастично. Многие верят, что такое вполне вероятно. Действительно фантастична была его убежденность, что начать войну может он сам, лично: представив убийства семерых представителей белой расы как совершенные черными, он сумеет обратить гнев “белой” части общества против "черных".
Мы знали, что для убийств на Сиэло-драйв имелся, по крайней мере, один второстепенный мотив. Как выразилась на сделанной Кабальеро записи Сьюзен Аткинс, “Чарли выбрал именно этот дом, чтобы напугать Терри Мельчера, потому что Терри обещал нам кое-что, но так и не выполнил обещания”. Но это, очевидно, не могло послужить основным мотивом для преступления, поскольку, по словам Грегга Джекобсона, Мэнсон знал, что Терри Мельчер уже не живет в доме 10050 по Сиэло.
Все уже собранные нами улики, как мне казалось, указывали на один-единственный первичный мотив — Helter Skelter. Этот мотив необычен, но таковы и сами убийства. Они невероятны, и с первых же мгновений моего участия в деле я чувствовал, что и мотив неизбежно окажется почти столь же нелеп; такого не сыщешь в учебнике криминологии.
“Присяжные ни за что не примут всерьез твою теорию о Helter Skelter, — сказал мне Аарон. — Надо предложить им что-то такое, что они в состоянии будут понять”. Я заявил в ответ, что и двух секунд не пройдет, как я отброшу эту свою теорию, если только Аарон сможет найти в уликах хотя бы намек на какой-то другой мотив.
Тем не менее Аарон был прав. Присяжные не воспримут Helter Skelter, каков он есть. Нам не хватало слишком многих обрывков и клочков, — равно как и единственной, но столь важной привязки.
Предположим, Мэнсон действительно верил, будто своими действиями сумеет развязать расовую войну; в таком случае, что же он сам, Чарли Мэнсон, собирался выиграть от этого?
Ответа я не находил. А без него весь мотив не имел смысла.
“Всегда думай о Теперь… Нет времени оглядываться… Нет времени объяснять, как… ” Все тот же рефрен вновь и вновь возникал почти в каждом письме, посылаемом Сэнди, Пищалкой, Цыганкой или Брендой подсудимым. Скрытый смысл был тем не менее очевиден: “Не говорите им ничего”.
Девицы Мэнсона пытались пробиться к Бьюсолейлу, Аткинс и Касабьян, атакуя их письмами, телеграммами и попытками устроить свидания, с одной целью — заставить их отказаться от услуг нынешних адвокатов, объявить ложными все показания, которые они могли уже дать, и прикрыться на процессе единой общей защитой.
Хотя Бьюсолейл и соглашался, что "исход всей затеи зависит от того, сможет ли “Семья” остаться вместе в своих мыслях, не разобьется ли на группы, не начнет ли давать показания против себя самой”, он все же решил: “Я намерен оставить прежнего адвоката”.
Бобби Бьюсолейл всегда сохранял известную долю независимости. Не столько красивый, сколько “хорошенький” (девушки придумали ему кличку Купидон), Бьюсолейл сыграл несколько второстепенных ролей в паре-тройке фильмов, писал музыку, организовал рок-группу, содержал собственный гарем — и все это еще до знакомства с Мэнсоном. Лесли, Цыганка и Китти жили с Бобби прежде, чем все вместе присоединились к Чарли.
Бьюсолейл попросил, чтобы Пищалка и все прочие не навещали его так уж часто. Они перетягивают на себя все время, отпущенное ему на свидания, тогда как человеком, с которым он действительно хотел бы встретиться, была Китти, готовившаяся родить ему ребенка менее чем через месяц.