ть кровь, и свернул с Бенедикт Каньон-роуд на короткую улочку не особенно далеко от усадьбы Тейт.
Рассказ Линды об инциденте у поливального шланга во всем совпадал с версиями Сьюзен Аткинс и Рудольфа Вебера. Дом Вебера располагался в 1,8 милях от дома 10050 по Сиэло-драйв.
Отсюда Текс вновь вырулил на Бенедикт Каньон-роуд и какое-то время вел машину по темной, холмистой местности за городом. У пыльной обочины он остановился, и Текс, Сэди и Кэти вручили Линде окровавленную одежду, которую, подчиняясь инструкциям Текса, она скатала в один сверток и швырнула вниз. Было темно, и Линда не видела, куда именно упала одежда.
Отъехав от этого места, Текс приказал Линде начисто протереть ножи и выбросить их из окна, один за другим. Так она и сделала; первый нож попал в придорожный куст, а второй, выброшенный несколькими секундами позже, ударился о бордюр тротуара и отскочил обратно на дорогу. Оглянувшись, Линда увидела, как он лежит там. Линде казалось, что револьвер она выкинула еще через несколько минут, но уверенности у нее не было; возможно даже, что это сделал Текс.
Проехав еще достаточно долгое время, они остановили машину у заправочной станции — Линда не помнила, на какой улице это было, — где Кэти и Сэди по очереди сходили в уборную, чтобы смыть с себя последние следы крови. Затем отправились на ранчо Спана. У Линды не было часов, но она посчитала, что вернулись они примерно в два часа ночи. Чарльз Мэнсон стоял на тротуаре, на том же самом месте, где они с ним расстались, уезжая.
Сэди сказала, что видела немного крови на автомобиле, и Мэнсон приказал девушкам раздобыть тряпки с губками и вымыть машину внутри и снаружи.
Затем он велел всем идти в дом, где остановилась “Семья”, в их общую спальню. Бренда и Клем уже ждали там. Мэнсон спросил у Текса, как все прошло. Тот отвечал, что было полно паники, очень грязно и что теперь там повсюду валяются тела, короче, все мертвы.
Мэнсон спросил четверку: “Ну как, совесть не мучает?” Все покачали головами и ответили: “Нет”.
Линда все же чувствовала раскаяние, сказала она мне, но не захотела признаться в этом перед Чарли, потому что “я опасалась за собственную жизнь. Я по его глазам видела: он знал, что я чувствую. И это было словно наперекор ему”.
Мэнсон сказал им: “Отправляйтесь спать и ничего не говорите остальным”.
Линда проспала большую часть следующего дня. Солнце уже клонилось к закату, когда Сэди позвала ее в трейлер — начинался телевизионный выпуск новостей. Хоть Линда не помнит, чтобы там присутствовал Текс, в трейлере ей запомнились Сэди, Кэти, Барбара Хойт и Клем.
Убийство на Сиэло-драйв было новостью дня. Линда впервые услышала имена погибших. И узнала также, что одна из них, Шарон Тейт, была беременна. Всего за несколько дней до этого Линда узнала о собственной беременности.
“Пока мы смотрели новости, — рассказывала Линда, — у меня в голове снова и снова прокручивались слова: “Почему они это сделали?”
После того, как мы с Линдой покинули усадьбу Тейт, я попросил ее показать дорогу, выбранную четверкой в ту ночь. Линда сумела найти то место, где они останавливались, чтобы избавиться от одежды, но так и не сумела найти улицу, на которую Текс свернул с Бенедикт Каньон-роуд, — поэтому я попросил помощника шерифа, ведшего машину, ехать прямо на Портола. Едва оказавшись на этой улице, Линда немедленно указала на дом 9870 со шлангом перед ним. Номер 9870 был домом Рудольфа Вебера. Она показала также и место, где они парковались, — то же, на которое указывал и сам Вебер. А ведь ни адрес этого человека, ни сам факт, что мы нашли его, не появлялись в прессе.
Мы вновь выехали на шоссе, надеясь найти участок, где Линда выбросила ножи, когда один из помощников заметил: “За нами хвост”.
Выглянув из окна, мы убедились, что он прав: за нами неотрывно следовала машина съемочной группы телестудии "2-й канал". Присутствие ее именно в это время и именно в этом месте могло, конечно, оказаться простым совпадением, но я в этом сильно сомневался. Скорее всего, кто-то из работников тюрьмы или суда дал журналистам знать, что мы вывезли Линду “на натуру”. Все это время лишь считанные единицы знали, что именно Линда Касабьян станет свидетелем обвинения, и я надеялся сохранять это в секрете по возможности дольше. Я надеялся также отвезти Линду к дому Лабианка и в несколько других мест, но в такой ситуации оставалось ждать лучшего случая. Попросив Линду отвернуть лицо от окна, чтобы ее нельзя было узнать, я распорядился спешить обратно в “Сибил Бранд”.
Оказавшись на шоссе, мы попытались оторваться от телевизионщиков, но безуспешно. Они снимали нас всю дорогу до тюрьмы. Словно в комедии Мэка Сеннетта[149] — только на сей раз это пресса гналась за сенсацией.
Вернув Линду в тюрьму, я попросил сержанта Макганна прихватить нескольких слушателей Полицейской академии или отряд бойскаутов и устроить тщательные поиски ножей. Из показаний Линды мы знали, что они, вероятно, выброшены из машины где-то между тем местом, где убийцы избавились от свертка с одеждой, и холмом, на склоне которого юный Стивен Вейс нашел револьвер, — кусок шоссе протяженностью менее двух миль. Мы знали также, что, поскольку Линда оглянулась и увидела один из ножей на дорожном полотне, где-то неподалеку должен находиться источник света: еще одна зацепка.
На следующий день, 4 марта, Цыганка нанесла новый визит в офис Флейшмана. Она сказала ему, ничуть не смутившись присутствием партнера Гари, Рональда Голдмана, буквально следующее: “Если Линда захочет дать показания, тридцать человек захотят помешать ей”.
Я уже проверял безопасность Линды в “Сибил Бранд”. Вплоть до рождения ребенка Линду содержали в изолированной камере за пределами лазарета. Она не контактировала с другими заключенными; даже пищу ей приносили помощники шерифа. После родов, однако, ее собирались прикрепить к одной из общих спален, где ей вполне могли угрожать (и даже убить ее) Сэди, Кэти и Лесли. Я сделал себе пометку поговорить с капитаном Карпентером и убедить его устроить это как-то иначе.
Адвокат Ричард Кабаллеро мог лишь отдалить неизбежное, но был бессилен помешать этому произойти. 5 марта в окружной тюрьме Лос-Анджелеса состоялась встреча Сьюзен Аткинс и Чарльза Мэнсона. Присутствовавший на ней Кабаллеро позднее скажет: “Одним из первых вопросов, который они задали Друг другу, было: “Ты уже виделся с Линдой Касабьян?” Поскольку обоим это пока не удалось, было решено не прекращать попыток.
Мэнсон спросил у Сьюзен: “Ты боишься газовой камеры?”
Сьюзен, расплывшись в улыбке, ответила, что не боится.
Должно быть, именно в этот момент Кабаллеро сообразил, что потерял ее.
Сьюзен говорила с Чарли около часу или того поболее, но Кабаллеро не имел ни малейшего представления о содержании их беседы: “В какой-то момент они оба перешли на какую-то разновидность шифрованного языка, что-то вроде “поросячьей латыни", и я совсем перестал понимать их".
Впрочем, взгляды, которыми обменивались оба, были достаточно красноречивы. Это было словно “радостное возвращение в отчий дом”. Сэди Мэй Глютц наконец-то вернулась в объятия неотразимого Чарльза Мэнсона.
И отказалась от услуг Кабаллеро на следующий же день.
6 марта Мэнсон появился в суде и представил некоторое количество неслыханных доселе ходатайств. Одно из них требовало, чтобы “занимающиеся этим делом заместители окружного прокурора были на какое-то время помещены в тюрьму и содержались бы там в тех же условиях, какие приходится терпеть мне… ” Другое заявляло о необходимости предоставления Чарли “определенной свободы, чтобы я мог посетить любое место, которое покажется мне необходимым для должной подготовки к защите…”
И это лишь цветочки, так что в итоге судья Кини признал, что “поражен нелепыми требованиями” Мэнсона. Кини заявил затем, что пересмотрел все бумаги по делу, от “бессмысленных” ходатайств самого Мэнсона до допущенных им же многочисленных нарушений приказа об ограничении гласности. Он обсудил также образ поведения Мэнсона с судьями Лукасом и Деллом, перед которыми Мэнсон представал в прошлом, после чего сделал следующий вывод: “Мне стало абсолютно ясно, что вы не способны действовать в качестве собственного защитника”.
В ярости Мэнсон возопил: “Это не меня тут судят, здесь идет процесс над всем этим вашим судилищем!” После чего посоветовал судье: “Идите и вымойте руки. Они грязные”.
Судья: “Мистер Мэнсон, вы лишаетесь имевшегося у вас статуса собственного адвоката”.
Вопреки бурным протестам Мэнсона, Кини назначил Чарльза Холлопитера, бывшего президента Ассоциации адвокатов по уголовным делам Лос-Анджелеса, адвокатом подсудимого Мэнсона, с занесением этого решения в судебные протоколы.
“Вы можете убить меня, — сказал Мэнсон, — но вы не можете дать мне адвоката. Я не возьму его”.
Кини довел до сведения Чарли, что, если тот выберет себе адвоката, суд рассмотрит ходатайство о замене Холлопитера на любого другого юриста. Холлопитера я знал по его репутации. Поскольку тот в жизни не стал бы лизать Чарли ботинки, я решил, что он продержится не более месяца; надо сказать, я был слишком великодушен в этой своей оценке.
Ближе к концу заседания Мэнсон крикнул: "В этом зале нет Бога!" Словно по команде, некоторые из членов “Семьи” вскочили со своих мест и принялись орать на Кини: “Ты издеваешься над правосудием! Ты просто смешон!” Судья счел трех из них — Цыганку, Сэнди и Марка Росса — виновными в неуважении к суду и приговорил каждого к пяти суткам заключения в окружной тюрьме.
Когда Сэнди обыскали перед тем, как поместить в камеру, среди других предметов в ее сумочке был обнаружен складной нож.
После этого заместители шерифа, в обязанности которых входит поддержание порядка и безопасности в уголовных судах Лос-Анджелеса, начали обыскивать всех зрителей прежде, чем те могли войти в зал суда.
7 марта Линду Касабьян препроводили в больницу. Два дня спустя она родила мальчика, которого назвала Энджелом. Тринадцатого она вернулась в тюрьму уже без ребенка: мать Линды забрала его к себе, в Нью-Хемпшир.